2. Взгляд глубже

"Говорят, глаза - окно в душу человека. Так было до изобретения мобильных телефонов".  Блэр Корнелия Уолдорф "Сплетница". Эволюция, как пуля, выпущенная из пистолета, все равно будет лететь вперед, сбивая все на своем пути.
   Ветки хлестали мое лицо. И почему, почему мне взбрело в голову пропасть через лес? Я бежала уже около часа, и силы мои были на исходе. Дышать было трудно, все лицо - в царапинах. Но больше всего у меня болела голова, не желающая принимать абсурдную информацию. Что у меня не так с ДНК и мозгом, что меня хотели убить? Почему эта Эмили, американка, их приспешница, не только не остановила меня, но еще и помогла, рискуя собой? Ради чего, что она выигрывает?
   Судя по лиловому небу, уже был вечер. Весь день был похож на кошмар, и я желала проснуться, узнав что это был всего лишь сон. Через несколько минут я в изнеможении упала на землю и свернулась калачиком. По моему лицу градом катились слезы, и я не могла их остановить. Мне было страшно. Очень страшно. Как маленькому ребенку, потерявшему родителей на улице, когда к нему вдруг подходит неприятный дядя в шапке, оттеняющей половину лица. Я ничего не сделала, всего лишь была простой ученицей, а меня хотели убить. Мне хотелось жить, очень. Я хотела подняться и пойти убить их всех, хоть и понимала, что скорее меня прикончат. Но мой изголодавший организм был слаб, и я уснула, судорожно всхлипывая.
   Обычно по ночам мне снятся кошмары, но этот, полный непонятной ауры, был не менее неприятен. Жизнь любого человека начинается с других людей, и путем анатомического процесса в женщине появляется зародыш, в котором еще невозможно различить отдельные части тела, но уже бьется сердце. Раз, два, три - вот уже и новая жизнь. Где-то на небе зажглась новая звездочка. Какие-то эгоистки убивают своих же детей, упорно считая что там еще никого не существует. Пусть кто-то из-за карьеры, кто-то из-за стереотипа, что навсегда потолстеет. Без разницы . Они убивают. И убивают не маньяка, не чужого человека, а СВОЕГО ребенка. Некоторые идут работать в клиники по абортам, но их никто не сажает в тюрьму за массовое убийство детей.
   Я помню себя, там, внутри матери. Среди ее органов и артерий. Я помню первый удар своего сердца и боль от роста костей. Я помню яркую вспышку света и свой первый вздох. Я помню вкус материнского молока у себя во рту и как прорезались зубы. Я помню свой первый шаг, первую игрушку, шоколадку. Я помню детские прогулки, красочные книжки с глянцевыми страницами, перса с голубыми глазами, который был у нас, когда мне было два. Я помню светлую, непорочную улыбку дедушки, умершего в мои три года.
    Я помню утренник, где я была в розовом платье с рюшами, игры в песочнице детского сада, яркий букварь, все мультики, просмотренные мною в детстве. Все это я не просто помню, я помню каждую секунду, каждый вздох, момент, эмоцию. Как будто сценарий тех дней я написала на досуге. Я помню все прически, которые плела мне мама, я помню все торты и каши. Я помню первый звонок в школе, чувствую, как сейчас, что колятся банты из бусинок и белоснежных лент.
    Я помню свой первый учебный день, как трудно было усидеть за партой, что-то считая в учебнике Питерсона. Я помню каждую болезнь, кашель, жар, охвативший мое тело. Я помню все бесконечные домашние работы, и прямо сейчас могу назвать, когда ответы были в них правильные, а когда нет. Я помню, что делала на каждых каникулах, помню боль от первой разбитой коленки, когда я упала с велосипеда. Я помню школьные концерты и все мелочи, сопутствующие им. Я помню, как познакомилась с лучшей подругой - я зашла в кабинет математики и меня ослепило солнце, и вдруг говорит девочка, выплавшая из его лучей, словно из золотого дождя.
- Садись со мной.
