Мой Темный Квартет. Дополнение к 19 главе

POV Чак.

«Я не знаю, где я. Не имею ни малейшего предположения, хотя нахожусь тут уже долгое время. Дело в том, что я ничего не вижу. Вокруг темно. Слишком темно. Настолько, что, даже поднося руку в носу, я ее не вижу. Стремно, если по-чесноку. Вытянув руки, медленно, сначала прощупав твердую почву под ногами, иду вперед и в какой-то момент утыкаюсь в угол. Плитка, дико холодная, точно покрыта корочкой льда, однако он не тает от тепла моих пальцев. И тут не холодно. Тут. Пф, если бы я знал, где я, было бы гораздо спокойнее. Пытаясь определить, на чем я, собственно, стою, придерживаясь за стену, опускаюсь на корточки и кладу руку на пол — камень, такой же холодный и жесткий, как и стена. Замечательно! Я в каком-то непонятном месте, где стены и пол ледяные, но безо льда и холода. Дааа, я тоже считаю, что я схожу с ума.
Поднимаюсь и, ведя по стене, иду дальше, намереваясь все-таки выяснить свое местоположение, а то находится НИГДЕ как-то не очень. Снова блуждаю по ... хм … коридорам? Это похоже на лабиринт? Не люблю задавать вопросы... особенно, когда не получаю на них ответы. Хотя кому это нравится? Опять вопрос. Спасите.
В какой-то момент в голове вспыхивает мысль: «а что, если я все это время — минуты, часы? - хожу по кругу, не сдвигаясь даже на десять метров? О да, очень оптимистично, Макклаймен! Очень! Ненавижу разговаривать сам с собой, я и так не уверен, что в нашем современном мире остался хотя бы один психически нормальный человек, а ведя еще и беседы с самим собой, еще больше начинаешь уверятся в своих отклонениях.

Ну хоть кто-нибудь... Ответьте...

Сколько я иду/бреду/плетусь/тащусь? Может быть десять минут, а может уже полдня. Уже давно потерял счет времени, не говоря о спокойствии. Если бы я услышал малейший звук, я бы, наверное, бросился туда, как дикий зверь.
Вдруг невероятно яркий свет вспыхивает в этой кромешной тьме, и я вскрикиваю, закрывая отвыкшие от света глаза руками. Очень больно. Серьезно. Точно плавленый металл в глаза влили (я это говорю со знанием дела, так как мой братишка, когда только узнал о своих способностях относительно металлов, очень активно практиковался... К сожалению, не всегда успешно, и большая часть неуспехов попадала именно на меня) Дав боли утихнуть, медленно, по чуть-чуть, открываю глаза, позволяя им привыкнуть вновь, и осматриваюсь.
Я нахожусь в туннеле. Он такой длинный, что его конца не видно. По всей его длине кое-где видны более темные пятна — повороты и проходы в другие туннели. Свет идет из лампочек, которые находятся на полотке, параллельно стенам. Бросаю взгляд вниз и вижу темный кафельный пол. Мне бы такой в ванную... Гладкий, чистый, точно только что отполированный... тысячами ног заблудших людей... Так, не думать об этом! Я выберусь, обязательно выберусь!
Глаза снова охватывают окружающий … «пейзаж». Провожу рукой по стенам и тут обнаруживаю трубы, которые тянутся вдоль стен по всей их длине. Толстые и темные, покрытые каким-то мягким, но не рвущимся материалом. Создается впечатление, что я нахожусь в туннеле метро, но тогда где … шпалы? Опускаю глаза … и едва не падаю: вот они, шпалы, прямо под моими ногами, длинные, тонкие и железные.
