Полынушка горькая. Ч. 3. Васятка. Набат

Васяткино утро

Дом Чекмарёвых был обыкновенным пятистенком, крытым практичным и дешёвым   камышом. Начинался он большими сенцами, в "зало" своей изразцовой стороной выходила печь–грубка, а в красном углу находился киот с иконами и лампадками. Деревянные полы выскоблены добела. Из потолочной матки торчит массивный крюк, на котором висит люлька годовалой Вальки. Шнурок для её качания протянут на печь, где спят родители. 
 Отец Васятки – Василий Алексеевич, словно из поговорки «и не высок, да в плечах широк» – приземистый и крепко сложенный мужчина, одновременно, на удивление упругий и гибкий, как молодой дубок. Рассудительный и работящий, он неплохо знал кузнечное дело и слыл в округе хорошим мастером. В январе 1905-го на пару с братом Семёном они разгоняли столичную голытьбу во время беспорядков. Хлеща нагайками поющих запретные песни студентов, и покрикивая: "Молчать, пока зубы торчат!", казаки недоумевали: «Отчего эти городские «христопродавцы» хлеба не сеют и не молотят, а более нашего есть хотят?»
 Мать мальчика – Фаина Александровна была доброй и заботливой женщиной, весьма симпатичной и остроумной, к тому же способной на любую домашнюю работу. «Сын и дочь – день да ночь», – частенько говорила она о детях, подразумевая, что они – главная забота всей её жизни. Густые и вьющиеся тёмно-русые волосы, тонкие черты лица и лёгкий румянец не давали в юности спокойно спать многим парням. От её сияющих глаз и ослепительной улыбки было невозможно оторвать взор и, порой, хотелось просто зажмуриться – до чего же хороша! Роскошная коса толщиной с руку и нынче, когда она переплетала её перед сном, доставала до самой скамьи…
Вот за этим массивным дубовым столом домашние обычно собираются во время обеда. В его центре – гордость семьи – ведерный тульский самовар, купленный на прошлой ярмарке. Из него по воскресеньям семья пьёт ароматный мятный чай с бубликами.
Едоков не много, поэтому все кушают из одной миски или чугунка. После того как трапеза расставлена, семья молится, и отец разрезает душистый каравай хлеба, раздавая ломти домочадцам. Нечаянно оброненный кусок следует немедля поднять, поцеловать и сказать: «Прости, Господи!». Первый ломоть – знак внимания и почтения, старому отцу – Алексею Ивановичу. Трапезничают всегда в полной тишине. После обеда вновь читается благодарственная молитва, и подается чай. Теперь можно и "побрехать", как говорит дед, поскольку это уже не еда, а – угощение…

