Преступление

Мне подарили альбом на мой седьмой день рождения, и я теперь ношусь с ним как курица с яйцом, не знаю, куда его приспособить. Мама предлагает вклеивать туда открытки с цветами или артистами, а еще можно вырезать ножницами модели платьев и кофточек из журналов Работница и Крестьянка и тоже вклеивать… Будет такой солидный журнал мод.

– Я знаю, Машенька, что из него можно сделать, – моя тихая и добрая бабушка редко даёт советы, поэтому я делаю ушки на макушке. – Ты ведь собиралась учиться вязать? Вот и будем прикреплять в альбом образцы… Сама навяжешь маленьких квадратиков разными вязками, которые тебе нравятся, а я их буду пришивать, а мама подпишет… А потом ты и сама научишься подписывать, в школу пойдешь – и научишься…

Конечно, я согласна, кому же такое не понравится? Я прямо представила себе этот желтый плюшевый альбом с разноцветными квадратиками… как я его показываю своим подружкам и объясняю про вязку косичкой. Мне очень нравится вязка косичкой.

Моя мама с нежностью смотрит на бабушку, и я физически, кожей чувствую любовь – с тех пор и поныне я не видела отношений между детьми и родителями красивей, чем у них…

Моя бабушка – мастерица, и маму она тоже научила пользоваться своими руками – в нашем доме всё, начиная от зимних пальто и заканчивая салфетками и носовыми платками, сделано этими руками, мамиными и бабушкиными – золотыми, как говорят вокруг.

Мама шьет и вяжет на заказ, и к нам часто приходят знакомые и незнакомые люди на примерку. Мама берет за работу очень мало, и её ругают за это подруги. Но у мамы есть свое мнение: «Я же не ателье «смерть мужьям», чтоб много брать! Зато меня рекомендовать будут: быстро и недорого». Мама совсем не жадная. И скромная, потому что могла бы сказать «быстро, недорого и красиво…»

Я люблю ездить с ней на Кондратьевский рынок за шерстью, его еще называют «птичий». Там очень интересно, но мама тащит меня без остановки мимо всех продающихся и даже бесплатно отдающихся зверюшек – иначе мы их всех скупим, и у нас не останется денег на шерсть, говорит она… У нас и так живут хомяки, рыбки гуппи и котенок.

Мама умеет выбирать шерсть – главное, чтобы не кололась и была правильно скручена. Колючую и пахнущую керосином мы тоже покупаем, но только для зимних носков. Еще мы покупаем краску. Мама сама красит шерсть в огромной кастрюле, варит её подолгу, и шерсть становится синей, или красной… Потом мы её сушим, а потом сматываем в клубки. Мама задействует всех нас по очереди – надевает нам на руки пасму, а сама мотает клубок. Руки быстро устают держать пряжу – надо держать ровно, иначе можно всё запутать – но я умею терпеть. Мне очень нравится помогать. Кроме того, я понимаю, что бабушка старенькая, а у папы болит раненая правая рука…

 – Посмотрите, какая прелесть! – на столе лежит два мотка светло-розового чуда… Мягонькие моточки пушистых ниток. – Где же такое продается, интересно… и сколько стоит? Вот, принесли… Шапочку хотят, береточку, – мама в восхищении, мы раньше никогда не видели такой красоты. – Если бы тебе, Маруся, такую шапочку…

Бабушка уже несколько дней возится со мной, в результате чего я научилась чулочной и платочной вязкам и теперь осваиваю простую резинку. Мама выдала нам маленькие клубочки из своих запасов и удобные спицы, и всё свободное ото сна и еды время я ковыряю нитки, путаюсь, радуюсь и плачу. Бабушка, как может, сглаживает процесс обучения, тихим голосом рассказывая, что у неё тоже долго не получалось, тоже всё путалось… и что она тоже плакала. Мне это очень помогает жить и надеяться на «косичку». А еще мне страшно интересно, какая тогда была бабушка, когда плакала над вязанием… фотографий-то нету.

Мама не переставая любуется розовым сиянием – и мягкая мохеровая пряжа благодарно оживает в её руках и уже через несколько часов трансформируется в шапочку. Остается только собрать её и сшить. Одно удовольствие, говорит мама, без конца бы вязала и вязала… Жалко, что на шарфик не хватило. Малюсенький только моточек остался, на шов. Завтра доделаю, сошью.

Я всё это время тоже созидаю под присмотром терпеливой бабушки, ворча под нос о несправедливости и во всех своих проколах обвиняя грубую серую шерсть для зимних носков. Если бы мне дали розовую… Еще, конечно, в том что у меня слетают и не так провязываются петли виноват шустрый котёнок по имени Марсик, очень заинтересованный в моём сером клубочке, да и вообще во всём процессе...

– Балда ты, Маруська, – мама отгоняет Марсика, а меня успокаивает, – она хоть и грубая шерсть, но как раз этим и хороша для наших с тобой целей.
– Ну мамочка, ну я бы просто попробовала… ну хоть один рядочек...
– Нет, Маруся, не могу, не канючь. Мне без этой нитки никак. А ты её замусолишь. Учись на серых пока… Просто поверь мне, серые для тебя – самые лучшие.

Я делаю вид, что верю. Но в голове сам собой зреет преступный план.

Меня закрывают спать, устроившись в другой комнате смотреть «Следствие ведут знатоки». И уже через несколько минут я понимаю, что розовый моточек не даст мне заснуть. Я представляю, как подношу к нему руки, а он начинает зазывно светиться, как цветочек аленький… Сорви, мол, меня…
Я прислушиваюсь к себе и осознаю, что шансов нет. Я должна попробовать, иначе меня разорвет на мелкие части.

