Армейские истории. Часть 5. Первое увольнение

                Часть пятая

                Первое увольнение



       Существует армейский  порядок, согласно которому первое увольнение солдата за пределы воинской части представляется после  принятия  присяги.  Присягу торжественно приняли новобранцы, призванные 29 сентября, в конце декабре 1961 года через три месяца после карантина или прохождения курса молодого бойца. Старшина Узла связи объявил, что первое увольнение в город  новобранцев планируется перед  Новым 1962 годом. Отпустят в увольнение  достойных воинов, у которых нет замечаний от старших по званию, нарядов вне очереди и имеющих безупречный внешний вид. Будут проверяться знание строевого и дисциплинарного Уставов, учитываться  рекомендации сержанта-помощника командира взвода и непосредственного начальника командира отделения.

         Отслужили три долгих месяца. Отвыкли от вида гражданских лиц, кругом мелькают стриженые физиономии в новенькой, не обношенной еще армейской форме цвета хаки. Дивизия  вновь сформирована, нет  старослужащих солдат- «стариков». Лишь сержанты второго и третьего года службы, а дальше, куда не глянь вокруг на одно лицо "салаги", как русские для китайца или японца.

         Никакой «дедовщины». Такого слова не существовало в солдатском лексиконе. Дедов не было, зато сержанты особенно второго года службы использовали свою власть на полную катушку. Погонять молодых солдат до седьмого пота офицерами негласно поощрялось, чтобы служба молодым солдатам с первых дней мёдом не казалась.  Особенно старались хохлы, прибывшие в дивизию после окончания сержантской школы. Те из кожи вон лезли, чтобы заслужить третью лычку на погоны. Для хохла лычка-святое дело. Он продаст за неё всё и вся. Да его в родную деревню не впустят, а девки обоссут и заморозят!
 
          Отделению ЗАС повезло, в нем командовал младший сержант второго года службы Горбачев  Виктор. Мы в глаза и за глаза его звали «Слон». Рост под два метра, кулаки - кувалды, плечи как у Добрыни Никитича. Сам казак родом из Краснодарского края, до армии работал плотником, строил в бригаде шабашников новые частные дома на селе. Горбачев рассказывал множество историй из своей строительно-гражданской жизни. Одну хорошо запомнил.
 
          Подрядились строить дом зажиточному мужику на селе. Мужик попался занудливый, придирался по мелочам, торчал целыми днями над душой, давая дурацкие советы и не понимая ни бум-бум в строительных работах. Кормил работяг кое-как, короче, крахобор и скупердяй на редкость. Бригада решила сделать так, чтобы этот жлоб и скряга, надолго запомнил строителей. Перед окончанием строительства в пустоты под подоконником каждого окна положили по сырому куриному яйцу, заделали всё чин-чинарём, законопатили щели. Не подкопаешься!   

          Хозяин  при расплате с бригадой обжал, змей позорный, православных работяг.  Через  какое-то время, когда яйца начинают портиться по всему дому разносится тухлый запах. Понять невозможно откуда идет душок.  Догадаться, что  запашок из-под подоконника не приходит никому в голову. Понимает, что пахнет чем-то похожим на тухлые яйца, а вот откуда исходит амбре в большом доме попробуй угадай, где оставленный строителями сюрприз! А  обиженных  шабашников след  давным-давно простыл. Жить в таком доме становится невозможно. Что посеешь, то и пожнешь!
         
         Виктор занимался с нашим отделением только телеграфным делом, обучал работать всеми пальцами рук «вслепую» на телеграфном аппарате СТ-35.  Учил исправлять технические неполадки, возникающие при работе. Что такое засекречивающая аппаратура связи не имел понятия, как и наш командир взвода лейтенант Томилин. 

          ЗАС-дело для дивизии новое. Вскоре после Нового Года отделение, кроме Вальки Афонина(оказался профнепригоден) отправили на шесть месяцев учиться в спецшколу в город Киров, где собрали зелёных солдат-ЗАСовцев со всего Уральского округа.

