Марта и сын. Из книги Приключения Марты

 
    Марта лежала на каталке в коридоре, приходя в себя после родов. Тарелка вполне съедобного больничного борща, на удивление, благотворно повлияла на «физику» и «психику» Марты. Она как бы умиротворилась. Расслабилась. Согрелась. До ушей  из предродовой палаты доносились ужасные вопли очередной роженицы. « А я уже отстрелялась!»,- с облегчением подумала Марта. И чего так орать!
      Кричала молоденькая тоненькая девица, которая поступила в палату незадолго до того, как Марту увели рожать. По всему было видно, что в семье все всегда с ней носились, баловали, а тут – больно, страшно и помочь некому, рядом ни маменьки, ни папеньки, ни муженька… Именно поэтому она так истошно орала. Страшненькая женщина с заячьей губой, которая так напугала Марту, всё ещё продолжала стонать в предродовой палате, наводя ужас на новоприбывшую избалованную молодуху. Окрики санитарки результатов не давали. Крики и стоны вызывали ассоциации с преисподней.

     Марта теперь только вспомнила, что ей дали возможность в приёмном отделении сообщить родным о себе. Она позвонила тогда маме в институт по рабочему телефону. Интересно, что родственники сейчас делают, где они, где муж?
    Возле каталки тихо возник высокий силуэт.
    -Вы можете написать мужу записку,- раздался металлический, с высокомерной интонацией, голос.
      О! Это сама врач, «жесть-блондинка», снизошла до того, чтобы принести Марте клочок бумаги и карандашик. Не такой уж она «офицер гестапо»!
     Муж, оказывается, пришёл, прилетел! Самый её милый, надёжный человек!
     Написала ему быстро несколько ободряющих слов, отдала записку «гаулейтеру» и на время успокоилась. Минут через пять пришёл ответ, который  Марта приняла из рук того же курьера. Ох, может когда-нибудь зачтётся  на том свете это доброе дело злой дамочке, и, глядишь, не попадёт она в ад!  Марта была ей очень благодарна в тот момент, тем более,  что записка была полна нежных, милых, интимных слов.   Она совсем успокоилась, тем более, что чудесным образом прекратились болевые приступы, вызванные пиелонефритом.  Марта даже забыла, что ещё сегодня утром лезла на стенки от почечных болей. Ура!

    Её отвезли в палату. Принесли сумочку с личными вещами. В косметичке лежали её любимое колечко с альмандином в окружении хризолитов и золотые часики на   цепочном браслете. Всё на месте.
   В палате было уже четыре человека. По две кровати стояли у противоположных стен, а кровать Марты впритык к  другой, стояла в простенке между окнами.
    Рядом с Мартой лежала девочка-подросток, у которой ещё не было паспорта. Хорошенькая-прехорошенькая, кудрявенькая, белокурая, и как её угораздило родить?
   Вскоре привезли и маленькую страшненькую женщину с заячьей губой. И как её тоже угораздило родить?
   Вот удивительный «диапазон» рожениц: от ангельски красивого пятнадцатилетнего ребёнка, до безобразненькой «старородящей» женщины, которой, правда, было всего двадцать девять лет.
    Родовой процесс Марты продлился недолго, с десяти утра до трёх часов дня, часов пять-шесть. Другие мучились и подольше.
    К вечеру все перезнакомились. Все были первородящие, кроме одной, которая родила сегодня своего четвёртого ребёнка. Бывалая! Она относилась к родам, как к текучке.
    Вечером в палату принесли ужин, вставать  особенно не разрешалось. Потом все дружно мерили температуру. Поболтали и забылись неспокойным сном.
     Марта закрыла глаза, события дня всплывали в голове, как кадры кино. Живот был мягкий, как сдувшийся шарик, но не обвисал. Марта свернулась калачиком, наконец, можно поджать ноги к груди, какое счастье! Обиды на персонал роддома у неё не было. А, может, с роженицами и нужно поступать построже, а то совсем будут раскисать и не захотят трудиться в полную силу, жалея себя, бедных. Она пока не чувствовала, что где-то неподалёку, в детском отделении, спит маленькое родное беспомощное существо, вся ответственность за которое лежит на ней.

       Утро пришло. Боже! Что такое? Руками шевелить больно, ногами – тоже, болит спина, живот… Болит всё! Болят даже мимические мышцы лица и волосистая часть головы! И все роженицы, оказалось, чувствуют то же самое, за исключением «Бывалой». Ей всё нипочём, она привыкла.  Ой, но, главное, Марта чувствовала себя здоровой! Никаких почечных болей. Грудь раздувало на глазах, молоко прибывало, а ребёнка-спасителя не было. Она очень надеялась, что младенца сегодня принесут кормить.
     Потянулись семенящей походочкой на завтрак. Никаких цивилизованных прокладок тогда не было. Для изоляции травмированных родовых путей применялись хлопчатобумажные пелёнки, стократно стираные, в автоклавах прожаренные. Так и ползали роженицы  в первые дни по коридору  от палаты до туалета, до процедурного кабинета,  до столовой, зажимая между ног  сложенные в несколько раз пелёнки. Трусы не разрешались до полного заживления родовых путей.
     В столовой было тесно, но кормили вкусно, просто, и давали  добавку! Ешь, сколько хочешь. Здесь Марта узнала, что каша из овсяной крупы – это очень вкусная вещь. Котлеты были толстые, пухлые, абсолютно мясные. Чай настоящий, душистый, пей - не хочу, и с молочком! И это в 1979 году! Да тут рай!
     Дважды в день, ежедневно, все дружно ходили на процедуры орошения причинного места раствором марганцовки. Перед гинекологическим креслом выстраивалась длинная женская  очередь. Раствор был то гуще, то светлее, то тёплый, а то и почти кипяток. Всё зависело от лёгкости руки медсестры.