Я помню ее предательство и горечь от него, я помню операцию на глазах, как будто мне и не делали наркоза. Я помню, как влюбилась, как ненавидел он меня и сам влюбился. Наше первое свидание, букет, который он мне подарил, сливочно-клубничное мороженое, скушанное на вечерней набережной, золотую цепочку, греческий салат, пиццу "Маргарита" и вкусный банановый коктейль, купленные нами в "Томато".  Помню, как мы с подругой гуляли по городу, смотрели фильмы и вместе плакали над грустными книгами, ходили на танцы и ели в "Чайке" сладкие корзиночки с повидлом внутри. Я до сих пор помню микс приятных чувств, когда в театре, перед спектаклем я подарила ей кулон. Кольцо на цепочке, на котором была гравировка: "Подруги навсегда", а второй оставила себя. До сих пор помню, я это сделала, чтобы мы были навечно вместе.
   И словно тучи заволокли небо, как в мою жизнь пришла беда, и не одна. Я помню каждую ссору из множества, каждое слово, брошенное сгоряча, чувства после них. Я помню болезненное расставание с парнем, которого так и не смогла забыть, ссору с двумя подругами, приведшей к полному разрыву, и два слова, против воли сказанный той, которой меньше всего хотела причинить боль. И я даже не знаю, кто из нас больше страдал.
   Я помню те мучительные дни, ужасное лето, первое восхищение от моря. Помню каждую крупицу горя, не оставляющую меня даже в поезде. Помню мое отчаянное желание начать жизнь заново, пусть никуда и не уезжая. Помню к чему все это привело, помню, как прыгнула в попутную электричку и адриналин, который тогда испытала. Я помню все дни, проведенные в Туле, в подробностях. Я помню, как меня под снотворным везли в клинику.
   Я помню каждый сон, укол, деталь, о существование которой даже не подозревала. Я помню каждый час своей жизни. Я помню все.

Кап-кап-кап. Этот звук еще не казался бы таким назойливым, если бы мне по лицу не било что-то. Таинственным "что-то" оказался дождь, под которым я спала. Редкого осеннего солнца не было видно, но наступило утро.
   Я села и глубоко вздохнула. Страх куда-то ушел. Я была полна решимости, но не вчерашней, испорченной яростью, а холодной и расчетливой. Отомстить за попытку убийства и все ужасы, которые я пережила при тесте, я не смогу, но вот убежать от новый пыток запросто. Надо уехать куда-то очень далеко, в неизвестное место. Блондинка что-то говорила о еще шестерых таких же. Если я найду их, то вместе мы сможем покончить раз навсегда с этим.
   Я встала, стряхнула с себя мокрые листья и комья земли и отправилась искать трассу. По пути я, не переставая, думала о ночных видениях. Помню, помню, помню. И я действительно теперь это все помню, как будто во мне нажали какую-то кнопку, отвечающую за воспоминания. Это было одновременно и прекрасно, и ужасно. Ничего в этом явлении я не нашла простого, человеческого.
   Вскоре я нашла шоссе, такое же мокрое от дождя, как и я, и прошлась вдоль по обочине, желая найти указатель какого-нибудь города. Через некоторое время я добилась желаемого и поняла, что пробежала вчера слишком много, так как до Калуги оставалось сорок километров. Я встала по направлению к ней и принялась сигналить попутным машинам, подняв большой палец вверх.
   Наконец остановился какой-то жигули, водителем которого был представитель горного народа. Вспомнив старые истории, которые рассказывают маленьким девочкам, чтобы те далеко не отходили от мамы, я уже было хотела отказаться. Но осознание того, что, возможно, в моих силах, управлять своей судьбой, я улыбнулась и прыгнула на заднее сиденье, захлопнув дверь. 
  - Куда едим, красавица? - весело спросил кавказец, посмотрев на меня в зеркало.
   Да, наверное я представляла собой жалкое зрелище: волосы грязные, лохматые, липшие к лицу, сама вся мокрая и черная, одежда испачкана и помята. Дождь размыл тушь по лицу, глаза красные от слез и сна в линзах.