       Строевой подготовкой и изучением Уставов с нами занимался младший сержант Миша Егорян из Еревана, тоже неплохой мужик. Всегда ходил в начищенных до зеркального блеска сапогах. Небольшого роста, коренастый, всегда подтянутый, с гладко выбритыми до синевы щеками и шикарными кавказскими усами.
       Вот с бритьем он изрядно донимал меня в самом начале службы. Бриться нужно было обязательно утром, если брился с вечера мои черные цыганские волосы  моментально отрастали на щеках и создавался внешний вид, будто не брился два дня. Егорян гонял меня, с утреннего построения на осмотр бриться по-новой. Давал на повторное бритье ровно три минуты. Приходилось "мухой" выполнять команду, пока Егорян досматривал внешний вид остальных солдат, стоящих в строю.

        Если сержант видит, что у сапог солдатика начищены только мыски спокойно говорил:
-Воин, ты, что для старшины сапоги чистил? Шагом марш драить, смотри сюда и делай, как я!,- показывал он на свои идеально надраенные прохоря. 
       Во взводе было, кроме отделения ЗАС, отделение телеграфистов и радистов всего тридцать человек. Приучил меня младший сержант Миша Егорян с первого раза. Приходилось утром вставать чуть раньше других до всеобщего подъема.  К счастью у меня свои внутренние часы, которые работают до сих пор,, как швейцарские часы. Могу проснуться в нужное время утра или ночи.

        Большинству ребят достаточно было бриться, как шутили, мокрым полотенцем, а вот мне Бог дал такую щетину, что одного лезвия «Ленинград» или «Красная звезда» хватало ровно на раз и потом на выброс. 
       Миша Егорян обожал, когда на занятиях по строевой подготовке, проходя торжественным маршем мимо отдающего честь строю сержанта, строй дружно орал изо всей мочи и в порядке подхалимажа: «Здравия желаем, товарищ Егорян!», а не товарищ сержант, как положено по Уставу. Тот растягивал рот до ушей улыбкой в свои шикарные кавказские усы и потом старался не очень гонять строевой подготовкой на плацу, устраивая  частые перекуры. 
    
       Миша Егорян был в дивизии единственным представителем солнечного Кавказа и Средней Азии. Служил в нашей дивизии и единственный еврей Боря Беркович из Москвы. Как он попал в Ракетные войска не говорил, но ухитрился дослужиться до сержанта и вступить в кандидаты партии КПСС, а таких, без мыла  влезающих, было во всей дивизии  раз–два и обчёлся. Правда, служил Боря в хозяйственной роте, к ракетным и прочим секретам допуска не имел. Однажды мы с ним разговорились и он мне поведал, как земляку, что его мудрый еврейский папа настоял на службе в Армии, где существовал единственный шанс еврею вступить в партию. На гражданке это становилось большой проблемой. После армии Борис закончил  Московский  инженерно-строительный институт и работал на многочисленных новостройках Москвы на хлебных строительных должностях.

       (Однажды на праздник Октябрьской революции 7 ноября в клубе, который находился за пределами части в двухстах метрах от КПП руководство части устроило для вновь призванных солдат  маленький праздник. Были приглашены в солдатский клуб на танцы студентки-первокурсницы Шадринского педагогического института. Для нас такое событие стало, как гром средь ясного неба. Новобранцев водили строем в клуб по выходным дням для просмотра новых фильмов, но там были только солдаты, редких прохожих в гражданской одежде можно было видеть только через окна казармы или через щели в глухом двухметровом заборе с колючей проволокой в три ряда поверх досок.
 
        Радовались, как дети, когда доставался наряд по уборке  территории  за пределами части в промежутке между КПП и солдатским клубом. Осенью слетало множество листвы от стоящих вдоль дороги громадных лип и стриженных кустов желтых  акаций. Метлами сгребали ворохи осеннего золота и на носилках не спеша относили на отведенное место, откуда отправляли потом «золотишко» на свалку. Работа пыльная, но увлекательная. Трудишься на свежем вольном воздухе на городской территории. Лепота! Старались тянуть резину по уборке, как можно дольше, пока сержант ответственный за чистоту территории не заорёт благим матом:
-Отставить сачковать! Отправлю драить гарнизонный гальюн,- далее шла непереводимая на бумагу латынь.

