Хутор Загонный. Цикл Донская природа

     До Отечественной войны на этом месте располагался небольшой хутор, дворов на пятьдесят. Основан он был в начале ХХ века выходцами из большого левобережного села, на месте крестьянских загонов для летнего содержания скота на задонских пастбищах, почему и получил название Загонный.
     Привольная степь, близость воды и леса привлекли сюда переселенцев. Два ряда крестьянских дворов тянулись по двум сторонам неглубокого яра, сходясь углом в его вершине, где располагалась тенистая лесная яруга. Хаты в хуторе все были деревянные, с земляными полами и соломенными крышами. Возле каждой хаты имелся небольшой огород, сплошь покрытый белыми меловыми плешинами, а потому и приносивший скудный урожай хозяину. На склонах и на дне яра теснились маленькие фруктовые садики из яблонь, груш, слив и вишен.
     Люди жили здесь не так уж и зажиточно, как в соседнем хуторе Яружном, но жизнью своей были довольны, крепко держались за землю, любили свой хутор и не собирались покидать обжитые места.
     У восточной окраины хутора на высоком пригорке, словно часовой, стояла деревянная ветряная мельница, всегда державшая свои крылья по ветру, чтобы перемалывать выращенное людьми зерно в белую пшеничную муку, из которой в каждой хате в больших русских печах пекли душистые пышные караваи.
На западной окраине хутора на округлом меловом холме располагалось хуторское кладбище с большими деревянными крестами. Кресты хорошо просматривались со всех точек хутора и с обоих берегов Дона. Ночью при лунном свете они внушали страх и ужас, всем проходившим по степи и проплывавшим по реке людям, своей похожестью на поднявшихся из могил покойников и поднявших свои руки к небу, моля Бога о прощении.
     Деревьев в хуторе было мало, и выглядели они малорослыми. Больше всего колючих кустарников и зарослей из дикого тёрна росло по склонам и на дне яра. Изредка попадались кусты боярышника и шиповника. Других достопримечательностей в хуторе не было, но они были в его окрестностях. Это - привольная широкая степь, начинавшаяся прямо за хутором, чистая полноводная река, катившаяся под кручей, и вековой лиственный лес, уходивший от противоположного берега реки далеко в пойму.
     На берегу реки всегда было много лодок. Хуторяне ловили рыбу только для собственных нужд, а также плавали в лес и на речные острова за дровами, сеном, ягодами и другими дарами природы.
     Со стороны хутор выглядел скромным и тихим, а жизнь в нём текла умеренно и спокойно. Тёплыми летними утрами хутор часто терялся в сплошном молочно-белом тумане, исходившим от реки, а зимой прятался под глубокой толщей снега, и только трубы всех его пятидесяти хат в тихие ясные морозные дни поднимали высоко в небо синие столбы дыма, свидетельствующие о наличии жизни в этом белом заколдованном мире.
     Хутор Загонный входил в состав большого колхоза с центром в селе Подгорном, расположенном западнее в семи километрах на правом берегу Дона. Однако всей своей социально-бытовой жизнью хутор был тесно связан с левобережным селом Песчаным, расположенным напротив хутора. Молодые парни женились на девушках только из села Песчаного, а девушки выходили замуж за парней только из села Песчаного. В село Песчаное ходили дети в школу, молодёжь - в кино и на вечеринки. Праздничные вечера и весёлые гуляния для села и хутора были общими. Связь между хутором и селом летом осуществлялась на лодках, а зимой по льду.
     В конце двадцатых и начале тридцатых годов под влиянием происходивших в стране социально-экономических и культурных преобразований молодёжь из сельской местности потянулась в город. Не остался в стороне от этого всеобщего тяготения и хутор Загонный. После окончания школы молодёжь из хутора уезжала в город, чтобы продолжить учёбу или найти подходящую работу, оседала там навсегда, а в родной хутор приезжала только в отпуск или по экстренному вызову на торжества или на похороны.
     Начало войны хуторяне встретили, как величайшее бедствие и ужасное несчастье, обрушившееся на нашу страну, на весь советский народ, но они не знали и даже предположить не могли, что для их родного хутора это будет больше, чем несчастье и бедствие – война принесёт конец его существованию.