На четвереньках, путаясь в длинной фланелевой ночной рубашке, я бесшумно ползу по половику к маминой швейной машинке, стоящей в противоположном углу – там он и растет, этот цветочек аленький. Нормально идти нельзя – стеклянные межкомнатные двери, хоть и занавешенные, выдадут меня с потрохами, поэтому ползу.

Спектакль будет идти долго, мама сказала, что показывают две серии подряд, тут я спокойна. Успею насладиться. В план входит просто проверить – каково это вообще… мохер такой розовый вязать.  Я немного повяжу, а потом распущу и положу на место. И ничего не замусолю.

Я устраиваюсь на бабушкином топчане у окна – хоть солнце уже и зашло, но всё видно – это же середина мая в Ленинграде! Интересно, думаю я, зачем им беретик летом? Ведь уже почти лето… А потом я думаю – а мама никогда не спрашивает зачем… Если людям надо, значит надо.

Я аккуратно набираю петельки – как, всё-таки, приятно! Не то что моя серая шерсть… Нитка совсем короткая, не больше метра, поэтому моё упражнение через полчаса заканчивается. Несколько связанных рядов смотрятся необыкновенно красиво и нежно… Конечно, я хочу еще. Сейчас распущу и снова свяжу, теперь другой вязкой…

Снимаю со спицы связанное… и уже через секунду покрываюсь холодным потом – не получается распустить, затягивается… Я дергаю сильнее – и всё, что я навязала, превращается в стянутый узел. Дрожащими пальцами стараюсь распутать, но нитки только пушатся, и я уже вообще не понимаю, за что тянуть, где начало, где конец… Мои серые грубые крученые нити, к которым я привыкла, позволяли мне по десять раз всё переделывать, исправляя свои ошибки, терпели… ни разу не затянулись. Мама права. Мама всегда права.

Я беззвучно рыдаю, упав лицом на бабушкину подушку. Но нужно что-то предпринимать, нельзя рыдать. Делаю еще несколько попыток распутать – всё напрасно… затянуто намертво.

Я убираю спицы на место и, зажав в кулаке своё розовое страдание, быстро ползу на четвереньках обратно, к своей кровати, забираюсь под одеяло и говорю, как говорит моя бабушка: ангелы-хранители, помогите, пожалуйста… Мама заглядывает ко мне, приоткрыв дверь, проверяет, сплю ли я – видно, услышала мои шорохи. Нет, говорит она шепотом, спит. Показалось.

Искрутившись, я всё-таки засыпаю. Во сне я вижу всех нас, сидящих за круглым столом. Будто мама режет хлеб на доске, очень долго режет хлеб. А папа спрашивает – зачем ты столько режешь? А мама плачет и отвечает – у меня больше никто не хочет ничего вязать и шить. И всё из-за Машки этой!.. А потом мама показывает всем изуродованный моточек. И бабушка тоже начинает тихонько плакать, и вытирает слезы платком…

Утром, дождавшись, когда бабушка пойдет на кухню ставить чайник и я останусь одна, я достаю из-под подушки своё творение и мгновенно прячу его в кладовке – засовываю внутрь сложенной раскладушки. Бабушка, зайдя обратно, застаёт меня всё так же мирно спящей и тихо гладит меня по волосам: вставай, Машенька, будем завтракать.

Весь день пока родители на работе я не отхожу от бабушки, обеспечивая себе алиби. Несколько раз я представляю себе, что будет вечером, и ужас облепляет меня с головы до ног. Больше всего на свете я хочу вернуть вчерашний вечер, прожить его по-другому и остаться честной девочкой. Но это невозможно, и я начинаю мечтать, чтобы мама подумала на Марсика. Что он напал на этот моточек и съел его весь без остатка…

Мелькает мысль о добровольном признании бабушке, но моя бабушка так чиста, что я боюсь убить её этим своим признанием. Попробую всё-таки свалить на Марсика. Ему же ничего за это не будет, он же котенок.

Мама возвращается с работы и, поговорив со мной минуту, трогает мой лоб – ты не заболела? Бледная какая-то. Лоб холодный вроде… Как успехи в творчестве? Пойдем прогуляемся до магазина, погода летняя.

Идем за ручку. Мама что-то рассказывает, улыбается, поправляет мне челку. Здоровается со всеми встречающимися нам на пути. Время от времени бросает на меня внимательные взгляды. И я начинаю придумывать клятву, от чего я в жизни готова отказаться, лишь бы эта история скорее закончилась. И чтобы никто никогда не узнал правды…

– Здравствуйте, Анечка, – говорит моя мама. – А я, представляете, вчера вам беретик связала. Меня так вдохновили нитки… не оторваться было. Пока не довязала, не успокоилась. Заходите попозже, мне только сшить осталось. Сейчас погуляем полчасика с дочкой, а потом доделаю. Через час приходите.

Черная тоска…

Мне включили телевизор, сейчас будет мультфильм. Сижу с ощущением близкого конца, в тихой безысходности. Когда же… когда же это кончится?..

Мама подходит ко мне решительно: – Маруся, куда ты дела ниточки розовые? Те, что остались?
– Никуда не дела… какие розовые? Марсик, наверно… какие ниточки?
– Так, не темни. На швейной машинке лежал моточек… Что ты заикаешься?

– Валенька, – говорит бабушка, –  вот они, ниточки… Марсик играл, я отняла.

Мама целует сначала меня – "а я грешным делом подумала, что ты вязать из них принялась", потом бабушку – "спасибо, что спасла! Марсик! доиграешься…" И мама идет на кухню, напевая.

...а я закрываю глаза и погружаюсь в кипяток. Бабушка садится рядом со мной на диван, кладет мою тяжелую голову к себе на колени, тихо поглаживает мои плечи. Всё, Машенька, всё… Ты ведь просила ангелов, вот тебе и помогли… маленькая моя…