Чувствуя себя еще большим психом, протираю глаза, однако все остается на своих местах — и туннель, и трубы, и шпалы, и свет... И именно в этот момент десятки тусклых ламп начинают недружно мигать, угнетая и так неоптимистичную обстановку, и, помигав секунд десять, гаснут практически одновременно. Зашибись! Я опять в этой тьме. Но я хотя бы знаю теперь, где я нахожусь. Это радует.
А что, если в этом туннеле, происходит то, о чем ты думаешь? Я подумал о шпалах — пожалуйста, о свете — получите и распишитесь. Начинаю думать, о чем бы подумать ( я точно псих) и в голову приходит чизбургер. Но это не я! Хватаюсь за голову... Хотя бы волосы мои, если мозги мне не принадлежат. Чизбургер заказал бы Айзек... Айз...
Замираю, вспоминая братишку. Точно услышав меня, в темноте туннеля появляются звуки. Правда, не те, которые я бы хотел услышать. Голоса, тысячи бесполых голосов, которые перешептываются, кто громче, кто тише, кто ближе, кто дальше. Иду вперед, пытаясь уловить хоть одну фразу, и тут начинаю различать тональности голосов. Вслушиваюсь и узнаю знакомые мне голоса — мамы, брата, Алана, Брайана, Лекс... И еще какой-то, шестой, неизвестный мне голос, но … я точно знаю его. Глупо получается. Силюсь понять, слушая хриплый мужской тембр, немного грубоватый....
Волна понимания нахлынула на меня, и я приваливаюсь к стене, едва не падая. Голос отца. Именно его голос. Весь парадокс в том, что я никогда его не видел и даже не слышал, однако с абсолютной уверенностью могу сказать, что это именно его голос. Мои мысли невольно отходят от насущных проблем, обращая меня к теме, которую мы с братом не любит обсуждать, даже правильнее сказать, ненавидим — наш отец. Дело в том, что наша мать — очень мягкая, ранимая и доверчивая женщина, но она с детства твердо знала, что нельзя доверяться всем красивым мужчинам. Но в любом случаи, я не знаю, как отцу удалось ее уломать и повалить на кровать. Возможно, обещая жениться или просто вбив всякую ванильную чепуху, на которую ведутся девушки. В итоге оказалось, что мама беременна, на что папаша … послал ее, сказав, что между ними ничего не было и что она шл… ну, вы поняли. Мать ее выгнала, сказав, что, если увидит его еще раз, то сдать в милицию. Почему она это не сделала сразу? Да любила она его, дура. Почему не избавилась от нас с Айзеком? По той же причине, плюс — она больше не хотела «экспериментировать» с мужчинами, а детей ей хотелось. Откуда я это знаю? У мамы раз в месяц есть такой день - «Забудем про «нельзя». В этот день она достает бутылку вина и опустошает ее полностью. После третьего бокала она начинает рассказывать, в 90% случаев про отца. Плачет, посылает его, извиняется, говорит, что все равно любит, восклицает, как мы на него похожи, кричит, что скучает, и так всю ночь напролет, пока в начале пятого не отключается прямо за столом на кухне, и нам приходится относить ее в спальню.
И вот сейчас я слышу голос этого ублю... Извиняюсь.

