Отражения - глава 8

Летом они оба отправились в туры. К счастью или к сожалению, но в разные, хоть и в одних и тех же числах. У Адама тур был, понятное дело, помасштабнее и затрагивал даже Европу с Азией, грозя расползтись на полгода, но и бэнд Томми в этот раз не ограничился одной лишь Калифорнией. Они так бурно "отмечали" предстоящую разлуку, что даже не удосужились сверить даты и города, и Томми потом пришлось, чертыхаясь, продираться сквозь фанатские вопли в поисках информации. По закону подлости они практически нигде не пересекались, кроме одного дня в Лас-Вегасе, но до него еще было почти два месяца напряженной работы и переездов, а значит, пора было становиться взрослыми и вспоминать, что они вполне могут жить друг без друга.

"Я так скучаю по тебе, малыш. Вокруг меня постоянно люди, группа, фанаты, папарацци, а я, как ненормальный, высматриваю среди них тебя..."

"Выслал тебе график нашего тура, чтобы ты там не рехнулся от галлюцинаций. Сам видишь, я никак не могу быть в толпе вокруг тебя, хотя... признаюсь, иногда жалею об этом".

"С огромным трудом нашел в сети кусочек вашего шоу с чьего-то телефона. Это круто, вы, ребята, молодцы! Намекните своим фанатам, чтобы были поактивнее, пусть берут пример с моих - у нас с каждого шоу по сто видео!"

"Мистер поп-звезда! Ты не сравнивай вашу аудиторию и нашу! Хотя спасибо твоим крэйзи-фанатам за эти сто видео) Признаюсь, посматриваю, когда время есть..."

Им хватало ума не сравнивать, не выяснять, кто круче, не устраивать глупых соревнований. Так же как и не говорить лишнего, не бередить. Вроде бы за эти годы - годы! С ума сойти! - они научились чувствовать друг друга, без подсказок знали, когда и о чем можно шутить, а когда лучше помалкивать. С каждым новым городом, с каждым новым удачным шоу они тосковали все больше, но пока это не выходило за рамки многотомных смс и редких сеансов скайпа, можно было не поднимать тревогу.


В Лас-Вегасе они оказались в одни и те же дни, но из-за плотных графиков и нестыковок по времени шоу, для встречи им оставалась одна лишь ночь. Томми впервые в жизни отыграл часовой концерт практически на автомате, механически меняя гитары и, как в тумане, улыбаясь на одобрительные выкрики из зала. Мысли о том, что скоро его руки сожмут не лакированный деревянный гриф, а теплое дрожащее от нетерпения тело, завладели всем разумом Томми и заставили стискивать зубы и прятать взгляд, чтобы не вызвать ненужных толков. Тем не менее, со сцены он ушел уже с нехилым стояком, и если от зрителей можно было отгородиться гитарой, то друзья, естественно, не оставили сей факт без внимания.

Томми совершенно не помнил, что наплел, как вырвался из цепких лап своих приятелей, но уже через полчаса после окончания шоу он сидел в такси и трясся от волнения и предвкушения, отлично зная, что его ждет этой ночью. Небольшой уютный отель, полутемный коридор, заветная дверь…

- Ну, наконец-то!..

Кажется, это была единственная осмысленная фраза за несколько последующих часов, причем, от обоих. Вместо слов было горячее дыхание в шею, хриплые стоны, сдавленные вскрики и успокаивающий шепот, смысл которого ускользал моментально. Все именно так, как они себе представляли эти бесконечные недели в разлуке, о чем грезили ночами в турбасах и боялись говорить друг с другом во избежание срывов. На эти несколько часов Томми позволил себе не думать о статусе их странных отношений, не удивляться неожиданным слезам Адама во время первого за ночь оргазма и своей собственной реакции на хрипловатое бормотание ему в ухо уже под утро: «Я так скучал… Мать твою, я ни по кому еще так не скучал! Я не хочу тебя отпускать…»

Вот это было самым страшным. Отпускать друг друга не хотелось до судороги в пальцах. Они даже задремали на оставшиеся пару часов, вцепившись друг в друга, как сиамские близнецы, как будто боялись проснуться уже в одиночестве. Утро принесло боль, самую настоящую боль, которую не удавалось, да и не хотелось скрывать.

- Если бы я только мог… Но у нас самолет уже через  три часа, меня, наверняка, все потеряли…
- Я знаю. Брось, я же понимаю. Мне самому придется что-то врать, и… завтра мы уже должны быть в Сан-Диего.
- Послушай. Может, когда твой тур закончится? Возможно… хотя бы просто приезжай на мое шоу куда-нибудь, а там…
- Посмотрим. В любом случае, еще полтора месяца, как минимум…
Это надо было прекращать немедленно, пока не вылилось в сопливые признания, от которых потом обоим будет неловко. И Томми, как «настоящий мужик», первый встал с кровати, принял быстрый душ, закрывшись для верности на щеколду, оделся и даже выдавил из себя ободряющую улыбку.
- Эй, обещай, что не будешь разводить сырость.
- Да пошел ты!
- Вот, так держать. Давай… удачи в туре. Был рад… повидаться.

