Бабочка

...Я помнил это как сон. Поляна залитая солнцем, белые купола черёмух над травой. Мы идём по тропе вдоль реки. Отец впереди, у него удочки, рюкзак за спиной. За ним мама в красном плаще в чёрный горох, и я с ней за руку маленький, четырёх лет. Начинается  дождь тёплый, летний, слепой. Мама накрывает меня плащом, только я всё равно вылезаю на свет, высовываю язык, ловлю воду ртом.

Солнце просвечивает насквозь огромный лист лопуха. На него падают тяжёлые  капли, разбиваются на множество брызг, чтоб снова   собраться на кромке в виде маленьких круглых линз. В каплях переливается  небо, солнце с поляной  и всё это вместе течёт, замирает на мгновенье и падает вниз.

Там, на земле, среди жёлтых лютиков  и розовых медуниц  целый мир из жучков, паучков, муравьёв, гусениц. Маленькие, причудливые букашки копошатся  среди прошлогодней листвы, еле заметные на фоне травы. И в этом мире из  серости и желтизны я вижу бабочку с крыльями цвета зари. Спряталась от дождя, замерла тонкими ножками, скрученным в спираль хоботком, необыкновенным неместным цветком. Я тянусь к ней рукой, пугаю. Бабочка вспыхивает лепестками красных крылышек, улетает, пушинкой плывёт по воздушной волне, то исчезая, то появляясь в высокой траве.

 «Мама, папа, смотрите! Скорей, сейчас улетит!» Меня никто не слышит. Я выбираюсь из-под лопуха, - мама целуется с папой. Над ними радуга, по щекам течёт дождь, солнце светит в лицо, а бабочка-огонёк уже далеко-далеко...


Рёв буксующих колёс нарастал всё сильней и сильней, в какой-то момент взвился до фальцета высоких нот, потом сорвался на визг, и в бессилии вдруг лопнул как струна, и завибрировал звоном в ушах.

-Всё, приехали, - отец повернул ключ и бессильно лёг на руль.

Какое-то время мы молчали. Наконец звон затих, и в тишине я услышал натужное гудение шмеля. Вероятно, он влетел в приоткрытое окно задней двери, когда мы буксовали. А сейчас бился в стекло и никак не мог улететь. Я опустил стекло до конца. И сразу воздух с запахом сосны, муравьёв и земляники наполнил машину. А шмель улетел.

Мы застряли в лесу среди вековых сосен и елей.  Дороги здесь не было.  Кроме редких охотников и рыбаков здесь никого никогда не было. И если б не просека с еле заметной тропинкой между огромных стволов, можно б было подумать, что мы не просто отъехали от города за сотню километров, а перенеслись в первобытную даль веков. Когда людей ещё нет, а всё вокруг живёт в гармонии, наполненное красотой и тишиной.

-Мы не доехали чуть-чуть, - отец не поднимал голову.
-Сколько до реки?
-С километр.

Я вышел из машины. Колёса разорвали слабый дерновой покров и ушли в песок до осей, машина лежала на днище.

- До деревни далеко?
- Километров десять, не меньше, -  отец поднялся от руля, - Что ты хотел?
- Думал трактор…. Придётся откапывать. Лопата есть?
- Посмотри в багажнике. Там ещё лебёдка.

Багажник оказался закрыт на ключ. И пока отец его открывал, а потом копошился внутри в неразберихе, я ещё раз оглядел машину, - работы часа на два, не меньше, - день пропал.


...Я и не думал сегодня ехать куда-нибудь, день был свободный, - завтра уезжал в Москву, поступать в институт. А сегодня собирался просто ничего не делать. Отец приехал утром, - я жил у бабушки, - мы не встречались месяца два, а не разговаривали больше года. Он сразу предложил прогуляться с ним на речку. Я отказался, сказал, что занят.  Может, он бы уехал один, не знаю почему, только вдруг я передумал:"Ладно, поеду". Собирался недолго, прогулка планировалась на час-два, не больше, плюс дорога, поэтому ничего с собой не брали. Даже воды одна фляга...