Васятка проснулся с улыбкой. Лучи солнца, слегка увязнув в голубой дымке, стелющейся по траве, заглядывали в дом сквозь небольшое боковое окошко, и рисовали крест на выбеленной стене. Пушистый котенок мирно мурлыкал на своем любимом месте – в изголовье мальчугана. После Афиногенова дня лето миновало свой знойный возраст. Воздух сделался свежее, а на скошенных лугах вновь воспрянула молодая зелень. Притихли пичужки, и заметно похолодало по ночам. Пришла пора жатвы: «Первый колосок Финогею, – говорил дед, – а последний – Илье на бороду».
В доме никого не было. Отец уже дня три, как убирал хлеб на дальней делянке, а мать, забрав сестрёнку, трудилась в огороде.  Вспомнил:
– Нынче мои именины*! Ура-а-а!
 Сноска: *Традиция празднования именин известна на Руси с XVII века. Обычно накануне праздника семья именинника варила пиво, пекла именинные калачи, пироги и караваи. В день самого праздника именинник со своими родными ходил в церковь к обедне, заказывал молебен за здравие, ставил свечи и прикладывался к иконе с ликом своего небесного покровителя. Днём друзьям и родственникам разносились именинные пироги, а вечером устраивался праздничный ужин. После революции с именинами начали серьёзную и планомерную идеологическую борьбу: обряд крещения был признан контрреволюционным, и его попытались заменить на "октябрины" и "звездины". Борьба с "пережитками" доходила до анекдотических крайностей: так, в 20-х годах цензура запретила "Муху-Цокотуху" К. Чуковского за "пропаганду именин".
Нередко Васятку и в будний день охватывало ощущение праздника, а в самую пасмурную и слякотную погоду – посещало прекрасное весеннее настроение. В такие минуты ему хотелось беспричинно смеяться, прыгать на одной ножке, хлопать в ладоши, корчить рожицы и радоваться самым обыденным вещам. Но сегодняшний день – особенный! Васятка соскочил с постели, подмигнул усатому атаману на пестрой лубочной картинке, натянул синие штанишки и зашлёпал босыми ногами к столу, на котором его дожидался большой духмяный помидор и краюха ржаного хлеба, оставленные заботливой матерью. Наскоро перекусив, он выбежал в сенцы.
Дверь в сад была отворена. Утренняя свежесть приятно бодрила и сдувала с лица остатки сна. Крыльцо оказалось влажным, видимо, ночью шёл дождь, и каждый умытый листочек теперь сверкал, как огромный изумруд. Косые солнечные лучи падали меж ветвей яблонь и от этого вся земля была в золотых пятнах. Воздух был словно соткан из искрящихся и переливающихся струй…
На пороге матушка поставила сыну грязевики, чтобы жирной чёрной землёю он не загваздал чистые полы. Не забегая в нужник, Васятка привычно оправился под ближайшей яблоней. С ней была связана одна прелюбопытная история. А случилась она прошлой весной...
Помнится, сад Чекмарёвых буквально за один день сказочно преобразился: словно молоком облитые стояли вишни и сливы, а от нежно-розовых нарядов яблонь просто невозможно было оторвать взор. Ласковые прикосновения солнца и аромат зелени освежали и поднимали настроение. Однако все вскоре заметили, что раскидистая яблоня, много лет кормившая домочадцев сочными и ароматными плодами, стоит грустная и как будто виноватая... В чём же дело? Хоть и растёт она в удачном месте, имеет крепкий ствол и роскошную крону, на ней совсем нет цветов, а значит, не будет и плодов. «Видимо, выдохлась, состарилась», – решили домашние.
Васятка видел, как дед взял топор но, приблизившись к яблоне, положил его у своих ног и стал ласково гладить шершавый ствол. О чём он думал – неизвестно, но сердце мальчугана внезапно сжалось от великой грусти. Сейчас должно было случиться непоправимое: упадет на землю мёртвое дерево, и не станет больше яблоньки, которая столько лет украшала сад.
Вот уже и её ветви тихонько качнулись, словно понимая, что обречены, и жестами прося прощения. Дедова рука по-прежнему не поднимается, чтобы рубить ствол, и почему-то слёзы наворачиваются на глаза от этой картины…
           – Ладно, подождём ещё годик, – пробурчал, наконец, дед и, обрубив пару сухих веток, отбросил топор к стене амбара.
Листья дерева зашелестели, как будто благодаря за спасение. Но далее произошло самое интересное.
– Васька, принеси-ка мне нагайку, зараз будем дерево пужать, – приказал старик наблюдавшему за ним внуку.
Васятка удивился, но исполнил просьбу деда. Тот принял нагайку и начал совершенно серьёзно сечь ею ствол яблони, приговаривая:
– Не гоже доброму дереву быть без добрых плодов! Коли не разродишься, то в другой раз тебя ждет не плеть, а топор!
И что вы думаете? Нынешней весной "пуганая" яблоня расцвела пышнее всех остальных обитателей сада. Вся она стала роскошным бело-розовым букетом. Яблок уродилось столько, что ветви пришлось подпирать рогатинами.
 
