Творец во дворе

Жила она в 25 квартире, дверь необитая, неоткликаемая на домофон. Да и некому было, особо, в гости ходить. Всё лето, до самых холодов, старушка сидела перед подъездом на лавочке и вязала. Всю себя одела! И так красиво: шапочка по цвету с кофточкой сочетается, да с носочками. Почти каждый день на ней новый вязанный наряд: то синего, то зеленого, то красного колера. Я - соседка по дому, и когда мимо проходила, всегда  восхищалась таким творческим человеком. Фотографировала  бабушку  не раз, дарила распечатанное. И неожиданно, вместо невзятых денег в моих руках оказывались то масса очень вкусных, натуральных огурцов с дачи, то полведра местного винограда, то огородный ядреный чеснок.
 «Как схожу на дачу - сразу лучше себя чувствую»,- улыбается Анна Захаровна, и всё вокруг становится  веселей,  солнечней.  И вдруг в звучании её имени и отчества  я замечаю  ассонанс, подобный вязанным узорам.  Машет рукой: «Старая  стала, промахиваюсь иногда в петлях, не то, что раньше  А в старости время быстро идет, надо что-то делать, вот и вяжу, чтоб не хандрить». Возражаю: «Художник если промахнётся в мазках- шедевр может создать, так что, ничего, главное, что Вы творите, Вы ж- наша достопримечательность!» Вяжет жизнерадостный ярко-зеленый носок, вдохновляет меня и весь двор, а сама рассказывает: «Угнали нас в войну немцы под Мценск, для них противотанковые окопы копать. А мне ещё 13 лет, соплячка. Так какие люди там были! (Прослезилась) Сейчас таких уж нет. Посиди, говорят, куда тебе, разве достанешь лопатой. «Так меня ж расстреляют, говорю». Меня котёнком называли. Не ходи, говорят, с молодым немцем на ночлег. А я не понимала тогда, почему. Смотрим, старый немец ковыляет. Вот с ним иди. Заботились. Однажды наши самолёты низко-низко пролетели. Я из-за куста репейника выглядываю, раньше они помельче были, не то, что сейчас. Спрашиваю, а что не стреляют, патронов нет что ли? Да нет же, отвечают, видят, немца тут мало, а женщин и детей ни за что не заденут, знают, свои. А когда фашистам стало не до нас, ушли мы потихоньку. Я и ещё трое. Меня в середину поставили. Так и добралась до дома. Мама, как увидела меня, заголосила. А я думала, тебя уж в живых нет. В общем, всё хорошо кончилось. В те годы была я маленькая, худенькая, покосили, а я не могу, легла. Бежит мать испуганная, а ей сказали, дочь лежит твоя. Работали много, а есть нечего было. Маленький кусочек хлеба только. Меня спрашивают: что не ешь. Я говорю: не хочу. Так женщина: «врешь, просто нет у тебя ничего»,  и поделилась. Вот как о чужих детях заботились. А сейчас о своих не заботятся».
Как-то сидит Анна Захаровна  в красном жакете, словно флажок, держит в руке «Искру»: «Помнишь кофточку, которую я тебе показывала? Давай сейчас подарю, нравится?» «Я только пуговицы поменяю, если найду красивее…» «Пуговицы, зачем? – расстроено,  но не показывая виду,  взглянула на меня старушка,  и это тоже уберёшь?» - показывая на отделку.  «Нет, конечно, разве можно такую красоту портить», - поняла я свой промах. Как можно что-то менять в творении?  Творцу обидно. А ведь пуговицы подобраны по цвету хорошо, только что простые. Да и где пенсионерке взять денег на богатые пуговицы?  А подаренная кофта - словно белое красивое облако, и лёгкая  и греет!  И парит над всей земной суетой».
Как-то зашла Анна Захаровна ко мне, плача: «Посмотри, трубы у меня текут!» На самом деле плакала её душа, не только трубы. Ведь одна, помочь некому. В молодости с  мужем разошлась, когда от тяжелой работы ребеночек нерожденный скинулся. После нашла человека по духу, скромного душой, так и прожила с ним до его смерти. А детишек так и не вышло. «Мужики бы без женщин не выжили,- кивает моя соседка на проходящего парня,- хоть и кичатся они своим умом, а женщины все равно умнее их, только вот, женщины рожают, поэтому тяжелее им».
Желаю здоровья этой худенькой женщине, без продыха двигающей руками со спицами. А в ответ- втройне усиленное: «И Вам всего хорошего, крепкого здоровья и долгой жизни!» И ощущаю: какое-то облегчение, какая-то лёгкая энергия идёт от этой бабушки с единственными двумя передними зубами, прошедшей войну и голод.
Вспоминаю прошлое лето: цветами около домов, сидят на лавочках бабули. И среди них Анна Захаровна, радуется, нитки у неё старые, добротные, а новые купишь, постираешь вещь - испортится вид. Наклоняется ко мне: «От тебя доброта исходит». «И от Вас тоже»,- вторю я. А, придя домой, принимаюсь за вязание - пример-то какой во дворе!   
Думаю: как этой творческой старушке сейчас, в послежизненном мире? Можно ли там вязать хотя бы виртуально? Или выращивать чудные огурцы? Или ругать тамошние порядки? Иду по нашей улице,  смеркается, фонари, стараясь  изо всех сил, гудят светом в фиолетовый небосвод. С таким усердием моя соседка вязала ряд за рядом, и мысли о красоте затмевали мысли о проходящих годах.  Акация, стоя в огромной луже, где, словно в параллельном мире, отражается её ствол, предстаёт величественной и необычной. Не потому ли мы видим мир загадочным, полным тайны, что  он, будто магнит,  притягивает, впитывает  души многих живших и живущих людей?

                Ольга Сокова    11.03.15