Проходит еще время. Я все иду и иду, периодически свет включается, голоса то умолкают, то снова начинают нашептывать с прежней силой. Я уже порядком устал бродить по этому нескончаемому лабиринту ходов, лестниц, перекрестков, тупиков, переходов. Один раз я чуть не упал в какую-то яму, удержавшись чисто за воздух, а присев на пол, чтобы отдышаться, тут же вскочил, так как холод, неощущаемый для кожи рук, больно «обжег» ноги. Чушь собачья! Алисе в ее чокнутой стране такое и не снилось в самом бредовом сне, это уж точно.
Когда силы уже практически покинули меня ( это ощущение длится уже три последние часа, если эти часы прошли), и я остановился у очередного поворота, окутанный опять-таки тьмой, лампочки снова решили меня порадовать своей работой и засветили, правда, ярче, чем раньше. Мои глаза уже привыкли и подобным перепадам, и на перестройку мне хватает пяти секунд. Но, проморгавшись, я замечаю предмет, которого до этого не было ни разу.
Не предмет.
Человека.
Девушку. У нее длинные черные волосы, спадающие по обе стороны от головы, чисто-белое платье до колена и мертвенно-бледная кожа. Она стоит прямо посередине туннеля, опустив голову и прижав ноги друг к другу, руки безвольно болтаются вдоль худого туловища. Осматриваю странную особу, и вдруг до меня доходит.
Лекс. Это она.
– Лекс?, - как странно говорить что-то вслух, а не своему весьма талантливому мозговому собеседнику. Девушка не реагирует, продолжая пялиться в пол, - это ты? Ты в порядке?
«Не нужна», доносится до моих ушей шепот, который исторгается из горла брюнетки.
– Не нужна? Ты о чем? Лекс?, - я говорил про панику, когда только оказался тут? Так вот, я врал. Тогда я был чертовски спокоен, зато сейчас..., - ради Бога, скажи, что такое? Что не так? Где мы? Что мы здесь делаем?, - вопросы водопадом сыплются из меня, я просто не в силах удержать их в себе.
«Не нужна», - повышает девушка голос, и резко поднимает голову.
Мамочки, я не помню, чтобы хоть когда-нибудь так пугался! Я бы серьезно не отказался от подгузника в эту секунду, когда мои глаза утыкаются в меняющуюся Лекс: волосы так и остаются лежать на плечах, обрамляя лицо, но что это за волосы — грязные, сальные, все запутанные, в страшных колтунах и мелком мусоре. Опуская глаза ниже и едва сдерживаю крик: на бледных, тонких руках видны кровавые порезы, из которых даже сейчас течет темно-бордовая кровь, пачкая платье и стекая на кафельный пол. Невольно всматриваюсь в порезы: по пять прямых горизонтальных линий на каждом запястье... Волосы встают дыбом на голове. Она хотела покончить с собой, перерезав себе вены? Однако все - и бледная кожа, и кровь на руках, ногах, платье — не входит ни в какие сравнения с лицом Лекс: огромные, на пол-лица круглые глаза, абсолютно черного цвета, без разделения на зрачок, цветную радужку и белок. Две зияющие воронки на белом лице, из которых текут кровавые «ручейки», соединяющиеся на подбородке и добавляющиеся в общую лужу у ног брюнетки. Лиловые губы тихо что-то шепчут, беспрестанно двигаясь. Раз за разом она повторяет:
«Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна.»
Мой мозг начинает кипеть, и я снова предпринимаю попытку достучаться до нее.
– Лекс! Это я — Чак! Я тут! Ответь мне!
«Не нужна», талдычит она свою «молитву». Собираюсь подойти к ней, но понимаю, что не могу сдвинуться с места: мои ноги прочно прилипли к черному полу, без возможности даже приподняться. Вообще оптимизм!
– Лекс! Помоги мне! Лекс! Это я! Ответь мне! Ответь! О, Боги! Да ответь же ты хоть что-нибудь!
«Не нужна. Не нужна. Не нужна. Не нужна»
Мои нервы не выдерживают, и я ору во все горло, перекрывая этот шепот, звенящий в моем мозгу.
– КОМУ ТЫ НЕ НУЖНА?! КОМУ?!
Буквально в секунду все становится тихо. Ни шепота, не неприятного звука падающих капель крови... Ничего, как когда я только оказался тут. Та же гробовая, мертвецки страшная тишина, от которой ты слышишь стук своего сердца, расположившегося где-то в районе пятки. Мой голос эхом отзывается от глухих стен.
– Кому ты не нужна?..., - повторяю я уже спокойнее. И тут брюнетка, вытянув руки назад, а сама нагнувшись вперед в мою сторону, закричала:
«ТЕБЕ!»
Крик, громкий и дикий, нечеловеческий, перешел в визг, от которого последнее самообладание пожелало мне приятно оставаться и, собрав чемоданы, свалило на Гавайи. Визг был настолько оглушительный, что каждая клеточка моего тела задрожала, как потревоженная пружина, кровь закипела, поджаривая мой мозг и все внутренности. Закрыв уши руками, я обнаружил, что это ничего не изменяет: визг, который ни на грамм не стал тише и, видимо, вообще не прекратится, проступал даже через сжатые пальцы. Сам сжавшись с комок, я почувствовал, как на руки течет что-то густое и тепло. Кровь. У меня из ушей течет кровь. В каждой секундой этого мучения, я теряюсь все больше сил и в конце концов падаю на колени, чисто инстинктивно зажимая уши и зажмурив глаза. Однако ничего не помогает. Уже оказавшись на полу всем корпусом, я начинаю давиться кровью, которая течет из моих глаз, как слезы. Из-за визга я даже не могу додуматься сплюнуть или опустить голову, чтобы кровь не затекала в горло. В какой-то момент окончательно потеряв осознавание происходящего, я теряю сознание, утопая в луже собственной крови...»