Мужчины ушли на фронт. Женщины, старики и дети включились в тяжёлую работу, чтобы ковать одну общую далёкую победу. Летом 1942 года при приближении фашистов многие хуторяне перебрались жить в село Песчаное или уехали в другие места к своим родственникам. Хутор оказался во фронтовой полосе, опустел и настороженно притих, словно приготовился к смертельному часу. На всех господствующих над местностью высотах, в оврагах и в лесных яругах фашисты устроили свои огневые точки. На ветряке установили пулемёт и постоянно простреливали подходы к хутору. Со стороны Дона и противоположного берега, где располагались позиции наших войск, велась ответная стрельба. Такое положение сохранялось всё лето и всю осень. Каждую ночь в хуторе горела хата или другое строение, словно факел, освещая всё вокруг печальным светом пожарища, отпугивая и вселяя ужас во всё живое. К концу осени в хуторе не осталось ни одной целой хаты – всё было выжжено или разрушено. Только добротно сделанные огромные русские печи с высокими плетёными из хвороста и обмазанными глиной трубами, возвышались над яром, напоминая о том, что здесь когда-то было жильё человеческое. Сгорела и ветряная мельница. Не тронутыми остались только огромные кресты на хуторском кладбище.
     Отгремела война, погубившая многих людей или разбросавшая их в разные стороны. Начала налаживаться послевоенная жизнь. На хутор вернулись некоторые его жители и постарались организовать в нём новую жизнь, но из их усилий ничего не получилось. Или время тогда было такое, или были другие более глубокие причины, но хутор так и не возродился. Его последние жители переехали жить в село Песчаное или в село Подгорное. На месте хутора снова, как и до его основания, были построены теперь уже колхозные, загоны для скота.
     Только сглаженные временем небольшие холмики от когда-то стоявших здесь хат, одичавшие сады на склонах и дне яра, да отдельные деревья напоминали о том, что здесь когда-то протекала хуторская цивилизация.
     Прошли годы. Однажды в одно из лет семидесятых годов с высокого крутого склона, возвышавшегося над хутором, по старой, заросшей сорной травой дороге, спустилась вниз шикарная чёрная автомашина «Волга». Автомашина пропетляла по едва прослеживающимся улицам бывшего хутора и остановилась у старого приземистого клёна, долгие годы стоявшего бессменным часовым у небольшого холмика, на котором когда-то стояла крестьянская хата. Из автомашины вышли двое мужчин. Один из них в почтительном возрасте, высокий, слегка располневший, с седыми волосами и волевым лицом, был одет в лёгкий спортивный костюм, во всех его движениях и поступках чувствовалась военная выправка и аккуратность. Другой, молодой, светловолосый мужчина, с голубыми глазами, по-спортивному стройный, в модных джинсовых брюках и клетчатой рубашке с короткими рукавами. Оставив автомашину, они долго ходили по хутору; спускались к Дону, где долго стояли, любуясь его прохладной гладью; поднимались на кладбище, где, низко опустив головы, стояли у найденных ими родных могил; пробирались сквозь заросли тёрна на дно яра в старый одичавший сад. Потом возвратились к автомашине, выгрузили из неё привезенные вещи и стали устанавливать палатку. Всё это время старый мужчина что-то оживлённо рассказывал молодому мужчине, который внимательно и с большим интересом слушал, иногда задавая короткие, но чёткие вопросы. По всему было видно, что приехали они сюда издалека, долго здесь не были и собирались провести некоторое время в этих местах. Вскоре на выбранном ими месте была установлена двухместная палатка, натянут тент для автомашины, оборудовано место для костра.
     На утренней и вечерней зорьке ходили они к Дону, надували на берегу лёгкие резиновые лодки и где-нибудь в тихой заводи удили рыбу. Днём они с берега на быстрину реки бросали спиннинги, в прибрежной траве ловили руками в норах раков, переплывали на левый песчаный берег, купались там и загорали. Вечером варили уху на костре, жарили рыбу и с удовольствием кушали. Иногда на целый день уходили в пойменный лес или в отдалённые лесные яруги, возвращались оттуда вечером уставшие, но довольные. Изредка ездили на автомашине в село Подгорное или, переплыв на лодке Дон, ходили пешком через луг в село Песчаное. Покупали там хлеб, молоко, яйца, овощи и фрукты у местного населения.