        Русские, как известно матом не ругаются, они матом разговаривают. Сразу  становится сачкам предельно понятно, чего это требует осатаневший от нашей наглости сержант. Тогда врубаем форсаж, начиная крутиться, как белка в колесе.
        Воинская  часть располагалась в центре города. Уборка территории производится утром. В это время много молоденьких  девиц, которые проходили мимо на занятия в пединститут и в техникум связи. В это время  можно перекинуться шуточками-прибауточками со словоохотливыми молоденькими студенточками.

        На танцы в солдатский клуб пришло девиц видимо-невидимо, одна краше другой, причепуренные по мере возможности и умелости. Девушки знали, что в город призвали солдат из Москвы и им  хотелось посмотреть какие - такие  эти столичные парни. А парни это стриженные под Котовского салаги, уже не московские пижоны и еще не бравые воины, а так серединка на половинку вроде зеленых стручков.
        Стройбатовцев в городе были тысячи, но выходцы в основном из республик дружеской  солнечной Средней Азии и у девиц интереса не вызывали. Местных потенциальных женихов вовсе мало. Шадринские женихи служили в гарнизонах нашей необъятной страны от Прибалтики до Тихого океана.

          Танцы в солдатском  клубе  прошли на «Ура!». Все остались довольны. Я положил глаз и танцевал весь вечер с хорошенькой  второкурсницей пединститута, которая была родом из Ленинграда, но жила с родителями-нефтяниками в Тюмени. Сколько "лапши" навешал на уши не помню, но было непринужденно и весело, легко и просто. Рассказывали про свое прошлое и настоящее  житьё-бытьё.  Милую студенточку вскоре благополучно позабыл. Первым делом, первым делом самолёты, ну, а девушки? А девушки потом!  Армия есть армия в карантине служба мёдом не казалась. Сержанты усердно и деловито прививали  первое основное армейское правило строптивым москвичам: «Не можешь- научим, не хочешь-заставим!»

      Чем быстрей поймешь, что надо выполнять приказы не вдаваясь в подробности, тем легче и проще будет служить, а если сержант заметит на твоём голубом глазу видимость сопротивления его воле, считай, что пропал воин. Сделает козлом отпущения и будет нарочно совать во все дырки и в первую очередь убирать гарнизонный гальюн и откровенно злорадствовать: 
- Ну, воин, как там в гальюне?  Нюхай друг-хлебный дух!

          Однажды перед  демобилизацией летом 1964 года на танцевальном вечере в Пединституте приглянулась одна  интересная стройная девушка, уверенная в себе. Модно по тому времени одетая. Пригласил на танец и начал распинаться перед ней, какая она обаятельная и привлекательная, предложив познакомиться. На что она  спокойно ответила, что нам знакомиться нет надобности, мы уже знакомы третий год, назвав имя и фамилию и, что родом я из Москвы и дослуживаю последние месяцы и, что она помнит дословно, что я говорил ей в тот вечер в ноябре 1961 года на танцах в солдатском клубе три года тому назад. Сказать , что был  потрясен услышанным значит не сказать ничего. Остановился, как вкопанный вытаращил глаза, хлопая ими и пытаясь, что-то мямлить пересохшими губами.

           Я понял, что мимо меня прошло нечто, какое бывает возможно раз в жизни.  Это нечто звали Оля и она заканчивала летом институт и должна была уехать в Тюмень, где работали её родители, отец Начальником геолого-разведочного управления Тюменской области, где в то время началось бурное освоение нефтяных залежей Тюмени и Сургута. Оля много раз видела меня в городе за эти три года, но ни разу не решилась подойти. Я даже не стал пытаться наладить новые отношения, говорить было нечего. Она помнила все, что я наговорил в тот памятный для неё вечер, а я даже ни разу не вспомнил о её существовании. Извинился перед ней, раскланялся и  отправился в городской парк  пить пиво с Лешкой Капраловым, моим закадычным другом.