- Не знаю, как вы, а я в Калугу, - ответила я.
- Эгей, так я туда же, - рассмеялся тот, а я лишь закатила глаза. Слишком я уж была уставшая для шуток.
   Всю дорогу он мне что-то рассказывал, наверное, интересное, судя по его оживленным жестам и мимике, но я только безучастно кивала и грустно смотрела на леса, пролетающие за окном.
    Вскоре показалась стелла Калуги: черный гигантский шар, символизирующий Землю, который поставили, потому что в городе родились несколько знаменитых инженеров космонавтики. Кавказец взъехал по мостам на калужские холмы и спросил, где меня высадить.
    Подумав, я сказала, что на первой остановке. Мне несказанно повезло, и я нашла в кармане толстовки пятитысячную купюру, совсем не промокшию, которую еще вчера утром одолжила у тульской подруги. Интересно, как она там? Хотя нет, вру, совсем неитересно.
    Я зашла в ближайший сэконд-хэнд и купила две пары джинс, куртку, две водолазки голубого цвета, два комплекта нижнего белья и сапоги. Все это удовольствие обошлось мне в две тысячи. Выйдя на улицу, где по-прежнему была пасмурная погода, я решила что мне стоит все же перед дорогой принять душ, если я не хочу чтобы меня нашла по запаху. Посмотрев на уличные часы, я вспомнила, что сейчас мама на работе, а сестра в школе, и отправилась домой.
     Папа никогда не жил с нами. Он даже не был женат на маме, а когда мне было два месяца, просто ушел. Честно говоря, тому содействовали его родители, которые лишь спустя шестнадцать лет вспомнили что у них есть еще одна, уже взрослая внучка. Разумеется, папа платил алименты, правда иногда, за неимением денег, приходилось заменять наличные услугами. Он работает в такси и имеет личный автомобиль, поэтому частенько возил нас в Москву. У меня есть сводные брат и сестра, его дети, но я терпеть не могу всю его семейку. Просто не могу и все - возможно, счастье семьи, которое есть у них, было бы у меня, не уйдя папа. Даже Ася, моя младшая сестра, жившая с нами, имеет другого отца. Но там еще хуже - он пьяница.
   Ключ, как я и ожидала, лежал под ковриком, и я без припятствий зашла в квартиру. Как только я увидела родные стены и столь привычную мебель, меня чуть не бросило в рыдания от жгучей ностольгии. Я тут же вспомнила, как сама здесь делала ремонт зимой, при открытом окне, так как у мамы астма, и как кололся стеклопакет. Мне уже было плевать на школу, я просто хотела остаться дома, с семьей. Но теперь возникла новая проблема: из-за меня их могли бы убить, а это уже намного серьезней. Пока ищут никому неизвестную Щербакову, жительницу Тулы, все будет хорошо. Я должна пожертвовать своим счастьем ради безопастности тех, кто мне дорог.
   С тяжелым сердцем я разделась и приняла душ, хорошенько поскребя кожу и помыв голову гелем с тропическим ароматом. Я вылезла, тщетельно вытерлась полотенцем и в ужасе остановилась перед зеркалом. Даже несмотря на то, что я помылась, выглядела я ужасно, как покойник, если быть честной до конца. Щеки запали, под ореховыми глазами огромные синяки, пепельно-русые волосы спутаны, тонкие губы побледнели.
    Я тряхнула головой и, одевшись в новую одежду, посушилась феном. Потом нашла большую сумку, запихнула в нее одежду, немного еды из холодильника, щетку для волос, два хозяйственных мыла, меленькую косметичку и чуть-чуть денег из семейной копилки. Собрала волосы в хвост на затылке, кинула в рот кусочек шоколадки из конфетницы, стоявшей посреди квадратного стола, достала из ящика письменного шкафа книгу, которую еще не успела прочитать, и направилась к двери. На прощанье я еще раз с щемящей тоской огляделась и вышла, закрыв дверь на замок, словно отодвинув свое счастье навсегда. Ключ я положила не место и уже собиралась сбежать по лестнице, как услышала шаги и мамин голос, разговаривающий по телефону.
