Наблюдения говорящего Холодильника. История 3
13 февраля 8.00, Оленька Зайкина, кухня…
Пятница, тринадцатое, о, ужас! Она существует…(Грохот, солонка с треском падает с полки кухонного шкафчика, половина соли оказывается на столе, плите и полу).
Вот я растяпа! И чего полезла… В соли пол кухни… к ссоре… Хотя с кем мне ссориться? Я опять одна на даче, не считая это странное говорящее создание…Кстати, уже вовсю утро, а ОНО молчит.
— Привет, чудо-техника, ты еще на грани фантастики, или как? – Странно, ни звука. – Не перегрелся, нет? Запас сарказмов иссяк? Смотри, я соль просыпала.
Ну и утречко! Даже не интересно. Нет, надо поссориться с кем-нибудь… долг велит.
— Эй, чудо говорящее, смотри, я сейчас опять в тебе кашу протухну, фу-у-у-у… — Смотри-ка, не повелся. Пойду Кольке позвоню, а то завтра Святой Валентин на носу, нечего киснуть в одиночестве.
(Грохот. На этот раз падает Оля, в попытке перепрыгнуть «засоленные» участки на полу).
— Ух, как курдыкнулась….
— А-а-а, забормотал что-то! А то прикидывался тут вяло-глухонемым… - Как больно, нога моя… как же я так… вечно умудряюсь… на ровном месте… — И чего снова притих? Сейчас из розетки тебя выключу, чтобы разморозился совсем…поговоришь тут тогда. (Берет и зло выдергивает шнур питания).
— А ты как думал? Времена нынче такие, не мне ж одной страдать…
13 февраля, 23.00, Холод Иванович…
Во, дуреха, и чего добилась? Мало того, что костылик свой хрупкий чуть не надломила, растянувшись тут во все свои сто килограммов съеденных пельменей! Так еще и без свежих продуктов осталась. Дура, девка. Вот ведь прав мил человек был: «Баба – дура, не потому, что она баба, а потому, что – дура!». Гениально сказано. Жаль, кто сказал, не припомню. И склероз тут ни при чем!… Идет вон, еле ковыляет…
— Проголодались-с, мамзелечка? Извольте-с: тухленьких щей-с не желаете-с?
— Не желаем-с, да отстань уже! Ишь, то слова не вытянуть, а то – разговорился больно… — М-да, у меня самой голоса не очень много, еще ангины не хватало, на мою голову… все пятница эта… проклятая.
— А чего шепотом? – опять зыркает, будто это я ей сделал гадость. А я – чего? Я мирный агрегат, хоть и старческий. – И невеселая опять, мамзелечка?
— Ох, Иваныч! Мне всего двадцать лет! А я завтра День Влюбленных буду встречать: во-первых, одна, во-вторых, у черта на куличках, в-третьих, с ушибленной ногой и больным горлом, в-четвертых, без свежих продуктов и без лекарств… Зато с холодильником, который только и делает, что подтрунивает да насмехается… Не многовато ли для меня одной?
— Ой, мамзелечка, так почему ж так горько? Не надо рогов и хвоста понять, что истина – проста! – Прям я стихами, прям я поэт… гы-ы-ы. – Чтобы вокруг была сказка, надо себе эту сказку создать… самой… если больше некому… Ну или сидеть и ныть… в одиночестве… гы-ы-ы…
— «Вы мне фраз не говорите»… короче, можно подробней свою философию здесь развернуть?
— Мы, мамзелечка, пока опусы разводить станем, все праздники и просочатся… во-о-он в ту щель… — Что-то староват я сопли великовозрастным девицам подтирать. – На-ка лучше, открой мою дверцу и загляни на верхнюю полочку.
— Ой, это мне? Откуда шоколадка в форме сердечка?… Ведь не было ее!
— Вот хотел завтра приятность эту приподнесть… да вижу, ты до завтра вообще мокроту разведешь от несчастного своего существования. Так что можешь съесть на ночь… я отвернусь.
— Не думала, что скажу тебе когда-нибудь это…
— Что это – слезки на колесках… будет тебе. Кстати, ты в розетку-то меня воткни, а то оба потечем… вот и улыбнулась. Спать иди, силы – они ух, как понадобятся… Вот и славненько, и я вздремну чуток…
22 февраля, 13 часов, поляна возле дачного дома. Масленичные гуляния. Холод Иванович...
Охохонюшки, вот и все… Не думал я, что окончу век свой на помойке… Вот отгуляют, чучело сожгут, блины дожуют… и ку-ку мне…
Если рядком все сказывать, то когда Леля наша совсем слегла, делегация сюда понаехала, из друзей и родственников, во главе с Мулечкой… той самой, мамой ейней. Принесла нелегкая эту фифочку… Ишь, курва, вроде как за дочкой ухаживать, а сама с дружками-однокурсниками дочи своей заигрывает… Пришлось ей немного улыбочку-то на лице подпортить… И вот я здесь… В моем углу уже новенький беленький агрегат стоит, только-только из этого, маркета.
Жаль? Да что там… Надо было видеть лицо Мулечки, когда вместо дорогущего крема она обнаружила яичный желток… у себя на личике… Крику было… зубки так и скрежетали…
Шумно-то как, снежок летит… Лелечка даже на поправку пошла, Колька ее – отчаянный оказался, но девке и нужен такой… защитник… Вон как оба теперь блины уплетают… на зависть всем… даже Мулечке, та быстрехонько сфинтила, как не по ее плану пошло… и мне скоро на покой…
Скоро во-он ту бабу из соломы сожгут и в город уедут, так многолюдно здесь еще не было… и детвора резвится, и молодежь… Как в мою молодость – всей деревней.
— Скорей ешь свой блин, а то сейчас примерзнешь к нему… — Такой смешной, верно, еще в садик ходит…
— Ой, ты – кто? – постучал малыш по дверце холодильника. – Ты вачем туда валез, там ве ховодно?
Он подумал, я внутри… вот умора!
— Смотри, какая дывочка у меня в блине, — и малыш сунул под нос круг с огромной дыркой в центре. – Это мыфы фъели.
— Он тебя не заболтал? – Лелечка… как кстати, да, этот кого угодно заговорит…хуже меня. – Кстати, познакомься, Холод Иванович, это теперь твой новый друг – мальчик Саша, он младший брат моего Коли, и тебя завтра к ним на дачу перевозят!
— Лелечка! А как же свалка, куда меня твоя маменька грозилась упечь?
— Свалка отменяется! С праздником, чудо-техника! Кстати, мы с Колей скоро поженимся! Он мне в День Влюбленных предложение сделал… и… спасибо тебе, мой любимый болтливый холодильник…
— Будет вам, мамзелечка! За что спасибо?
— Ты всегда в меня верил, даже больше меня самой… Это ведь так важно, когда в тебя кто-то верит… Спасибо…
— Ну-ну, мамзелечка, только чур – не реветь!
— Ой, чучело заговели! Теть Оль, пофли пляфать… — и малыш потянул за рукав Олиной дубленки.
Стало быть, Саша… Мне, старческому агрегату, не привыкать… По крайней мере, не буду больше наблюдать, как Леля по ночам пельмени трескает…
Продолжение следует…
© Уварова Татьяна, 2015 г.
Свидетельство о публикации №215032002131