И ночь там проливалась до самого утра

Мы заказали ужин прямо в номер, и это был совсем домашний, куриный бульон, он даже отдавал запахом бабушкиных приправ, которые она, в общем то держала в строжайшем секрете. Все было вкусно, да и вообще просто здорово, а когда мы насытились и повалялись в полной тишине несколько прекрасных минут, я достал гитару и сыграл Эл несколько песен, от которых она просто пришла в восторг, и, совсем по детски захлопала в ладоши. Мне было чертовски приятно, что ей понравилось то что я сыграл, в частности сама музыка, ведь ее я написал сам, но не подал виду. А ещё, как выяснилось, Алиса очень даже неплохо поёт, и уже пришла моя очередь аплодировать ей, это было действительно круто, то, как она поёт. Ее голос был сравним с вокалом Лиама Галлахера, такой же проникновенный, спокойный, обволакивающий с головы до ног серией мелких импульсов, мурашек, но вместе с тем пронзительный и вызывающий, подобно пению певчих птиц поутру ранней осенью. Мы настолько увлеклись, что забавлялись до самой ночи, выстраивая разные созвучия из сотен нот по всему грифу, экспериментируя тембром и тональностью Элиного голоса, и, готов поклясться, соседи за нашими стенками долго не могли уснуть, если конечно толщина стен позволяла им все это слышать. Но, черт подери, мне все это безумно нравилось! Мне нравилось менять аккорды, подстраиваясь под ее голос, чтобы после, со всею своей энергичностью, мотать головой под усиливающийся акцент разлившейся по комнате импровизационной мелодии, мне нравилось слушать пронзительный, глубокой вокал, мне нравилось раскачивать ту атмосферность, воссозданную нами в лучших традициях затуманенных питерских квартирников глубокой ночью, мне нравилось управлять ходом Алисиных волнений и направлять их в нужную сторону, а она подхватываемая мною, несла мелодию ещё более выше и выше, так, что казалось ещё немного и все просто взорвётся в хаотичном сплетении нот, построении аккордов и рифов, пролившегося в комнате нескончаемого голоса, одурманенного голоса. Мы были безумцами этой ночи, и я готов был поспорить на мизинец ноги, что мне это бесконечно нравилось. В конце, уже голубой ночью, мы в изнеможении ввалились на одну из коек и включили телевизор, дабы он умиротворенно поигрывал на фоне, остужая наши воспаленные, разгоряченные головы, да так и заснули, в обнимку, затуманенные нашей безумностью, под равномерный шепот чертыхающегося экрана.