Пишем потихоньку!

Индо пришла пора боронить, пахать и сеять! Старик Смирнофф, ласково прозываемый в народе Страстотерпетс, как всегда в это время года, надел на обушок валенок и вышел по делам. Дроги его стояли в старом сарае, но зайти туда было никак невозможно. Разлившаяся река, хотя и отступила, да все подвалы в этом жилище были ещё заполнены ледяной постылой водой! Бедные жутко речные рыбки, занесённые половодьем и годинами невзгоды в эту искусственную ловушку, стали обречены. А ведь там, среди белуг, калуг и белорыбиц, немало внесено было и речной мелочи, которой бы ещё жить, да поживать, доброе наживать, на углы одевать, и потом нищим раздавать! Неладно было в такую погоду с пословицами и поговорками, к коим охочь столь был старый пердун Ванюшка Смирнофф! "Сам себя не похвалишь, сидишь как оплёваный", - подумал Страстотерпетс, и потащил семирядный плуг на поле. Борона его, с помощью которой просеивались мелкие камешки и земле легче всяко-то становилось дышать, была вся там. Ручной медведь Сидорко давно уже сидел на приизбённом пне и молкотил бабалалайке на однообразную, но суровую мелодию труженников полей: "Мы трактористы. Танки наши быстры"- с восторгом подхватил старинушко. Достав из-за пазухи носогрейку, наш Смирнофф скрутил самокрутку, облизнул её и закурил. Мелкая табачная крошка ласково каталась во рту. "Эх-ма! Хорошо-то как", -вырвалось в пространство из за редких его прокуренных зубов! "А озимые наши вот-вот взопреют, ажник, наружу попрут, всяко"!- услышал наш седой герой. Это его бабушка Мелафья, накрутив драчёны, вышла покормить курей и прочих уток. "Погоди, старый! Вот тебе в зубы лепёшек свежих картофельных горстку. Поешь, и потом ты резко на благолепие местное посмотри. На благорастворение воздусей! С почином тебя и посевной! Ляпуй! Пажити паром исходят, скоро и боронить, а там и пахать начать следует, как нам от отчичей древлих завещано. Бог не выдаст, свинья не сьест, а коли и съест, так подавится! Тобой-то уж точно, а я вона вся какая, сдобная! Проглотит, не задумается." Дедушка с интересом посмотрел на обнажённые ноги, которые старыми галошами упруго подпирали землю. "А ведь бабушка моя ого-го ещё",- пронеслось в буйной головушке дедушки. Бросив борону, которую он было пристроил уже на спину, и попросив своего медведя оттаранить её в поля, дед, тут как бы невзначай, ласково просунул свою заскорузлую руку между широко расставленных ног супружницы. Так он и знал. Напрягшийся член ея  только и ждал этого момента.  Мелафья, до супружества свояк Мелитон, была готова как к труду тут, так и к обороне. Нонче не захрюндится! "Ну её на хрен, работу эту", -подумалось старику, работа не волк, в лес не убежит, пусть работает железный пила, не тля работы меня мама родила, и так далее! ...
Русскоязычный писатель, пишущий под псевдонимом Орехъ, перечитал написанное и хитровато усмехнулся. Закончить можно было и завтра. Главное задел имелся и задел неплохой. Достав из широких пижамных штанов смартфон, автор, на чистом немецком языке, переговорил с редактором русского литературного альманаха и убедился, что современную повесть, раскрывающую жуткие процессы, унд эксцессы, происходящие сегодня в России, ждут и охотно напечатают. "Альзо, майне херен! Бир ауф вайн – канзайн, вайн ауф бир – рате их дир!" И  поэтому поводу испив хороший фужер "Поляр рум", писатель заснул на софе!