            Первые три месяца службы прошли как в тумане или дурном сне. Подъем, построение, утренняя зарядка, завтрак, муштра, учеба ,обед, построение, учеба, муштра, ужин, отбой. Изо дня в день. Такова армейская жизнь, к которой  привык довольно быстро, забыв  московское пижонство, стал просто рядовым солдатом таким же, как сотни других окружавших меня.

         Замечаний по службе не было, Устав освоил. Надеялся попасть в список первых счастливчиков. Заранее надраили асидолом армейскую блюху и пуговицы на парадном мундире, подшили свежие подворотнички, которые делали из новых, не стиранных  простыней, чтобы сэкономить деньги. Наше отделение  в полном составе попало в список счастливчиков.
         В субботу после завтрака в казарме прозвучала долгожданная команда:
-Увольняемые в город, стройся! - это кричал стоящий около каптерки дневальный.

       «Каптерка»-помещение старшины роты, где хранятся боевые патроны,  чемоданы солдат, висят на вешалках парадные мундиры, выдается бывшая в употреблении «БУ» форма, для уходящих в наряд на кухню, постельное и нижнее белье, портянки летом хлопчатобумажные, зимой шерстяные. Вход в «каптерку», кроме каптёрщика , для солдат категорически запрещен. Патроны, уходящим в караул,  раздает старшина. Белье, мундиры, постельные принадлежности выдает и принимает каптерщик, как правило, солдат третьего года службы. Должность каптерщика самая «непыльная» в армии.

         Каптенармус  освобожден  от караулов, нарядов, строевых и прочих занятий. Свободный подъем, отбой, пропуск для выхода в город  с одним сопровождающим солдатом  на неделе , кроме выходных дней, для приема в городской прачечной, стираного белья и сдачи грязного в стирку, для приобретения в магазинах разных хозяйственных мелочей по поручению старшины или командира роты и прочего. Каждый день можно было найти повод отправиться  в город.

         Такая счастливая возможность появилась на третьем году службы. Телеграфная связь по закрытому каналу ЗАС осуществлялась с Москвой и штабом Уральского округа в Свердловске. В начале 1964 года дивизию подчинили непосредственно штабу ракетных войск в Москве и надобность закрытой связи  с округом отпала. Отпала и надобность в трех связистах-засовцах, о чем нас и уведомило руководство Узла связи. За полтора года службы на боевом дежурстве сутки через двое  работа изрядно поднадоела.

         Капралов Лёха мой друг и секретарь комсомольской организации части замолвил за меня словечко перед начальником Узла связи и старшиной на предмет перевода  в каптерщики Узла связи там как раз освободилась должность. Служил я добросовестно, по крайней мере не попадался ни с самоволками, ни с выпивками, да нас-засовцев и видно не было в казарме. Сутки на дежурстве потом полсуток  отсыпаемся и прячемся по углам, чтоб случайно не попасть  на какую-нибудь авральную, не плановую работу. Такие укромные места были у многих «стариков». Я любил скрываться в библиотеке, где вошел в полное доверие старушки библиотекарши и читал среди стеллажей около окошка последние толстые журналы  « Новый мир», «Иностранную литературу», «Октябрь», «Юность» , «Молодую гвардию», «Огонек» и прочую периодику.

         Кстати взял в армии грех на душу. Из всех журналов «Огонек» за пять лет, что существовала библиотека я вырвал вкладыши с репродукциями картин русских художников. Это у меня заняло половину дембельского чемодана.  Увлечение продолжалось  долгие годы и после армии. В конце концов мне переплел  знакомый переплетчик на работе, в отделе множительной техники, все репродукции в отдельные книги  по художникам и эпохам. В те времена еще не выходило прекрасно изданных ныне книг с репродукциями известных  живописцев и я ненавязчиво показывал и рассказывал своим детям о шедеврах мировой культуры, умалчивая каким путем они оказались в доме.

       Другое место, где  проводил свободное от вахты время кабинет первого секретаря комсомола Капралова Лёхи. У него была электрическая плитка, мы заваривали полчайника кофе, которое присылали из дома и могли часами болтать на разные темы. Единственно, что было плоховато, можно было разместиться только трем человекам. Третьим был Витька Бурнаков из Горького, в будущем Председатель Профкома завода «Красное Сормово».

