память

Двое держатся за руки, уходят куда-то вдаль. Ловкие пальцы чиркают грифелем по бумаге, оставляя еле заметные следы. Так появляется иллюзия травы вдоль воображаемой дороги, по которой те двое идут.

- Держи. Подарок. Просто взял карандаш и уже потом понял, что вас рисую.

Разве я мог заявить другу на подъеме творческих сил, ЧТО он прозрел?

И я начал врать. Что пару часов назад до моего прихода мы с Оленькой шли по берегу именно так, мило держась за руки и притопывая, как малые дети.

То есть да, шли. То есть нет, не притопывая. У нее начался очередной заскок, от которых я впадал сначала в ступор, потом злился и, уже сдерживаясь, вваливался в депрессо.

Именно в тот вечер я понял, она больше не моя. А теперь думаю, что никогда и не была. Такие мысли не появляются из ниоткуда. Из слов, из поступков. А самое главное – из тишины. Из того несказанного, что могло разрушить отношения в самом начале.

А он уже вставляет в рамку, несет какую-то чушь про наших детей, про необозримые двадцать лет.

Я дома. Раздуваю камин. Распаковываю картину. Смотрю, как пламя пожирает мое будущее. И думаю о том, что одновременно с осознанием конца пришло щемящее чувство, какое бывает от неразделенной любви. Засосало под ложечкой. Крупные капли пота выступили у подмышек и холодными струями устремились вниз.

Это было невозможно выносить ровно настолько, насколько невозможна и невыносима была она, красивая и дерзкая самка человека.