…Проигнорировав ворчание цепного пса, Васятка переметнул через низенькую изгородь, и оказался на базу двоюродного брата Степана. Петух, разгребающий кучку мусора, покрутил головой по сторонам и, замигав бусинками глаз, важно прошагал к своим курочкам… Конопатый пацанёнок сидел на дереве и лакомился сливами, невозмутимо сплевывая косточки под ноги Василия. Так уж повелось, что брат Стёпка был одновременно и лучшим другом Васятки. Отвечать за свои проказы они тоже привыкли вместе.
А таких случаев было великое множество. Например, отец Степана хранил сало в холодке, упрятав его в кованый сундук, ключ от которого носил на своём поясе. Братья, изрядно попотев, придумали для того замка хитрую отмычку и стали регулярно лакомиться семейными припасами. Наконец, это стало настолько заметно, что отец решил провести расследование. Как-то за ужином он спросил у матери:
– Катерина, ты сало из закромцов брала?
– Сначала рассуди, а потом и спрашивай: ключи-то у тебя, – сварливо отвечала хозяйка. – Видать, опять «иванчики» в зенках скачут?
– Ну, что за баба – в ступе не утолчёшь, – осерчал отец.  – Молчи ужо! Твои слова в комок свести, да в навоз снести.
– У плохого мужа жена завсегда – «дура», – парировала острая на язык супруга.
– Сундук – это бабий надобень, а у тебя что ни слово, то – рогатина, – всё больше распалялся отец, и, откинув рукой с лица темный чуб, обратился к сыну:
– А ты, часом, не брал? Ну-ка, глянь мне в глаза.
– Нет, батянька, – покраснев и заёрзав на скамье, вавакнул Стёпка, – верно, сало кот съел…
Когда Васятка на другой день забежал за братом, то нашел его привязанным вожжой к ножке стола. За спасением друга он был застигнут дядькой Семёном и от души, по-родственному, для внятной острастки, выпорот гашником.
– Пусти, не имеешь права! – верещал Васятка. – Я отцу всё-всё про тебя скажу! – всхлипывал он, размазывая по лицу слёзы и сопли.
– Иди, иди, жалься, – усмехнулся в густые усы дядька, – напужал ежа голым задом. Слыхал небось: «доносчику – первый кнут». Мне-то твой отец – «спасибо» скажет, а тебе, пожалуй, и добавить может.
Так оно и вышло. Нет, дядька Семён был хорошим: прежде он воевал вместе с отцом, а теперь дарил Васятке подарки почитай на все праздники. Огромного роста, шумный, с вечно свисающим на лоб всклокоченным чубом. Поговаривали, что он, будучи на службе, захватил в плен целую банду бомбистов, готовящих покушение на самого государя…
А вот в другой раз провинился Стёпкин рыжий котище, который повадился воровать Васяткиных цыплят, только вот не ел их, а душил и аккуратно складывал под крыльцом дома. Вскоре по запаху они и были обнаружены там в количестве восьми штук.
После извинений перед отцом Васятки, Семён Чекмарёв срочно призвал к себе обоих братьев, увлечённо играющих в бирюльки*:
Сноска: *Когда-то на Руси придумали игру, заключающуюся в том, что из беспорядочно разбросанных крошечных вещичек, нужно было вытащить маленьким крючком один за другим все предметы, но так, чтобы не задеть остальные. Маленькие предметы и сама игра носили название «бирюльки». Теперь же словосочетание «играть в бирюльки» приобрело переносный, образный смысл: «заниматься пустяками, попусту тратить время».
– Делайте, что хотите, – сказал он, – но чтобы этого разбойника я больше на своем базу не видел. Любой ваш грех беру на себя.