          Еще одно тайное местечко, где можно было укрыться от начальских глаз , использовали ранней весной, когда начинало пригревать жаркое солнце. Место это показал нам Генка Самсонов–освобожденный художник. Находилось это место на крыше штаба дивизии.  Там на солнечной стороне крыши, раздевались по пояс и загорали на жарком апрельском солнышке. Самсонов давал нам какое-то масло, к которому  притягивались лучи солнца со страшной силой, и наши физиономии становились красными, как кирпич и выделялись на фоне бледнолицых солдат и офицеров, которые подозрительно косились на нас, но поскольку мы были «старики» вопросов не задавали.
          Каптерщиком с хорошими рекомендациями, меня взяли без всяких проблем. И началась армейская  жизнь, что называется не «бей лежачего». Каптерка была громадного размера и, когда после пяти вечера старшина уходил домой, ко мне на посиделки собирались друзья-товарищи. Пили, когда появлялись деньги, пели под гитару, толковали за жизнь и дембель. Песен я знал несколько десятков, начиная от русских народных, которые пели дома родители, до блатных которых  узнал от друзей, живущих в бараках, рядом с нашим домом на Бутырском хуторе. Знал много студенческих  и туристических песен, которые подслушал и записал, будучи перед армией в летнем студенческом спортивном лагере от Московского энергетического института «Урочище Малое Семидворье»  в Крыму, между Алуштой и Судаком.

        Из песен приблатненных: Таганка; В нашу гавань заходили корабли; Они стояли на корабле у борта;  В Кейптаунском порту; Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела; Девушка из маленькой таверны; Позабыт , позаброшен; Я не был уркаганом; По тундре , по широкой дороге; Ванинский порт и множество других. Из студенческих и туристических: Глобус; Пять парней; Бригантина; В пещере каменной; Здравствуй, чужая милая; Отшумело , отзвенело бабье лето; Голубые глаза не грустите по черным; В сиреневом дыму бульвары хороши; На бульваре Гоголя и так далее, десятки  замечательных песен. Вечера пролетали за милую душу.
         С деньгами проблем не было. При демобилизации очень многие солдаты оставляли парадные мундиры в каптерке и уезжали в повседневной армейской форме в гимнастерках. Такие мундиры нигде не были учтены, и каптерщик мог спокойно пользоваться ими, как товаром. Стройбатовцы мундиров не имели, а очень хотелось приехать домой в настоящей армейской форме и они хорошо за это платили. Такая связь была отработана и я со своими друзьями жил, как кум королю и сват министру.

         Моя «лафа» кончилась в августе через восемь месяцев безмятежного существования. Однажды отправились с одним из моих приятелей Калью Приксом в город получать из прачечной белье. (Калью эстонец из города Пярну дружил со мной с первого года службы. Мастер на все руки, он делал классные стрижки головы, но только исключительно узкому кругу, я  к нему относился. ) Белье получили, позвонили в часть, чтобы прислали машину, там сказали, что машина будет не раньше , чем через два часа. Чтобы скоротать время отправились в ближайшую пивную палатку утолить жажду. Деньги у нас водились. 

Калью накануне получил  из дома  денежный перевод. Одна из причин, почему Калью попросился со мной в город.  Как известно, душу пивом не успокоишь, поэтому пришлось взять бутылку  «косорыловки», которую оприходовали и покрыли пивком возле той же палатки. Стояла жаркая погода нас  слегка разморило, а какие-то наглые гражданские  лица начали на нас  наезжать. Мы с Калью сняли ремни , намотали на руку и начали бляхами  учить как надо любить Родину и её доблестную Советскую Армию  всех подряд , кто попадался под руку.