Отец нашёл лопату, он чувствовал себя виноватым и старался не глядеть на меня. Обошёл машину, нарочито внимательно осмотрел, заглянул под днище, поохал:
- Ничего, сейчас откопаемся, выберемся как-нибудь.

Я забрал у него лопату, начал копать. Земля была лёгкая, песчаная, работалось легко. Вот только корни сильно мешали. И если я быстро устал, то это от рвения, с которым принялся рыть. Времени было немного, а мне хотелось ещё дойти до реки, коль скоро мы забрались в такую даль.

- Дай, покопаю, - отец возился с лебёдкой.
- Я не устал, - сел на землю, расстегнул рубашку,- Сейчас, отдохну немного и продолжу.
- Пить будешь?  - отец протянул флягу.
- Нет.

По нему было видно, что он хочет пить.  Стакана у нас не было, не подумали, когда собирались. Вбил себе в голову всякую ерунду. Ну и пусть терпит, если хочет.


...Не знаю, как всё случилось. Череда маленьких обид, взаимные упрёки, непонимание, не знаю. Я всегда был на стороне матери. Не потому, что она была права, нет. Может потому, что она слабей. Отца я не понимал. Он был хороший человек. Но раньше пил, мог поколотить мать.  Наверно с этого всё и началось.   Я стал мстить. За детский страх, за унижения, за мать. Мстил как любой подросток, игнорировал отца или делал всё наоборот...


- Я, все-таки,  попью, - отец снова протянул мне флягу.
- Пей.

После операции ему надо было пить понемногу, но часто.  Он аккуратно сделал три глотка и стал закрывать флягу.

- Погоди. Я, пожалуй, тоже попью.

Я выпил много, осталось с полфляги. Если так пойдёт, то до вечера  нам не хватит. Ничего, схожу до реки, тут недалеко. Вернул флягу:
- Ты пей, на меня не смотри. Надо будет, схожу до реки.


...Всё изменилось три года назад. Я хорошо помнил тот день. Мать готовила на кухне обед, я помогал. Отец пришёл из больницы пришибленный, какой-то тихий, молча сел за  стол, достал из кармана и поставил бутылку водки. Ничего не случилось, мать не закричала, не заругалась, просто отошла к окну и отвернулась. Какое-то время была тишина, потом отец сказал:
-У меня рак.

Это было так неожиданно, что сразу захотелось его поддержать, сказать что-то ободряющее. Только говорил я скорей себе:
- Ну, ничего, рак сегодня уже лечат. Многие выздоравливают...
- Они сказали три с половиной года, не больше, - отец не слышал меня, он смотрел на мать.
 Она не оборачивалась, опустила голову:
- Они обещали не говорить. Зачем ты спросил?
- Налей водки, я выпью.

Больше мы об этом в тот день не говорили, но я не мог не думать. В голове не укладывалось, как можно, чтоб рядом  годами жил человек, приговорённый к смерти, и никто ничего не мог сделать? Бред! Так не бывает! Вот пройдёт три с половиной года, и ничего не случится. Потому, что так просто не может быть. Потому, что так не бывает. Мы все когда-то умрём, ну и что? И какое-то странное подлое чувство, что это происходит не с тобой. Что с тобой ничего такого произойти не может.

Скандалы не прошли, повторялись вновь и вновь. Но стали какими-то другими, безысходными. Отец чаще пил, придирался к матери, кончалось дракой. Поэтому я ушёл к бабушке, - мне всё надоело. Однажды я крикнул ему: "Ты не умрёшь! Ты пользуешься тем, что болен и издеваешься над нами. Чего ты хочешь? Чтоб тебя пожалели? Никогда! Ты всех нас переживёшь! Слышишь?" Ну не может этого быть, чтоб врачи знали и не могли помочь.

