Небесная тьма

- Ты видишь звезды?
- Нет.
- Я тоже не вижу.

Центральная городская аллея, усеянная высокими неживыми деревьями фонарей. Подсвеченные витрины, сквозь которые на тебя глядят пластиковые глаза манекенов. Холодный и скользкий асфальт, лакированный сверкающим слоем льда.

- Гляди-ка, девица на каблуках все же поскользнулась! Так ей и надо. Нечего в такую погоду на шпильках цокать. Кобыла на льду, ей-богу!
- Какая же ты злая…
- Я??

Звезды. Где-то там, за саваном-пленкой воздушных отбросов скрываются они, бесконечно яркие плазматические светила, согревающие тысячи незнакомых нам существ, таких же злых, эгоистичных и похотливых, стремящихся любить и проявлять любовь. Всеми способами.
Но ты их не видишь. Я тоже.

- А небо совсем пустое, - её голос звучит до сказочности наивно. И эта детская интонация идет ему так же, как её славным ножкам новые весенние сапоги. Мгновенно в утомленно сладком разуме фетишиста, опьяненном выплавленной из тростникового сахара ночью, предстает совершенный образ…

Впрочем, без сапог эти ножки выглядят даже лучше.
«Если есть возможность обойтись без обуви, то почему бы не воспользоваться ею?» - лучисто восклицала она, скидывая потрепанные ботинки в траву, и бронзовый силуэт её стройных выносливых ног таял в сиянии лета. Она танцевала. Под музыку солнца и буйный ритм сердца. Она слушала цикличный шум автомагистрали, доносившийся до нас сквозь толщу иссушенных выхлопами деревьев. Она слышала движение самой незначительной сочной травинки, покорявшейся старику-ветру. Она слышала движение звезд по вечной глади бесконечной тьмы. Слышала моё дыхание. И каждое её движение следовало ритму вселенной, словно в изящной фигуре и узоре радужек её широко раскрытых глаз раздавалась пульсация отголосков целого мира, выплескивавшая в этот безумный танец.

- Вот только представь… - её тончайший голос, столь непривычно нежный, утратил звонкость с последними лучами заката.
Не договорив фразы, она остановилась посреди улицы и протянула мне руку.

Статные и напыщенно гордые фонари оживляли нескончаемую аллею, и казалось, будто кроме этой залитой ядовитым электрическим светом улицы во всем мире ничего более не существовало. Я поднимал глаза к небу и видел опустошенную черноту. Тогда мне чудилось, что нет уже в нашем мире ни солнца, ни звезд, а старушка-Земля стала единственным украшением угасшей вселенной. Да и от неё остался только этот ничтожный клочок, существование которого поддерживали стройные ряды солдатиков-фонарей. А мы, мирно бродившие по ночной аллее людишки, оказывались последними представителями человеческой расы.
- Только представь, милый, если эта небесная тьма поглотила… пожрала все… да что там! всех, чьи затылки не успел сохранить искусственный свет… - в её глазах отражалось сияние скрытых за угольной пленкой звезд. «А ты, наверно, всех спасла. Поселила их напуганные души в этом страстном взгляде», - если бы я не стеснялся выражаться так возвышенно и наивно, я бы ответил ей именно так! Но я боялся, что меня услышат прохожие. Конечно же, они приняли бы меня за влюбленного дурачка. И посему я сказал:
- После таких мыслей незнакомые люди кажутся роднее…
- Ничего подобного!
Её голос напомнил мне грубый, усталый аккорд расстроенной скрипки. Она продолжила:
- На самом деле, начинаешь задумываться о том, как спасти свою шкуру, - слова звучали неестественно громко, и прохожие оборачивались, пытаясь понять, что могло так возбудить эту дуру.
Она схватила меня за ворот пальто. Грозный шепот:
- Ты слишком посредственен, чтобы это признать.