     Жившие на колхозном загоне, стоявшем в верховье яра пастухи, пасшие в степи овец, часто приходили вечером к костру приезжих людей, где их доброжелательно встречали и угощали ухой и рыбой. Пастухи и выяснили, кто эти были люди, приехавшие в столь глухие и забытые места, чтобы здесь провести свой отпуск. Были это отец и сын Дюжевы. Молодым парнем ушёл в начале тридцатых годов из родного хутора Илья Дюжев в город, где поступил учиться в военное училище. После окончания училища была военная служба в Забайкалье, потом академия, из которой уже опытным офицером ушёл Илья на Отечественную войну. Закончил он войну в звании полковника. После войны служил он на Дальнем Востоке, а потом много лет в группе советских войск в Германии.
     Много раз хотел Илья побывать в родных краях, но напрасно строил он свои планы, они никогда не осуществлялись. Всё было некогда, всё откладывал на потом. А как хотелось побывать в родном хуторе! Сколько раз в самых неожиданных ситуациях и перипетиях жизни снился ему родной хутор, широкая привольная степь, могучий и полноводный Дон, почему-то всегда во время весеннего половодья, дубовый лес в белом цветении ландышей. Где бы он ни находился, всегда мерилом красоты в природе для него были они – картины далёкого детства, картины родного и желанного края.
     Родители Ильи умерли в самом начале войны, когда он сражался на фронте. Сначала отец, а через два месяца и мать. Похоронили их на хуторском кладбище. Братья и сёстры жили теперь далеко от хутора в разных местах страны. Связь все они между собой поддерживали только редкими письмами и поздравительными открытками во время праздников.
     И вот теперь, когда он ушёл в отставку в звании генерал-лейтенанта, и стал жить в Москве на пенсии, его непреодолимо потянуло в родные края – на родину. Уговорив сына, работавшего в одном из ведущих конструкторских бюро военного ведомства, взять отпуск летом и, согласовав все вопросы с жёнами, они уехали на далёкий, затерявшийся в донских степях хутор, вернее на место, где он когда-то находился. Илья знал из писем родственников, что хутор давно уже не существует. Но всё равно какое он испытал счастье и почувствовал неповторимую щемящую боль в груди, когда с горы увидел внизу с детства знакомую панораму, теперь уже несуществующего, хутора. Широкая задонская степь с её меловыми холмами, оврагами и лесными яругами, тихий, блестевший своей водной гладью на солнце, Дон, зеленая бесконечная левобережная пойма с её лиственными и сосновыми лесами, многочисленными сёлами, выделяющимися белыми хатами на зелёном фоне, заметно изменились. Однако остались в общих контурах прежними. Он всё это всегда бы узнал из тысячи других земных просторов, встречавшихся ему на его боевом пути.
     Здесь он был весь в воспоминаниях, наслаждался всеми прелестями родного края, отдыхал телом и душой. Ему было очень хорошо и радостно ещё и оттого, что сыну, приехавшему сюда впервые, тоже понравились эти места, и он тоже отдыхал здесь с удовольствием.
     Теперь каждый год они с сыном, а иногда и с внуками, приезжали сюда летом, и эти поездки никогда им не надоедали, а приносили только радость и удовлетворение. Последние годы генерал стал побаливать, но всё равно летом он неизменно приезжал на хутор. Умер он неожиданно здесь же на хуторе в один из отпусков – не выдержало сердце. Ещё при жизни ни один раз просил он сына похоронить его на старом хуторском кладбище рядом со своими родителями и предками. Сын просьбу отца выполнил – похоронил отца на хуторском кладбище. Через год привёз он из Москвы и установил на отцовской могиле гранитный памятник, хотя об этом генерал его не просил. Стоит этот обелиск на высоком холме среди привольной донской степи, как вечный символ любви генерала Ильи Дюжева к родному краю. Расцветает весною степь пышными цветами и лазориками, переливаются на летнем ветру седые ковыли, наполняется округа пряным запахом бессмертника и чабреца, но не хватает всему этому когда-то протекавшей здесь полнокровной жизни простых крестьян- пахарей, навсегда ушедших в невозвратимое прошлое.
     Идут годы, а сын генерала теперь уже со своими детьми всё ездит на заброшенный хутор отдыхать от городского шума. Кто знает, может быть, и он после своей кончины, пожелает лежать рядом со своим отцом и далёкими предками среди широкой степи у самого тихого Дона.