Делать нечего, воля отца – закон. К тому же по нахальной морде кота было понятно, что он – неисправим. Посоветовавшись, пацаны решили повесить бедолагу в саду на вишне. Нашли верёвку, соорудили петлю и объявили «преступнику» приговор. Сообразивший, что к чему кот задёргался, обломил сук и убежал с ним через огороды. На третий день он вернулся, но вёл себя с тех пор на удивление смирно и на цыплят больше не охотился.
Вообще-то Васятка очень любил животных. Особенно лошадей – сильных, добрых и умных великанов. Он неплохо сидел в седле. Правда, чаще всего ему доверяли проминать жерёбых кобыл, при езде на которых ноги у мальчика торчали в стороны почти горизонтально. А в прошлом году отец купил на ярмарке маленького смешного поросёнка, и Васятка с ним сильно подружился. Про себя называл дружка Васильком и по несколько раз на день заходил в катух проведать своего тёзку. Забавный и смышлёный, тот ластился, как щенок, бегал за ним на своих коротких ножках по всему двору, а также дому и любил пососать указательный палец мальчугана.
– А что это у вас в дому так воняет? – наигранно подивилась однажды соседка Фёкла.
Родители, подумав: «что вашему пригожеству до нашего убожества?», – дипломатично смолчали. Ближе к зиме поросёнок вырос, и его закололи… Нажарили шкварок и наварили крутого холодца.
– А чем это у вас так вкусно пахнет? – поинтересовалась всё та же кумушка, зайдя как-то вечером посудачить.
– Наш аппетит никому не вредит, – ответила находчивая мать, – чё раньше воняло, тепереча и пахнет.
Но однажды, через свою любовь к животным, Васятка чуть не поплатился жизнью. Об этом стоит рассказать подробнее. В самом начале лета ватага ребят отправилась купаться на реку. Так уж совпало, что в это время из зарослей камыша, что стеной стоял вдоль противоположного берега Хопра, к ним выплыла красивая лебединая семья: важный белоснежный отец, грациозная заботливая мать и пятеро сереньких озорных детишек. Ребята решили подплыть поближе и посмотреть на малышей, а если повезёт, то и поймать одного из птенцов… Да только не тут-то было. Мальчики и представить себе не могли, насколько опасна эта затея!
Видимо, миновав какую-то незримую границу, они страшно рассердили гордого главу семейства… И тогда лебедь-отец, защищая свой выводок, угрожающе зашипел и бросился на детей, яростно хлопая по воде огромными крыльями. Было видно, что он собирается всех их утопить, и трудно было усомниться в серьёзности его намерений…
Ну и страху натерпелась тогда малышня! Все бросились плыть «саженьками» к своему берегу, а грозная птица увязалась за отставшим от своих дружков Васяткой и гнала его почти до самой суши, стараясь ударить клювом в голову. Васятка периодически переворачивался на спину и, отчаянно лупил по воде ногами и руками, таким образом, пытаясь отбиться от преследователя. Вскоре мальчик окончательно выбился из сил и почувствовал, как его ноги опускаются всё ниже. Мелькнула невесёлая мысль, что «всё кончено… мне не доплыть...» Потом в голове сделалось пусто. Смирившись, он был готов пойти на дно, но в тот момент, когда стал погружаться в воду с головой, ноги внезапно коснулись дна, а вода заплескалась у самого подбородка… Дома он об этом происшествии никому не рассказал, но запомнил его на всю жизнь.