Ужасная несправедливость. Кто вообще придумал, что «настоящие мужики» не могут испытывать желания уткнуться носом в пыльную обивку салона такси и тихонечко поскулить от всей грядущей тоски, размазывая кулаком по лицу горькие слезы?!


А в начале августа у Томми умер отец. Это не было такой уж неожиданностью, ему в последнее время становилось все хуже, из дома постоянно приходили тревожные вести, но все же. Разве можно когда-то быть к этому готовым? Вот вчера он еще был, и Томми отправлял очередной перевод в страховую медицинскую компанию за лечение и уход, надеялся слетать домой между двумя шоу, успокаивал маму. А сегодня его просто нет. Нет нигде. Навсегда. В это было невозможно поверить, и Томми не верил до самого конца, даже слез не было и отчаяния, только какое-то удивление: «да ладно, не может этого быть!» Он сорвался из какой-то там Аризоны, извинившись перед ребятами и фанатами в твиттере за отмененное шоу, у него даже получилось поспать в самолете, но дома ждали разом постаревшая мать, слабая от слез, и открытый гроб. Наверное, именно в этот момент до Томми начало доходить, а когда приступ паники и удушающих рыданий немного отпустил, почему-то первое, что захотелось сделать, это отправить смс. Написать ему. Просто проинформировать. И не нужно было пытаться это понять.

«Он умер. Сегодня. Я в Бербанке, прилетел на похороны».

Бесконечный бессмысленный день все тянулся, и тянулся, и тянулся… Вереницы людей, неловкая осторожная тишина, глаза полные сочувствия везде, куда бы Томми ни посмотрел. Так можно было сойти с ума, и он чувствовал, что сходит, что осталось совсем немного до того момента, когда он выкинет какую-нибудь чудовищную глупость. Все, что происходило здесь, никак не желало связываться в мозгу Томми с отцом, с горем, с их утратой, с этим ужасом, который еще предстояло осознать. Это больше походило на плохой спектакль или слишком заумный ритуал. Томми был в полшага от настоящего шумного нервного срыва, но внезапно в дверном проеме очень тесного сейчас родительского дома он увидел свое спасение.

- Привет. Я прилетел, как только… Ты как?
- Пожалуйста. Увези меня отсюда, пожалуйста.

Дальше все смешалось в невнятный серо-черный ком, наполненный гулом, сдержанными тревожными вопросами и преувеличенно вежливыми ответами, чьими-то глухими рыданиями и сочувствующими прикосновениями. Томми уже не пытался разобраться во всем этом – он крепко стискивал сухими пальцами горячую живую ладонь и просто шел, куда ведут, ждал, когда было нужно, черпая силы в спокойном серьезном светло-сером взгляде.

Он очнулся только в номере какого-то отеля – слишком чистом, свежем, аккуратном. Светлая обивка, хрустящее белье на кровати – после черных одежд и зашторенных окон. Это было так страшно, что к горлу подступила тошнота.

Адам оказался не только сказочным спасителем, но еще и самой терпеливой нянькой на свете. Он дал Томми хорошенько выплакаться, собственноручно затолкал его в душ, а после чуть ли не насильно накормил заказанной накануне пиццей, влив в него вдогонку стакан  вполне приличного виски. Чисто вымытый, сытый, опустошенный и почему-то уже очень пьяный, Томми лежал в объятьях Адама и хриплым шепотом рассказывал ему – нет, не про отца, напротив, про все, что угодно, кроме отца. Какие-то истории из детства и полу-уличной юности, про первых девчонок и первую гитару, про то, как тайком смотрел порно на видеомагнитофоне сестры. Где-то под утро Адам придумал, как его заткнуть, и они целовались, как совсем неопытные подростки – даже без языка, просто лаская губы друг друга. Если бы только эта ночь могла не заканчиваться никогда…

- Знаешь, я понятия не имею, почему тебе написал… Но ты, вроде как, снова меня спас.
- Обращайся. Пожалуй, мне стоит подумать о ежемесячном жаловании за услуги твоего личного супер-героя! А если серьезно… для меня это было важно. То, что ты написал мне… И я не смог не прилететь.
- Нам пришлось отменить шоу… Черт. Черт! Ты!.. Только не говори мне, что ты ради меня!.. Ты отменил концерт?!
- Я бы очень хотел – ведь тогда это зачлось бы дороже, и я… твой долг мне вырос бы еще сильнее, да-да, я все подсчитываю! Но, увы – у нас как раз был двухдневный перерыв на перелет в Оклахому, так что…

Адама хотелось стукнуть подушкой или высосать из него всю душу через медленный «смертельный» поцелуй, и Томми с удивлением понял, что может всерьез думать о таких вещах и даже… улыбаться…

- Я запишу это в счет своего «долга». А пока… небольшой задаток…

После обеда им пришлось возвращаться в реальность. Томми проводил своего героя в аэропорт, купил билет себе на вечерний рейс, заехал к матери с сестрой, чтобы извиниться за свое исчезновение и попрощаться. Тяжести и паники больше не было. К тупой боли, поселившейся в сердце, наверное, уже навсегда, нужно было просто привыкнуть. Но с этим можно было жить. Дышать, играть. Любить.