 Кто-то позвонил в комендатуру, « приезжайте и угомоните  своих солдат, которые избивают местное население». Приехали знакомые ребята из комендантского взвода, увидели, что нас только двое и вокруг уже никого нет, благополучно отвезли нас на «гаубтвахту». Командир моей роты капитан Терещенко расстроился, надо было принимать к провинившимся подчиненным  меры, и нам пришлось накануне выхода в начале сентября приказа о демобилизации , десять суток  загорать, в полном смысле,   на гауптвахте. Отправляли нас с Калью на работу по нашему желанию друзья  « выводные» только в те места , где можно было хорошо отдохнуть. Из каптерщиков , конечно , попросили и перевели до самого дембеля в караульную роту, которую составили из «стариков», подлежащих  ближайшему

дембелю. .Поскольку у меня за восемь месяцев сложились дружеские отношения с нашим командиром роты, чтобы оттянуть мой уход в караульную роту , он направил меня старшим по строительству склада ГСМ на одну из  ракетных площадок «Липу», где мы впятером должны были построить  склад горюче-смазочных материалов (ГСМ). Я взял троих «стариков» и одного  «молодого» на побегушки.

Одна из обязанностей его была кричать по утрам, что до дембеля осталось столько-то дней, прибраться в палатке, потом отправиться за грибами, которые росли вдоль дороги на  пусковую «площадку», где находилась столовая и казарма. За полчаса он набирал ведро грибов. Раздобыли в столовой сковородку, подсолнечного масла, картошки и практически ежедневно устраивали себе грибной праздник.
 
Первые три дня обустраивали свое жилье. Установили палатку, утеплили ветками полы, на которые настилили доски. Вокруг палатки прибрались. Смастерили около палатки стол и скамейки , чтобы в хорошую погоду играть в домино на улице. Еще три дня искали стройматериал для начала строительства склада. Нашли четыре бревна от электрических столбов. Подобрали недалеко от палатки подходящую площадку и вкопали четыре столба. Больше материала не нашлось под рукой.

 Уезжая, командир  хозяйственной роты, на наш вопрос, где брать стройматериал ответил просто: «Проявите солдатскую находчивость». И кивнул на какие-то колхозные постройки недалеко от нас. Потом оказалось, что эти постройки охраняет дед с берданкой, с которым портить отношения мы не захотели. Четыре столба одиноко простояли две недели.

      Командир штаба Вахтин дважды проезжая мимо  на пусковую площадку обратил внимание на тишину на строительстве склада ГСМ и приказал командиру роты убрать немедленно этих разгильдяев в часть с курорта, который хитрованцы себе устроили. Отговорка у нас была железная – нет стройматериалов, а под картечь из берданки пусть ложится кто-нибудь моложе,  нам же до дембеля рукой подать. С «курорта» все-таки забрали и пришлось походить «через день на ремень» в караулы. Мы особенно не расстроились, так как надоело пить из артезианской скважины солончаковую воду, на которой готовили пищу и чай  для обслуживующих стартовую площадку ракетчиков. В чай сколько не клади сахара вкус соли всё равно чувствовался. Ребятам, которые служили на пусковых площадках в лесу, не позавидуешь.

        Наконец долгожданная команда: « Увольняемые в город, в одну шеренгу, становись!» В ноль секунд повыскакивали изо всех углов и выстроились в коридоре. Перед  строем вышел Начальник узла связи капитан Юдин. Долго и нудно  учил уму – разуму, в том числе, как правильно вести себя со встречными офицерами, как по Уставу отдавать честь, как разговаривать с гражданскими лицами высоко неся честь советского воина.

        После него приступил к делу старшина. Тот  в первую очередь внимательно осмотрел внешний вид каждого «салаги». Чистоту лица и ногтей на руках, как начищена бляха и пуговицы, надраены–ли до блеска сапоги и не только спереди, но и задники, свежий–ли подворотничок на мундире, есть ли носовой платок.

        После осмотра следует инструктаж, чего можно, а чего категорически нельзя делать в городе. Нельзя употреблять спиртное ни в каком виде и не под каким видом. Ни-ни даже пива. Нельзя курить на ходу. Отдавать честь не только офицерам, но и сержантам. С гражданскими лицами не вступать в конфликтные отношения. По одиночке не ходить, гулять группами, избегая возможные стычки с местными молодыми парнями, которые заранее ревновали к своим подругам. Старшина проводил строй до КПП и отпустил до 21 часа на все четыре стороны.