По мере сил и возможности Васятка помогал отцу на сенокосе и пашне, носил в поле обеды, управлял чёрными упрямыми быками – "цоб – цобэ", встречал по вечерам стадо, «агунил и тетенькал» маленькую сестричку. Когда мать отправляла его погулять, он самозабвенно скакал на хворостинке, играл в лапту, чирки и бабки, а случалось, дрался с соседскими мальчишками.
Частенько братья гуртом с соседскими «шкодниками», так называла их жена дядьки Семёна - тётка Катерина, артельно воровали арбузы.
– Пошли катать гарбузы! – бросал клич долговязый Митяй по прозвищу Оглобля (он был вроде атамана). – Либо в кон, либо – вон! – и ватага сорванцов пускалась в опасное предприятие. Прячась в складках местности, крались они на бахчу, по-пластунски меж лопухов пробирались к сладким ягодам и, пока не застукал старик-бахчевник, скатывали их с горки в овраг. К сожалению, многие арбузы бились, так как в спешке удавалось ловить лишь через один…
К исходу дня, когда солнце алым колесом потихоньку западало за станичные крыши, Васятка развлекался тем, что следил за полетом утяжелённых взятком пчёл под стрехой своей камышовой крыши. Закончив усталый полет на конце какой-нибудь тростинки, некоторые труженицы проворно и надолго ныряли в её просвет. Василий того и ждал. Предвкушая лакомство и озираясь, чтобы не увидала мать, он осторожно выдёргивал такую камышинку из кровли, а потом, аккуратно разломив её и щелчком вытряхнув хозяйку из своего жилища, высасывал или вылизывал сладкое содержимое пчелиных запасов…
Нравилось Васятке лузгать семена подсолнуха, стоявшие в сенях большими кулями, или выбирать в мешке ядрышки без скорлупок, а также кушать пенки с маминого варенья. Летом он с удовольствием бегал на реку, где купался, удил рыбу и загорал, валяясь в речном песке. Если во время рыбалки попадалась мелочь, мальчишки совали таких силявок в рот и, тщательно разжевав, сплёвывали – это хорошо притупляло голод. В известных им одним местах выбраживали с приятелями здоровенных раков, а на крутых речных берегах разоряли птичьи гнезда и пекли в золе добытые яйца. 
Тёплыми вечерами он иногда приходил, чтобы издали поглядеть на танок* и другие развлечения молодежи.
Сноска: *Тано;к (от слова танцевать) — древний южно-русский и украинский народный массовый обрядовый танец, с песней и элементами игры, вид хоровода.
Частенько парни и девчата играли «в соседи»: распевая песни, они прохаживались по кругу, а затем садились попарно, и водящий, спрашивая «любишь ли соседа?», заставлял их целоваться.
На Святки Васятка любил ходить с плетёной корзиночкой славить Христа, а на Пасху – «катать» крашенки. Нередко он занимался и более важными делами: молился о близких, всех хороших людях и сиротах, размышлял: «зачем Боженька создал злодеев?» или мечтал «о разном». Например, бывают ли добрые волшебники? Где их можно встретить и о чём лучше всего попросить? Но пока таковые ему не попадались, он все свои тайные желания загадывал у печи. Печка всегда казалась Васятке живым существом: гостеприимной, тёплой и весёлой хозяйкой дома, похожей на его маму. Печь умела петь на разные голоса, а порой сердиться и ворчать. У неё были глаза – небольшие углубления, где сушили рукавицы, и огромный, улыбающийся рот – устье, которое прикрывали железной заслонкой, когда печку топили, и дом наполнялся теплом, покоем, запахами горячей смолы и дымка. Лица домашних становились тогда ещё роднее и ближе, их глаза начинали светиться любовью, а голоса становились тихими и ласковыми…
А вот в том, что в станице живут злые колдуны, Васятка нисколько не сомневался. Как-то раз к ним в дом пришёл ещё не старый иногородний мужик, с недавнего времени поселившийся на самой окраине, и попросил отца перековать старую подкову в какой-то странный крест. Батя, почуяв неладное, отказался и довольно грубо прогнал посетителя. Утром следующего дня, подкашивая свежее сено для быков, отец увидел в траве гадюку. Решив проткнуть гадину косовищем, он очень неудачно крутанул косу рукой, да так, что чуть не срубил себе лезвием голову, до крови рассадив шею. Но это ещё не всё. Не прошло и недели, как могучий батяня серьёзно занемог. Он исхудал, как шкворень, и ослаб так, что кружку воды выпивал с трудом и одышкой, как если бы это была пайка керосина.
Вконец отчаявшись, он направился к бабке ворожее:
– Помоги, бабуля, гибну!
Старуха долго отказывалась: «Знаю, милок, чья работа: сильный колдун порчу напустил»… Наконец, зажгла свечи, прочитала необходимые молитвы, выкатала несчастного батю хлебным мякишем и завернула последний в бумагу:
– Возьми, касатик, снеси это и отдай какому-нибудь бродяжному животному. Только, Христа ради, не разворачивай! А зло, вот увидишь, вернётся туда, откуда пришло.
Хворый отец побрёл домой несколько успокоенный и недалеко от хаты того самого злого человека кинул свой свёрток пробегающей собаке, которая моментально проглотила содержимое. Вот тогда-то и случилось самое невероятное. Из огорода колдуна раздался громкий лай, крики и стоны. Через плетень отец увидел, как два огромных, лохматых пса рвут и кусают своего хозяина. Вот так зло вернулось к тому, от кого пришло. Разве не чудо? А больной батяня выздоровел. Сразу же после тех событий он стал быстро поправляться: у него "прорезался" аппетит, а через несколько дней вернулись и прежние силы.
На всю жизнь запомнился Васятке и другой случай, когда его самого, совсем ещё маленького, остановила на дороге старушка и попросила:
–  Детка, пописай в кружечку.
Васятка, недолго думая, исполнил её забавную просьбу. А бабуля, всё это, одним махом, тут же и выпила. Мальчик был потрясён, расплакался и в испуге убежал. Потом он узнал, что странной старушкой была местная знахарка Никитична. Именно она "зашептала" ему в младенчестве пупочную килу, а также с помощью замка и ключа унимала кровь, когда он глубоко порезал осокой руку, не раз лечила и от других хворей. Тем не менее, сколь жива была бабка, мальчик старался обходить её стороной...