– ТВОЮЖ...?!, - вырывается у меня, и я зажимаю рот рукой, глядя на брата. Тот даже ухом не повел, хотя его и пушкой не разбудишь. С некоторой нежностью смотрю на брата, точно давно его не видел. Потом чувствуя, что сердце все так же сильно колотится, я вылезаю из кровати и, придержав дверь, прошмыгиваю в гостиную и открываю окно. Да уж, сон — что надо... До сих пор мурашки по коже, а сердце бешено бьется в грудной клетке. Такого жуткого кошмара я не помню... В горле пересохло. Иду на кухню, намереваюсь выпить, по крайней мере, два стакана холодной воды. Уже подходя к кухне, вижу в ней свет.
За столом, держа в руках кружку с бледно-золотой жидкостью сидит Лекс. В первую секунду я замираю, но потом до меня доходит, что это именно она, а не ее жуткая копия из моего кошмара: ее волосы собраны в слабый хвост на макушке, короткие прядки выпали из общей массы и вьются около опущенного лица, из одежды на ней розовая маечка и короткие лиловые шортики.
Увидев меня, брюнетка сначала удивленно округлила глаза, потом слабо улыбнулась. Кивнув ей и проход за бутылкой воды, я заметил под ее глазами бледно-фиолетовые мешки.
– Не спится?...
– Ага, - кивнула она, делая еще один глоток. Судя по запаху, это было очень сильно разбавленный виски. Интересно, что ей такое приснилось, что она так травится? Наливаю себе обычной воды и сажусь на соседний стул.
– Мне тоже, - вздыхаю я. Некоторое время мы сидим в неловком молчании, потом у Лекс вырывается:
– Кошмар приснился.
– О..., - мои губы округлятся, и я с жалостью смотрю на грустную девушку, она нервно теребит свои волосы, иногда делая небольшие глотки, - а что приснилось?
– Я..., - она замолкает, точно не знает, рассказывать или нет, но, видимо, решив, что лучше не держать в себе, начинает говорить, сбиваясь, - пожар... Только я не помню... где и вообще … что происходило... Сначала я вроде была со всем вами, однако в какой-то момент я осталась с одним, и мы идем, идем... через дым и огонь … и тут он..., - брюнетка прикусывает губу, хлопая ресницами, чтобы сбить слезы.
– Погибает?, - предполагаю я.
– Да... наверное... я не знаю... Но в какой-то момент один исчезает, и я оказываюсь с другим. С ним происходит то же самое, потом опять и опять … и в итоге я остаюсь одна, в центре огня... не знаю, куда идти … что делать..., - она судорожно глотает воздух и допивает бледно-янтарную жидкость. Я кладу руку ей на плечо, успокаивая. Лекс всхлипывает, - не люблю кошмары, - шепчет она как маленькая девчонка и вытирает нос. Я невольно улыбаюсь, умиляясь на ее детские замашки. Нежно беру ее пальцы.
– Это просто кошмары. В реальности ты никогда не будешь одна. Никогда. С тобой всегда будет кто-то из нас. Ты не будешь одна, - синие глаза ошарашенно вспархивают вверх, выражение ее лица меняется, точно она уже слышала эти слова. Спустя бесконечность секунд она качает головой и вскакивает, розовея от смущения.
– Ну... я пошла... надо все-таки поспать.
– Да, - киваю я. Брюнетка еще раз бросает на мен взгляд из-под ресниц, моет чашку и идет к лестнице. Я слышу, как половицы скрипят под ее босыми ногами. И не выдерживаю: выскакиваю вслед за не и хватаю за руку, - Лекс!
– М?, - она полу оборачивается и смотрит на меня сверху вниз. Я не понимаю, почему остановил ее, потом мой взгляд останавливается на двери ванной. Сердце болезненно сжимается, и я медленно произношу:
– Ты любишь его?, - глаза брюнетки опять широко открываются. Она замирает, я вижу, как вздымается ее грудь. Мне не нужно уточнять, о ком я спрашиваю. Это слишком очевидно. Помолчав мгновение, она медленно произносит:
– Я не могу сказать «да», - все мое существо начинает светиться, я разве что не испускаю довольный клич, однако она продолжает, - но и «нет» тоже, - с этими словами она вытаскивает руку из моих ослабевших пальцев и уходит, оставляя меня на лестнице с протянутой рукой и сердцем, которое рвется и крошится на мелкие кусочки.

POV Лекс

Залетаю в свою комнату и, закрыв дверь, падаю на кровать, сжимая подушку. Не могу ни плакать, ни смеяться. Чувствую скорее злость. Стискиваю зубы и шепчу, глядя на едва заметную луну:
« Если хоть кто-нибудь еще спросит меня, люблю ли я Брайана Адамса, я разобью тому лицо»