        Можешь приходить обедать и ужинать, а можешь пастись на подножном корму в городе. Хозяин-барин. Наше отделение Афонин, Ершов, Оськин, Рябинин, Рыбалко, Светлаков, Стрыгин, в полном составе первым делом отправились в фотоателье, что находилось недалеко от воинской части в центре  Шадринска, чтобы запечатлеть свои преображенные солдатской формой, унылые и изможденные физическим трудом, при прохождении курса молодого бойца физиономии  и отправить их своим родителям, дабы разжалобить  на лишние посылки  и денежные  переводы. Некоторые ушлые ребята, чтобы показать как они бедствуют,  писали письма на газетной бумаге. Нет денег, купить писчую бумагу или школьную тетрадку за 12 копеек. Пришлите Христа ради материальную помощь!

        Запечатлеть себя  для истории  решили все ушедшие впервые в город. Так что в фотоателье выстроилась часовая очередь. После того как было произведено таинство фотографирования, решено отправиться в кино. День стоял  на редкость морозный, за двадцать пять градусов ниже нуля при сильном ветре и праздно бродить по улицам желания не было, тем более что мороженое можно было купить только в центральном  кинотеатре «Родина».

         В тот субботний день показывали новый  только что вышедший на экраны  страны  фильм «Тишина». Кинотеатр оказался современный недавно построенный и около него, как сейчас говорят проходила тусовка местной молодежи. Кинозал большой. Вместительное фойе, где играла перед сеансом популярная музыка. Обязательный буфет с газированной водой, пивом, бутербродами, конфетами и конечно мороженым. В первом увольнении решили на неприятности не нарываться, обойтись без пива, вина и водки и ограничиться мороженным, чтобы остались деньги на билеты в клуб на «Вечер отдыха», а точнее на танцы. Сюжет кинофильма Серов помнил смутно, но песня «Дымилась роща под горою» произвела сильнейшее впечатление.

Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат...
Нас оставалось только трое
 Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда...
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Он не забудет, не забудет
 Атаки яростные те —
У незнакомого поселка
 На безымянной высоте.

Над нами "мессеры" кружили,
И было видно, словно днем...
Но только крепче мы дружили
Под перекрестным артогнем.
И как бы трудно ни  бывало,
Ты верен был своей  мечте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

Мне часто снятся все ребята,
Друзья моих военных  дней.
Землянка наша в три наката,
Сосна, сгоревшая над ней.
Как будто вновь я вместе с ними
Стою на огненной черте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

       В Шадринске климат континентальный. Летом жара до тридцати градусов, зимой мороз выше тридцати с ветром. Воздух сухой и мороз переносится легче, чем в Москве, а потому гулять зимой по безлюдным, заснеженным улицам удовольствие не из приятных. Зрелище многочисленных запорошенных морозным инеем деревьев, высаженных вдоль центральных улиц, оставляло приятное впечатление, и чем – то могло напомнить далекую Москву, если бы сквозь ветви, заснеженных деревьев не проглядывали одноэтажные аккуратные добротные деревянные дома со ставнями и глухими заборами с массивными воротами.

       После просмотра кинофильма возвратились в часть, чтобы пообедать и вечером пойти на танцы в клуб завода «Пимокат». Завод этот выпускает крайне актуальную продукцию для Сибири в зимнее время-валенки. Валенки безразмерные, но очень теплые. В таких валенках солдаты ходили в караул, когда температура была выше двадцати пяти градусов, а до двадцати пяти отплясывали на посту чечетку в кирзовых «прохорях».