Отец после этого изменился. Он перестал пить, бросил курить. Он уже не работал. Ему сделали операцию, оформили пенсию. Чтоб как-то заполнить образовавшуюся пустоту безделья с утра уходил в гараж. Возвращался поздно вечером, почти не говорил. И всё время думал об этом. Чтоб не оставаться с мыслями наедине, просил, когда он дома, включать радио или телевизор. Он их не слушал, но они хоть чуть-чуть отвлекали его, только так он мог уснуть. А утром уходил на весь день.

Весной, как только таял лёд, уезжал на рыбалку. Никогда не оставался с ночевой. Я не видел, чтоб он возвращался с рыбой. Порой по узелкам на чехлах мне казалось, что он даже не доставал удочки. Я не спрашивал ни о чём, а он ни о чём не рассказывал. Рыбу он привозил по выходным, когда ездил рыбачить бреднем с мужиками из своей бригады.

Первое время я ездил с ними, - отец уговорил взять меня подсобником на "халтурку", левую работу по левывым же нарядам. Работали мы по вечерам в пятницу и субботам, воскресенье был выходной. Мужики, здоровые парни под два метра ростом с кулаками-кувалдами, пахали как черти. Чтоб угнаться, я приходил часа на два раньше, к окончанию был никакой. Зато и заработки были соответствующие, в разы больше, чем на официальной стройке. Там я заработал на свой первый спортивный велосипед. Мне льстило быть в компании серьёзных мужиков. Я научился работать, а самое главное, я стал уважать отца.

Как-то в школе на английском писали сочинение "Мои родители". Я написал, что мой отец бригадир строителей. Одноклассники долго смеялись: "Он, что, колхозник? Раз бригадир, значит колхозник!" . В нашей спецшколе английского языка, единственной в городе, учились дети начальников, ментов, обслуги. Быть сыном строителя считалось зазорным. Вообще, быть рабочим было зазорно. Я стал стесняться отца. А здесь, на "халтурке", меня научили, что почём. Мне нравился бесшабашный размах, с которым жили мужики. Нравилось, как они вкалывали, как "рубили" копейку, как гуляли потом на широкую, как мечтали. И было им всё нипочём, всё им было возможно. Я первый раз увидел людей, которые не ждали подачек, не стояли в очередях, которым не нужен был начальник.  Я стал по другому смотреть на эту жизнь.

По субботам заканчивали очень поздно, и все впятером ехали в ресторан ужинать. Там в отдельном кабинете для нас накрывали шикарный стол, мужики не скупились. Там же начинали выпивать. Первую рюмку наливали отцу. Отец не пил.  На мой недовольный взгляд поясняли: " Это уважение, нельзя не наливать. Может не пить, не чокаться, сам решает. Но рюмка должна быть полная, раз за столом, это уже от нас". Пили за отца, за его бригадирство. Нового бригадира не любили. Они вообще не любили тех, кто за "Грамоту", за невеликую подачку-премию готовы были выкладываться на работе. Таких звали  "ишаками", таких сторонились как людей двуличных или бестолковых. Отец всё больше молчал, говорил только когда спрашивали. Ему просто нравилось быть среди своих, в своей компании.

- Петрович, новый то бригадир у нас партейный оказался, сука. Он не как ты, Петрович, с бригадой уже не работает, западло ему коммунисту с нами беспартийными. С утра придёт, галочкой отметит, кто живой, и до вечера поминай как звали.
- Он же валенок, в чертежах дуб дубом, а всё работать учит. Так Витька его послал было, так он обиделся, пришлось по башке дать, коль сразу слов не понимает, - мужики громко хохотали.
- Чего ржёте, кони? Он меня потом премии лишил, зараза.

