Дом Большой Медведицы

Вещи собранны. Билеты, документы, деньги, еще раз всё проверил, до вокзала двадцать минут на метро, на поезде ехать трое суток.

Ничего нового, все, как всегда. Сначала на платформе толпа перед вагоном, проверка документов, потом тамбур, узкий коридор, справа титан, суета, очень душно. Много людей с огромными сумками пытаются пробиться к своим местам. Среди них ты. Кто-то настойчиво толкает в спину... А ведь ты знал, что все именно так и будет. И еще когда только к вокзалу подъезжал, тогда уже знал. И даже прикинул, что время до отправления еще много, и подумал, что сразу в вагон заходить не будешь, а подождешь, когда вся эта суета закончится, и лишь потом, гордясь собой, что не поддался этому общему ажиотажу, и с очень умным видом, спокойно пройдешь к своему месту. Все ведь знал. И наверняка не один ты это знал. И наверняка не один ты также думал, что время до отправления еще много и что сразу в вагон заходить не стоит. И вот сейчас стоит такая очередь знатоков в душном коридоре вагона, толкает друг-друга своими огромными сумками. А им навстречу уже прорываются другие, тоже знатоки, конечно, но они вообще, такие знатоки, что уже все свои сумки до своих мест донести успели и им срочно обратно на перрон выйти нужно. И вот, одни пытаются войти, другие стремятся выйти. Вся эта людская чехарда отягощается еще и провожающими, которым, разумеется, тоже крайне нужно сначала в вагон зайти, и даже не обязательно для того, чтобы помочь сумки донести, а просто так, ну, у них у провожающих так принято – ритуал такой, а потом, соответственно им обязательно нужно выйти. Ведь они-то никуда не едут, они здесь остаются. В общем шум, суета, лишняя нервотрепка, потовыделение, и местами тихий, но отчетливый мат. Но в принципе все как-то стараются себя в руках держать. В конце-концов никто ведь не знает, может тот нерасторопный гражданин, который никак не может определиться какое у него место или гражданка, перегородившая своей сумкой весь проход, в результате с тобою в одном купе окажется. И как-то неприятно будет осознавать, что ваше знакомство с огорчения началось. А поезд дальнего следования, и вам, вероятно, еще долго вместе ехать. А может он или она и вовсе едет в одно с вами место, да и в конце-концов, может он или она замечательный в целом человек, просто вот сейчас такие условия вокруг сложились, которые не позволяют этим людям раскрыть все свои лучшие качества и стороны. Ну, а потом прощание, смех, слезы, поцелуи, обнимания, «приветы жене и детям», «привет бабе Вале, в следующем году пусть обязательно приезжает». Потом провожающих просят покинуть вагон, отъезжающих просят занять свои места. Потом прилипшие лица провожающих к окнам вагона. Потом люди по разные стороны окна созваниваются друг с другом по мобильным телефонам, последние улыбки, последние слова, взмахи руками… Всё. Поезд тронулся. Куда-то поплыл перрон, верней, он-то как раз остался. Остались провожающие, еще по инерции продолжающие махать руками и улыбаться. Остались маленькие и большие радости, остались маленькие и большие огорчения, осталась частичка тебя.