   Я в панике заметалась, глаза лихорадочно забегали из стороны в сторону, ища укрытия. Напротив нашей квартиры была небольшая коммуналка и дверь в нее была порой открыта. Я кинулась туда и беззвучно закрыла за собой дверь, оставив щелку, чтобы все видеть. Мне просто повезло, иначе не знаю что было бы, и еще меньше хочу знать, какие последствия это повлекло бы за собой.
    За этот месяц мама казалось постарела: морщинки в углу глаз, крашеные темные волосы собраны в гладкую прическу за ушами, от улыбки и следа не осталось. Голос тих и печален, уставший. Мне стало больно: что я наделала. Может если бы я не сбежала, ничего этого не было бы? Но я тут же вспомнила все те многочисленные скандалы, которые она мне устраивала по поводу и без, и поняла, что быть может все это к лучшему. Может мне надо просто расстаться с этой жизнью, с этими людьми? Окончательно?
   Как только она ушла, я виновато выглянула и на цыпочках спустилась по скрипящей лестнице. Дом у нас старый, построен был еще в конце позапрошлого века. Трехэтажный, готический, должен был стать кирхой, католической церковью, но что-то пошло не так, видимо началась Первая Мировая война, и дом сперва был общежитием, а потом квартирами для одиноких учителей, вышедших на пенсию. Я пробралась по серой стенке дома, чтобы меня не было видно из окон, и припустилась бежать по улице Королева. Конечно, вечером мама все равно заметит мое присутствие, но это уже будет не так страшно.
   Я кинула старую, изорванную одежду в мусорный бак, поправила волосы, закинула сумку на плечо и направилась к автобусной станции, где еще и располагалась касса. Несколько минут я внимательно изучала расписание рейсов. Я решила что в Москву, другие крупные города и аэропорт ехать было бы неразумно, так как раз и ждут что я кинусь туда. А вот на суровый Урал или непроходимые болотистые леса Сибири изнеженные солнцем и мягким климатом американцы не сунутся в поисках. Да и от меня меньше всего ожидают, что я подамся куда-то слишком далеко от дома. Что ж, господа, вы меня крупно недооценили.
    Из-за того что у меня не было денег на поезд я решила ехать на автобусе и автостопом, готовая в любую секунду кинуться в спасительный лес, где меня никто не найдет. Как раз через пол часа шел автобус до Воронежа, и я взяв на него билет, села на скамейку. Терпеть сил больше не было и я с жадностью съела маленький будерброд с сыром. Не удержавшись, купила пакетик яблочного сока и в три глотка осушила его.
    Я решила разобраться с содержимым косметички и расстегнула молнию. Внутри оказались маленькая зубная щетка и паста, какие дают в самолетах, маленький тюбик тональника, наполовину пустая пудреница, тушь, черная подводка, щипчики для бровей, пилочка и гигиеническая помада. Вот последней я и мазнула губы, посмотревшись в зеркальце пудры. Чтобы хоть как-то привести себя в порядок прямо здесь выщипала брови, подвела их карандашом и коснулась ресниц тушью. Несколько движений с пудрой и я уже не казалось такой страшной. Я довольно улыбнулась своему отражению и убрала все в сумку.
    Автобус уже должен был подойти с минуты на минуту, и я подошла поближе. Вдруг мое внимание привлекла компания весело смеющихся подростков, направляющихся в мою сторону. Парни обнимали девушек и что-то говорили, а те пили кофе и улыбались в ответ. Но когда я поняла, что это мои бывшие одноклассники, из-за которых я и покинула Калугу, меня пробрала дрожь и я отвернулась, надеясь что меня не узнают. Разговор с ними - самое неприятное, что может случится со мной. К тому же они могут рассказать полиции, которая наверняка меня ищет и как Добреву, и как Щербакову, где я была и куда собираюсь.
    Но мое желание не сбылось, впрочем как и всегда, и девичий голос, голос, столь болезненно знакомый, взвизгнул:
-Росси?!