Мужики заливались ещё громче:
- Ты погоди, это ещё не всё. Нам тут машину за победу в соцсоревновании на отдел дали. Досталась ему, как единственному коммунисту. А денег у коммуниста нет, так он: "У кого занять?". А мы ему:"Спроси у Витьки, у нас нету". Так он боится, сука, осознал стало быть, - Михаил чуть не плакал от смеха.
- Пусть премию выписывает, я всё прощу, - Витька уже не сердился, разливал по рюмкам, мужики выпивали.
- Вить, а ты чего машину не купишь? Не хочешь?
- Старую не хочу, а для новой я несознательный ещё, не возьмут меня в партию. А без партии как? Тут выбирать, или деньги зарабатывать на "халтурке", или грамоты на стенку клеить. Ты то сам много на работе выкладываешься, ударник?
- Да процентов на десять всяко работаю, - Володька, добродушный детина с лицом уголовника хитро улыбался.
- Ты вот скажи, у тебя на лице как минимум пять лет отсиди написано, как с такой криминальной внешностью в нашей стране можно иметь машину? На какие шиши, я спрашиваю?   
 
Володька лезет обниматься, Витька уворачивается и не отстаёт:

- Нет, ты это не мне, ты это народу скажи!
- Я на "халтурке" на сто пятьдесят выкладываюсь, сто за себя, пятьдесят за тебя, барана.

Мужики смеются ещё громче, помнят, как накануне Володька один, без Витьки, на спор пронёс носилки с раствором. Сделал это играючи, с улыбочкой, только вены вздулись и посинели на руках.

- А ты куда деньги денешь, если машину не надо?
- Я телевизор куплю цветной японский, вот такой тоненький! - Витька пальцами отмерял ширину, - на стенку повешу вместо грамоты.
- Да ну! Ты где такой возьмешь?
- Ты чё, не в курсе? В Красногорске леспромхоз японцам древесину продал, так те вместо денег привезли телевизоры. Они сначала думали по талонам продавать, не вышло, - даже на один не смогли всей деревней собраться. Теперь в свободной продаже, бери не хочу.

Мужики ещё долго обсуждали, как лучше потратить заработанные деньги, но к концу ужина хмелели, и у них совсем развязывались языки. Разговоры сами собой переходили на обсуждение похорон. Говорили так, как если б это было чем-то обыденным, как если б обсуждали предстоящую работу промеж собой. Только отец молчал.

- Петрович, я на оградку уже металл собрал. Ты, как хочешь? Чтоб на стойках шишечки или пики?
- Сам ты "шишечки". Где ты видел, чтоб на оградке шишечки были? Ежу понятно, только пики.
- За ежа не скажу, а мне нравятся шишечки. Вот попрошу, когда меня хоронить будете, сделайте шишечки.
- Чё-то рано ты. Ты ж меня на пять лет моложе.
- А я не умру.Никогда. Не верю. И ты, Петрович, не умрёшь.
- Мы все не умрём. Давайте выпьем, чтоб жить долго!

Мужики чокались уже наполненным рюмками, выпивали.

- Вот жалко, Петрович, что ты за рулём, - за это всем не грех выпить. Но, ты не волнуйся, похороним, как положено. Не переживай.

Отец молчал или говорил "Спасибо, ребята". Ужин заканчивался, мужики брали на вынос ещё две-три бутылки водки, и мы всей компанией ехали бродить на реку до утра, благо ночи июньские у нас светлые. В машине разговор продолжался, я уже не сдерживался и ругался, - как можно с живым человеком обсуждать его смерть? Ведь всегда есть надежда, а так получается, что мы уже отказались от неё, уже проиграли, - так нельзя. Мужики тушевались, замолкали, но из разу в раз всё повторялось. Потому я перестал ездить с ними, а потом и "халтурка" закончилась, пришла осень, а с ней школа...