       Завод выполнял и перевыполнял план по выпуску валенок, как и другие предприятия города и страны в целом.  Продукция нарасхват, а значит и предприятие при деньгах. При заводе построен солидный Дом культуры с кинозалом и вместительным фойе, где устраивали танцы под виниловые пластинки, как советских так и зарубежных композиторов. Надо сказать, что танцевальная музыка была та же самая, что и в Москве на таких же вечерах отдыха. «Бессаме мучо», «Тиха вода», «Осенние листья» в исполнении Ив Монтана, «Подмосковный городок, липы желтые в рядок», «Стоят девчонки», «А у нас во дворе» с уже популярным, но еще без парика Кобзоном. Лёва Лещенко, которого Серов провожал в Армию за неделю до своего призыва, служит пока в Западной группе войск в ГДР. Все еще впереди, все ещё накануне.

       В городе помимо ракетной части, располагались несколько частей военных строителей, которые заканчивали строительство ракетного комплекса под Шадринском. Стройбатовцев было в несколько раз больше, чем ракетчиков.  Они резко отличались формой одежды. У стройбатовцев не было парадной формы и шинелей. Они разгуливали по городу в зеленых бушлатах. Ракетчики красовались в шинелях, под которыми новенькие мундиры с начищенными до блеска пуговицами и бляхами и все с гвардейскими значками на груди, так как часть которую преобразовали в ракетную дивизию была гвардейской Смоленской артиллерийской дивизией. Все солдаты после принятия присяги вместе с именным автоматом, ножом, противогазом получили гвардейские значки, чем очень гордились. В черных петлицах и на погонах две крест на крест пушки, отличительный знак артиллеристов.

     Воинская часть по легенде была артиллерийской частью и три раза в год по городу возили четыре орудия 35 калибра в подтверждении того, что мы артиллеристы, хотя начиная с семилетнего возраста все пацаны знали, чем мы собираемся заниматься после ухода стройбатовских частей, не говоря про девиц, которым подвыпившие лейтенанты в кровати хвастали, какие они крутые ракетчики. Но легенда есть легенда и на каждом инструктаже при выходе в город солдатам обязательно напоминали, что они должны всем говорить, что служат в артиллерийской гвардейской воинской части. 

         Кульминация увольнения в город это танцы. Танцевальный зал вместительный. С одной стороны зала стоят солдаты и местные парни с противоположной - «девчонки, платочки в руках теребя». Воинская команда кавалеров появилась, когда танцы были в полном разгаре. Встали в сторонке и стали наблюдать за обстановкой. В зале прозвучало: «Дамы приглашают кавалеров - белый танец».

Музыка вновь слышна,
Встал пианист и танец назвал,
И на глазах  у всех,
Я к вам иду сейчас через зал,
Я пригласить хочу на танец вас и только вас,
И не случайно, этот танец вальс.
Вихрем закружит белый танец,
Ох и удружит белый танец,
Если подружит белый танец  вальс.
Вальс над  Землёй плывёт,
Добрый как друг и белый как снег,
Может быть этот вальс,
Может быть этот вальс,
Нам предстоит запомнить на век.
Я пригласить хочу на танец вас и только вас,
И не случайно, этот танец вальс.
Вихрем закружит белый танец,
Ох и удружит белый танец,
Если подружит белый танец нас.

      Дальше произошло всё как в популярной песне. От противоположной стены первой решительно отделилась девушка и прямой наводкой  плавно, словно белая лебедь, двинулась через зал в сторону, где стояли у стены скованные и смущенные солдаты. Серов задёргался, засуетился, оглянулся вокруг, чтобы посмотреть, кто этот парень к которому приближается, а точнее плывет самая привлекательная и обаятельная в танцзале девушка. Оказалось, что этим счастливым кавалером стал Серов. Пришлось вспомнить навыки галантного общения, которые приобретал на многочисленных вечеринках и  московских верандах.
    
      Искорка, а точнее электрический разряд проскочил между молодыми телами и весь танцевальный вечер они провели вдвоем. Увольнение заканчивалось гораздо раньше, чем вечер отдыха с учетом времени на дорогу, и Серов сказал об этом своей очаровательной знакомой. Она попросила проводить её домой, потому что без него оставаться на танцах будет скучно и не интересно. Серов проводил девушку до общежития предупредив, что увольнение в следующий раз будет неизвестно когда, но ей даст знать, запиской или письмом. На том и расстались. Так закончилось первое увольнение в город Шадринск или как мы его называли Шадры.