Для чего существует театр

Под занавес Фестиваля «Пространство режиссуры», посвящённого творчеству Ю.Любимова и эпическому театру Брехта – был показан спектакль московского театра им. А.С.Пушкина «Добрый человек из Сезуана» в постановке Ю.Бутусова. Спектакль уже легендарный, золотомасочный.

  Спектакль кончается внезапно – маленькая нелепая фигурка отчаянно вскрикивает: «Помогите!» Крик обрывается. Темнота.
 
Накануне шли «Три сестры». Показалось, что ткань чеховской пьесы сопротивляется жёсткой, постановочной, шокирующей манере режиссёра. А здесь всё сошлось – и автор, и режиссёрский ключ, и актёрская самоотдача. Как зритель, я испытала момент абсолютного счастья. Не только эстетический. Брехт «попал» в меня своим социальным запалом, своей энергией протеста против несправедливости жизни. Я знала, что пьеса гениальная, что время её снова пришло. Но именно на спектакле Бутусова меня «обожгло» физически.

Живая музыка. Оркестрик уличных музыкантов – кепки, демократичная одежда. Почему-то стойкое ощущение улицы. Пространство сцены заполнено стульями, железными кроватями, стаей бутафорских собак. Потом на ней будут расти и взмывать в воздух деревья, падать дождь из риса и сигаретных пачек. Ещё будут велосипеды, ударная установка, ряд вешалок с платьями. Чёрный падающий занавес. Чёрно-белая гамма спектакля. Появляется Водонос – он же актёр. Расстилает белую ткань, рассыпает песок. Поёт зонг (зонги чаще звучат на немецком, что придаёт подлинность, привносит дополнительную энергию слов и звуков), потом надевает шубу и превращается в  калеку Водоноса. Боги являются  в виде молоденькой девушки, с которой Ван бережно снимает ботинки, омывает её пыльные ступни. Потом она соберёт в узелок песок, и образуется узел с деньгами (песок? пыль?). Шен Те впервые является нам в чёрном блестящем плаще, драных колготках, тёмных очках. У неё резкий голос и неуверенная походка (огромные каблуки), размазанная тушь под глазами и на щеках. Массовка – она же хор – одета в чёрное. Здесь нет отрицательных персонажей, за каждым стоит своя правда. И даже расчётливый Лётчик обнимает Шен Те с нежностью и искренне не может понять, почему она не идёт за ним до конца. Здесь все – жертвы. Домовладелица госпожа Янг в один момент натягивает чёрное платье поверх красного, берёт полешко и становится нищей с ребёнком. Здесь все – двойственны. Каждый способен быть и беззащитным, и жестоким. У них один праздник – «День святого Никогда».
 
В центре композиции – Шен Те в исполнении Александры Урсуляк. Что бы мы там ни говорили про брехтовское  «остранение» и дистанцию между актёром  и персонажем, Шен Те завоёвывает наши сердца. И где тут актриса, а где персонаж – какая разница? Мы не думаем об этом, следя за маленькой отважной фигуркой на сцене. В нелепых платьях  - с блёстками или  в таком милом сердцу горошке, со своей шатающейся походкой, с резким голосом, в котором постепенно прорезываются человеческие интонации, с открывающимся под маской чистым лицом – она мечется в огромном пространстве, пытаясь совместить несовместимое – остаться доброй к людям и себе, быть счастливой в несчастливом мире, быть справедливой в мире несправедливом. Шен Те, как ни парадоксально, очень русская героиня. Ведь именно «падшие», больные, юродивые оказывались носителями добра в русской литературе. Вспомните Сонечку Мармеладову или князя Мышкина. Да что далеко за примерами ходить – в ту же традицию вписываются героини пьесы А.Галина«Звёзды на утреннем небе», да и других пьес «новой волны». Но  в русской традиции нет перевёртыша, антипода. А в западной есть. (Те же Доктор Джекил и мистер Хайд, например.) И тогда появляется Шуи Та. Превращение совершается на наших глазах – Шен Те натягивает брюки, неумело рисует усы и бакенбарды, надевает шляпу. Нелепый человечек  в шляпе  вдруг оказывается спасительным якорем, не дающим героине окончательно погибнуть  самой (какой парадокс) – отдавая, спасая других, творя вокруг добро. Вот вам диалектика жизни. Александра Урсуляк играет отважно, отчаянно, не щадя себя  - ни актёрски, ни человечески. И когда она поёт последний зонг – «Ах, ваш мир жесток» - зритель испытывает давно забытое очищение – катарсис. По крайней мере, так было на спектакле, где я присутствовала. Когда-то молодые актёры Ю Любимова (как всё закольцевалось на фестивале) заканчивали свой спектакль словами Брехта: «Плохой конец заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим». Они знали ответ. В сегодняшнем спектакле такого финала нет. Бутусов не знает ответа. Как его не знаем все мы. Но ещё раз задать вопрос.  Содрать с себя защитную оболочку и предстать перед миром один на один. Задуматься. Остановиться в своей вечной гонке. Это дорогого стоит.

Пермский зал в день спектакля был переполнен – вплоть до последней ступеньки. Этот зал встал. И ни у кого не было вопроса – для чего существует театр.