Я закончил копать. Ещё раз внимательно вместе с отцом обошёл машину, ногой подальше откинул кучи земли, - должна выйти, не может не выйти. А отцу сказал:

- Всё, теперь выйдет. Лебёдкой оттянем назад, где дёрн целый, и потихоньку задом выедем из леса, - здесь мы не развернёмся.
- Может до речки доехать? Возьмём чуть правее, проедем.
- Не надо, некогда рисковать, второй раз я уже не откопаю. А до речки я так дойду. Ты дай мне флягу, воды наберу.

Отец протянул флягу, там было немного воды, я вернул:
- Ты это, допей. Я в роднике напьюсь.

И уже уходя, добавил:
- Без меня лебёдкой не тяни, - приду, вместе сделаем.

Я ушёл. Идти было легко и приятно. Реки ещё не было видно, а от усталости не осталось следа, стало хорошо, лес придавал силы.


... Мне было лет шесть, когда отец сказал, что возьмёт меня с собой на рыбалку с ночёвкой. Целую неделю перед тем я уговаривал маму, чтоб отпустила. Я был послушным, исполнительным, считал дни, пока этот день настал. Потом мы долго шли, я не пожаловался ни разу, молча отгонял мух и комаров. Устал сильно, думал не дойду, как вдруг лес раскрылся, мы оказались на лугу залитым солнцем, с шатрами плакучих берёз, с жёлтыми шарами высоких купальниц. Я замер очарованный, переполненный радости, счастливый, - всё оказалось даже лучше, чем рассказывал отец. Хотелось бежать раскинув руки, кричать, что есть сил, смеяться беспричинно. Я сразу же нарвал охапку цветов, принёс их отцу, - смотри какие красивые!

Он был счастлив уже от того, что счастлив был я:
- Очень красивые. Только не рви их больше.
- Почему? Я отнесу их маме, пусть тоже посмотрит!
- Они завянут. Красоту невозможно забрать, она для всех. Мы уйдём, а красота останется. Давай, мы в следующий раз придём сюда с мамой и покажем их ей, - он старался говорить тихо, - и не шуми, в лесу нельзя шуметь, лучше слушай.

Больше я не рвал цветы, сгонял шмелей и пчёл и нюхал. Маленькие люди ближе к земле, сильней чувствуют запахи. А цветы пахли бесподобно, сама земля сочилась дурманящим, волнующим ароматом свежести и новизны. Мы шли, а он мне рассказывал про птиц, называл цветы и деревья. И, если я совершал очередное открытие, сразу бежал к нему, - пап, расскажи!

Утром мы встали очень рано, он повёл меня смотреть, как встаёт солнце, как лес просыпается вдруг, как разом начинают петь птицы. Потом мы пили смородиновый чай и шли проверять донки. Мне нравилось тащить огромных скользких налимов из реки, нравилось, как они сопротивлялись, а я их всё равно вываживал....


Родник раздавался весёлым журчаньем воды, почти незаметный в сплетеньях травы и цветов. Я пил от души, сколько смог, долго плескал на лицо, - так было хорошо. Хотелось остаться, лечь на траву и лежать, глядя в синее небо. Только времени совсем уже не было. Я наполнил флягу, крепко завернул крышку, и тут... Сначала подумал, что показалось, что обманулся, ведь я помнил это как сон. Будто далеко на лугу вспыхнул яркий красный огонёк. Вспыхнул и сразу пропал. А я стоял, ждал, но не было ничего. И тогда пошёл не глядя под ноги, не отрывая глаз от места, где вот только сейчас я точно видел его. Или мне показалось?

Вот! Яркий красный огонёк! Не увидеть его невозможно. Сквозь ажурную прозрачность зелёных кустов, белых и жёлтых цветов, по синему небу летела бабочка цвета красной зари. Надо же, это не сон, - если захочу могу догнать, даже поймать. Только не надо, вдруг она одна, и больше нет такой на всём белом свете? Та самая, которую видел много лет назад и не верил, что она есть,- а вот же , летит! Конечно не одна, какая ерунда. Только,  если поймаю, я уже не буду верить, что она есть. А, вдруг, я её больше никогда не увижу? А так я буду знать, что она есть. И мне не надо больше видеть её, пусть даже никогда в жизни, - она будет у меня, я буду её помнить, а значит она будет всегда. И это не будет сон. Я не пошёл за ней, стоял, ждал пока улетит.