  – Айда купаться! – крикнул Васька брату, и оба помчались к Хопру по знакомой тропинке.
Безоблачный летний день с перезвоном цикад, пением луговых пичуг, нежным ароматом разнотравья и довольным гоготаньем пасущихся гусей… На берегу реки у них было любимое место, расположенное меж густых камышовых зарослей и покрытое золотым песочком. Ребята сбросили на бегу штанишки и, поднимая облако сверкающих брызг, кинулись в ясную, как зеркало, бодрящую воду.
Из-под ног метнулись в стороны стайки мальков. Водная гладь, чуть-чуть подёрнутая мелкой зыбью, слепила глаза, словно золото кладов из легенд о былинных разбойниках. Какая-то крупная птица летела, едва не задевая воду кончиками своих крыл. В её вытянутых лапах поблескивала приличных размеров рыбёшка…
 Плавал Васятка лишь по-собачьи, поэтому, побарахтавшись на мелководье пяток минут, они со Стёпкой плюхнулись смуглыми животами на свой бережок и поглубже зарылись в тёплый песок. На суше их встретил и ласково похлопал по плечам приветливый и добрый исполин – солнце.
«Как же долго идёт этот день, скорей бы вечер, – думалось мальчонке, – родители управятся с работой, мама наденет стряпной передник и соберёт на стол. Испечёт жамок, приготовит вареников с вишнями, достанет из погреба квас. Придут крёстные: отцов брат и мамкина сестра, принесут подарки. Будет очень весело…»
Васятка закрыл глаза и, кажется, задремал. На засыпе да на пробуде, как известно, сильнее грезится. И приснился ему сон, будто ходит он по людной Богоявленской ярмарке, о которой сказывал дед, да выбирает себе игрушки и сладости. Но странное дело: кусает он пряники, а сытости нет, сосёт сахарных петушков, а вкуса не чувствует... И тут навстречу ему идёт цыган с кудрявой чёрной бородищей и ведет под уздцы красивого вороного жеребца. Конь взбрыкивает, дыбится, храпит и сверкает своими злющими глазами.
Подходит цыган к Васятке и предлагает:
– Бери, Василь Василич, по случаю именин, строевого скакуна, за одну денежку!
– Рановато мне ещё на службу, – отвечает ему Васятка, – да и дикий он у тебя какой-то: не имается никак. Я его маленько боюсь.
– Не рано, а в самый срок, – говорит цыган, – меня сам Христос послал – ему вскоре твоя защита потребуется…
Сказал, да вмиг пропал. И увидел себя Васятка парящим над полем битвы на горячем скакуне, а вместо тонкого прутика в его руке блистает дедова шашка на георгиевском темляке. Ужасные рогатые существа-вороги от его взмахов снопами падают к ногам богатырского коня…
 