      Второй день Марты в роддоме был омрачён – ей так и не принесли ребёнка на кормление. Она так ждала! В 11-00  - не принесли, в 15-00   - не принесли,   в   18-00   - не принесли…
     В этот день детей не принесли Марте и страшненькой Тоне. Но с ней-то всё понятно, "кесарево"! Дня три надо подождать. А где сын Марты, что с ним?
     В последнее кормление Марта уже со слезами вопрошала медсестёр, что с сыном? Те пожимали плечами и отвечали, что так надо, и всё.
     В первое кормление произошёл казус. Принесли деток малолетней Людочке и, лежавшей напротив неё Наталье. Марта с завистью смотрела, как молодые мамочки, разглядывая своих деток, восторгаются, сюсюкают, умиляются… Однако, со стороны, Марте показалось, что дети своими сморщенными  личиками не соответствуют  их мамочкам. Мамаши были объяты материнским экстазом, поэтому Марта, неуверенно сказала: «Что-то они на вас не совсем похожи.  Наташина девочка похожа на Люду, а Людына – на Наташу».
    Обе мамочки в возмущении обернулись на Марту, услышав её  неуверенную реплику. Ты что! Потом всё же взглянули на бирочки деток  и завизжали, чуть ли не перебрасывая младенцев друг другу. Ой, перепутали медсёстры детей! Обменялись и с новой силой стали любоваться и изучать личики, теперь уж однозначно своих, малышей.
      А Марта прострадала до конца дня, занимаясь на кормлениях лишь болезненной процедурой сцеживания. Чемпионкой по сдаиванию молока оказалась, кто бы мог подумать, страшненькая Тоня. При своем маленьком росте, примерно, 1 метр 45 см, Тоня имела огромные груди. Она лежала, схоронённая  под ними, и каждый раз слышала восхищённые одобрительные возгласы сополатниц, когда те принимали от неё кружки с молоком после сдаивания, чтобы отнести их в детское отделение. Тоне вставать пока не разрешалось. Сцеженным молоком рожениц докармливались все младенцы, пребывающие в роддоме. Среди них, ведь, были и брошенные! Марта, даже, как-то увидела на общей каталке с младенцами большого  двухмесячного, брошенного собственной матерью, ребёнка. Его подкармливали чужие сердобольные мамы.
     Однажды, весь персонал забегался, засуетился. Это ночью, через окно второго этажа, по приставленной сожителем лестнице сбежала девица, посчитавшая, что  роддом ограничил все её свободы.
 
     Наступил третий день. И, наконец, после завтрака и всех процедур, Марте принесли младенца.  Она знала, что весит он 3 кг 300 г, что рост его 51 см, что родился он восьмимесячным. Теперь она видела это воочию.  На бирке из клеёнки стоял №6 . Это было самое любимое число Марты. Сын спал. И хорошо, что он спит, можно его поразглядывать.  Ой, какой!.. На кого похож? На старичка, на гномика? Марте показалось, что он похож на еврейского дедушку мужа… Волосики на голове были чёрненькие, реденькие, слипшиеся. Носик приплюснутый. А ушки? Марта отодвинула с головы пелёночку. Ой, одно ушко больше, а другое потолще и поменьше. Может потом выправится? Мой, мой, родненький… Марта почувствовала щемящую радость, и умиление, и жалость. Это счастье?
     Она попыталась разбудить младенца, слегка пощекотав носик. Мальчик покрутил головой. Марта ткнула грудью в мордочку младенцу, тот почувствовал родной запах, тепло, стал разевать ротик, поворачивая личико из стороны в сторону, ловить грудь. Сосок, наконец, попал в ротик. Ай, начал сосать. Процесс пошёл. Малыш сосал жадно, захлёбываясь, даже прерываясь, чтобы сделать вдох. Всё длилось недолго. Вскоре ребёнок устал, и, вдруг, резко фонтаном срыгнул. Боже, что это? В рвотной массе сгустки крови! Марте стало плохо. Что с малышом?  Она, заливаясь слезами, побежала с ребёнком к детскому отделению.
    - Он вырвал кровью!- запричитала она, обращаясь к первой попавшейся на пути медсестре.
     -А ну, быстро в палату! Что ты орёшь! Нельзя ходить во время кормления,- развернула её медсестра.
      Марта вернулась в палату, так и не получив ответа, что с её ребёнком, нормально ли это? Успокаивали её только девчата, «Бывалая» сказала, что всё будет хорошо, и Марта угомонилась.
       Дни потекли своим чередом.  У  Марты молоко прибыло. Не так уж сильно она теперь отставала от Тони по надоям. Сын набирал вес, ел хорошо.
       Начались выписки. Дней через пять ушли все девочки, кроме Тони. Марту переместили в дальнюю палату, к тем, кому предстояло лежать подольше. Из-за толстой пуповины, с которой родился сын, пупочная ранка заживала дольше, поэтому и выписка Марты отодвигалась.
      Резко, двадцать четвёртого октября, закончилась теплейшая золотая осень. Ночью случился  первый заморозок, и все листья с огромных  роскошных тополей во дворе  роддома  разом опали. Стояли совершенно голые остовы деревьев, а под ними – толстый золотой ковёр. Что-то закончилось… Марта, глядя из окна в чистое синее холодное небо, ощутила странную тоску и тревогу.
      Завтра выписка. Она возвращается в жизнь не одна. Как ей там будет?