Когда я вернулся, отец уже вытянул лебёдкой машину и сидел за рулём. Я присел рядом, протянул флягу:
- Ну зачем? Я же сказал, что приду и помогу.
- Это было нетрудно, времени не хотелось терять.

Отец отпил, предложил мне, я отказался:
- У родника напился, не хочу.

Он завернул крышку фляги, снова посмотрел на меня:
- Хорошо здесь. Жаль, что всё так получилось.
- Всё нормально.
- Ну что, домой?
- Да, мне ещё собираться.
- Ты когда уезжаешь?
- Завтра.
- А вернешься теперь когда?
- Не знаю, как пойдёт, - и поймав его вопросительный взгляд, добавил, -
- Понимаешь, сначала буду сдавать в МФТИ, там приём раньше. Скорей всего не пройду, вуз серьёзный, считается самым сложным, конкурс большой. Это как репетиция. Если получу двойку, отнесу документы в другой вуз, в какой не знаю, без разницы МФТИ или Бауманка, -туда уже точно поступлю. В таких вузах экзамены в августе, тогда теперь приеду уже зимой, не раньше.

Отец думал о чём-то, он как будто не слышал меня.

- Ты чего? Как себя чувствуешь? Нормально?
- Нормально. Жалею вот всё, что так получилось.
- Всё хорошо, поехали уже.

Ключ шёлкнул в замке зажигания, двигатель чуть взревел, потом перешёл на ровное негромкое урчание, и машина медленно попятилась назад. Как будто не мы уезжали от леса, а он уходил от нас вместе с рекой, берёзами, соснами, елями, смыкаясь плотной высокой стеной. А я всё смотрел и смотрел в зелёную даль весеннего леса, всё ждал, когда вспыхнет вдруг где-то яркой бабочкой огонёк. Не случилось...

Мы молчали всю дорогу. Уже подъезжая к дому бабушки, отец спросил:
- О чём думаешь? Про институт?
- Нет, не про это...
- А о чём?
- Помнишь, ты читал мне о бабочке Бредбери? Ну, это где путешественники во времени попадают в далёком прошлое и нечаянно давят бабочку. А потом возвращаются обратно, а весь мир изменился. Нарушилась связь времён, помнишь? Так вот, я сегодня видел бабочку. Всю жизнь думал, что это сон, а сегодня увидел.
- Что за бабочка такая, я её знаю?
- Наверно, ты там был. Ну, с красными крылышками, вспомни.
- Крапивница?
- Нет. У неё задние крылышки чисто красные, без крапинок, неужели не помнишь?
- Нет, не помню.
- Жаль. Я хотел поймать, показать тебе, а потом испугался,- вдруг она последняя? - так и оставил в лесу.

Мы приехали. Отец тоже вышел, чтоб попрощаться:
- Хочешь, я завтра тебя провожу?
- Не надо. Я один уезжаю, мать тоже просил, чтоб не провожала.
- Приезжай.
- Теперь если только зимой. Я напишу, когда приеду.

Отец неловко обнял меня:
- Ну, удачи тебе.
- Всё нормально, сам как следует.

Вот и всё, мы простились. Завтра в Москву, начинается новая жизнь, которую я всегда так хотел. И всё-таки хорошо, что я съездил с отцом, - бабочку встретил, лес посмотрел. Неизвестно ещё, когда я теперь туда попаду. Нет, попаду обязательно рано или поздно. Ведь все мы живём своими воспоминаниями. Даже расставаясь надолго, храним всё самое близкое и дорогое в душе. Тем и сильны, тем и живы. Жаль только, что бабочку эту я больше никогда не увидел. Но она есть, я это знаю.