Часть 3. Набат

Православный колокол – как живое существо: он всегда прекрасно чувствует человека, событие или ситуацию. Удивительное дело, но если стукнуть кулаком по внешней стороне колокола, то он стерпит, смолчит… А вот если ласково похлопать ладошкой, то он обязательно отзовется вам своими обертонами – поблагодарит, посочувствует, утешит.
Звук больших колоколов исстари создавал ощущение таинственности и магической силы. Это впечатление связывалось не столько с самим ударом колокола, сколько с его удивительным гулом. В народе бытовало мнение, что звоны имеют целебные свойства. Люди, взобравшись на колокольню, обмывали язык колокола, несколько раз звоня при этом, а воду уносили домой как средство против детских недугов. Колокола на Руси были почитаемым музыкальным инструментом. Их уважали все — простой люд, вельможи и даже цари. Русский народ любил звонить в колокола, и это разрешалось всем желающим во время Пасхальной недели. Пословица об этом говорит так: "В светлую седмицу кто не звонарь". 
Указующий перст колоколен всегда направлен ввысь, как бы подсказывая, откуда вольному народу следует ожидать помощи и покровительства…

Известие о беде пришло после полудня. Солнце, своротив с пообедья, нежно обтекало золото церковной маковки и раскрытое объятье креста. Воздух «гнулся» и «танцевал» под тяжестью ослепительного зноя.
Посыльный скакал по полям с развевающейся хоругвью. Слова были не нужны – это сигнал о начале войны! Следом полыхнул набат: посыпался, покатился по округе – густой и чистый, скорбный и величественный. Голос колокола возвещал о большой беде, великом людском горе – о нападении врага-германца. Словно из глубин земли русской, из самых её недр, души и сердца рвался тревожный гул, сдавленный стон, призыв к единению, мольба о защите. Веками люди, заслышав этот святой глас своей праматери и кормилицы, забывали все житейские распри и гранитной стеной вставали на пути захватчика. Потому и побеждали. Так было прежде и так будет всегда…
  Станица мгновенно очнулась от полуденной дрёмы, быстро, но без суеты, засобиралась и деловито зашумела, словно в разгар престольного праздника. Каждый дом теперь чем-то напоминал потревоженный муравейник. В отцову походную суму мать сложила смену исподнего, чистые портянки, сухари, два мешочка – пшена да гороха, шмат сала в ширинке, пару луковиц, немного соли, кисет с махоркой и связку сушёной рыбы. Как говорится, «носить - не просить» и «запас мешку не порча».
В построенной полвека назад каменной однопрестольной церкви во имя Сретения Господня батюшка уже служил молебен на одоление врага:
– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверным людям на супротивныя даруя, и Твое сохраняя крестом Твоим жительство…
Довольно быстро народ заполнил улочки, прилегающие к майдану.
– Люди без Бога пришли разорить нашу страну и разрушить наши алтари. Христе Боже наш, погуби Крестом Твоим борющия нас, да уразумеют, како может Православная Вера молитвами Богородицы, едине Человеколюбче…
Воя и причитаний слышно не было, тихонько плакали лишь молоденькие бабы, коим впервой оставаться желмерками. Казачки – особенные женщины. Известны случаи, когда они наравне с мужьями и сыновьями  во всеоружии отбивали внезапные набеги врагов.
Сами казаки держались молодцевато, многие были уже слегка навеселе. Кто-то допивал свою стременную чарку, а кое-кто уже и не первую... Тут и там играли гармошки и пелись задорные куплеты:

Наши сотни, наши пики -
Страшны, памятны врагам,
Мы с казачьим нашим гиком
Бьем нещадно басурман…

В новой справе, суровый и сильно непохожий на себя самого отец, с тремя лычками на погонах, при шашке и пике, качнулся в седле в сторону сына:
– Ты, Василий, уже большой, – и ласково прочесал пятернёй его чубчик "против шерсти", – я ухожу на войну, и вот тебе мой наказ на отбывное время: дом смотри и мать с сестрою береги, – сказал он совершенно серьёзно и даже как-то торжественно.
Васятка вдруг понял, что отец впервые говорит с ним на равных, по-мужски, и от этого стало неспокойно и страшно. Захотелось убежать на задворки, зарыться в сено, ничего не видеть и не слышать. Наверно, правда, что война – опасная штука…
Батянька одёрнул гимнастерку, поправил скрипучие ремни, и, взглянув на своего старого отца и жену с годовалой дочкой на руках, наконец-то, улыбнулся:
– Ничего, родимые, наши немцу всегда давали перцу! Не горюйте, не кричите по нас, мы их и ныне одолеем! Придут казаки с Дону, да попрут прусака до дому! Верно, батя?
– Верно, сынок, верно, – засуетился и закивал дед Алексей, – береги себя, соколик, и вертайся скорее с победой, – промолвил он, кашлянул и отвернулся, чтобы промокнуть стариковские слёзы. – На то мы, казаки, и нужны, чтобы воевать супостата.
Дядька Семён и три зятя также подошли обняться на прощанье со старым отцом.

Конь боевой с походным вьюком
У церкви ржёт – кого-то ждёт… – неслась по станице протяжная казачья песня.

Через два часа, покалывая знойное небо длинными пиками, сотня отца рысью вышла в сторону Урюпинской. Станица сразу опустела и погрустнела. Неуютно сделалось и на душе Васятки. Будто бы ничего вокруг не изменилось, но парнишка понял: сегодня кончилась вольготная мирная жизнь и на смену ей пришла тяжёлая и страшная военная пора. Тошно тому, кто сражается, а ещё хуже тем, кто остаётся и дожидается.
 Старики и бабы с ребятишками стали расходиться по своим дворам. Только горки свежего конского навоза, пяток оброненных кем-то яблок да сизые от пыли кустики полыни у церковной ограды украшали майдан… Так же стояла она – душистая, но горькая травушка-полынушка здесь и год, и сто лет назад. Так же молча прощалась со своими православными витязями, а они - с ней. Так же буйно будет расти она по вольным станицам и донским степям до скончания всех времён, до самого последнего дня…
 Вот так начался для семьи Чекмарёвых август 1914 года.


КОНЕЦ
(2005-2017 г.г.)