 Ну, а весь ты сидишь в вагоне, и уже проверили билеты и уже раздали пастельное белье. Ты уже успел оглядеть всех своих соседей, успел перекинуться какими-то словами, убедился, что сейчас они намного приятней и милее, чем там, в очереди в узком коридоре.
Мыслей на начало пути в голове две. Первая мысль: «Нахрена я опять взял с собой столько еды?» Эта мысль, она сразу приходит, когда ты смотришь на свой пакет с едой, который ты аккуратно разместил под столиком в купе, рядом с такими же пакетами своих новых знакомых. Проходит эта мысль также быстро и внезапно, как и появляется. Буквально, как только ты первый раз поел: залил кипятком, там чего-нибудь быстрорастворимого, или развернул из фольги кем-то заботливо приготовленную для тебя курицу, тут в принципе эта мысль и проходит. Сразу. И еще пережевывая остатки бутерброда, или гоняя по рту кусок курицы, ты снова оглядываешь свой пакет с едой и думаешь: «А что, не так уж и много еды взял, можно было и больше взять, ехать-то далеко». А вот вторая мысль... Вторая мысль на протяжении всего пути не проходит. Это, конечно, не значит, что ты весь путь одну только эту мысль думаешь. Нет, ты о многом думаешь, время-то у тебя, слава Богу, предостаточно о многом подумать. Ты ведешь разные беды со своими новыми знакомыми. А вот вторая мысль, это даже не мысль, это, как бы такой хронометр что-ли. Это, когда ты садишься в поезд и думаешь: «Ой-е, три дня теперь ехать». Ну, там: два дня, один день, десять часов - не важно. Кому-то меньше ехать и ближе, кому-то дальше, и, соответственно дольше. Но тебе вот, допустим три дня нужно ехать, прежде чем ты приедешь. И в голове постоянно: тик-так, тик-так, три- дня, три- дня. Потом поел, поспал ночь, утром встаешь, и мысль первая утренняя: «Ой-е, два дня еще ехать», и опять тик-так, тик-так, два дня, два дня. И так пока не приедешь. И это еще хорошо, если тебе обратно ехать не нужно, но тебе-то еще и обратно ехать нужно будет через какое-то время, и тоже, кстати, три дня.
И вот ты смотришь в окно, и тебя совсем не радуют и не умиляют российские просторы бескрайние. А ты и так знаешь, что они бескрайние, ты, не один раз уже просторами этими любовался. И ты прекрасно знаешь, какая у нас страна большая, и что наши бескрайние просторы самые бескрайние. И ты отлично знаешь, что, можно три дня на поезде от Санкт-Петербурга на восток ехать, а страна твоя далеко еще не закончится. И, что, допустим, если ты потом вдруг захочешь от того места, до которого ты и так три дня ехал, еще, например,  до Сахалина доехать, то тебе придется еще целую неделю в поезде провести. Вот какая у нас страна большая. И ты это все знаешь. Но оттого, что ты это все знаешь, путь как-то короче  не становится.

А за окном вагона мелькают деревья, проносятся кусты, иногда реки. Причем реки в поезде бывают двух видов. Первый вид, их больше - это такие маленькие речушки, что когда ты, увидел такую речушку в одном окне, и тебе, допустим, захотелось на эту речку еще и в другое окно посмотреть, чтобы полное впечатление об этой речке составить, но пока ты голову от одного окна к другому поворачивал, то речка эта уже закончилась. И в другом окне уже опять начали мелькать деревья, проноситься кусты. А второй тип речек, их меньше, их можно условно так назвать: «О, смотрите, какая большая, красивая река!» И они, соответственно, такие большие, что сразу в двух окнах умещаются одновременно, и еще какое-то время там находятся. И при желании даже можно несколько раз туда - обратно голову повернуть, а река эта все еще будет в окне. А еще за окном проносятся маленькие станции, на которых поезда вообще не останавливаются, и скорость даже не сбавляют. И название у этих станций еще такие причудливые, например: Чупырь, Кожиль, или, скажем Мга. И на станциях этих стоят скромные, небольшие, покосившиеся домики. Причем стоят они как-то хаотично и вообще такое впечатление, что когда эти домики относительно друг-друга ставили, человечество вообще еще логики не знало. Потому что, действительно, умом понять очень трудно, во-первых: из каких соображений люди исходили, когда так дома ставили, а во-вторых: для чего они вообще, собственно говоря, здесь дома эти ставили. А по двору бегают курицы, на веревках сушится разноцветное белье.
А поезд мчит тебя дальше. Ты продолжаешь смотреть в окно. А чего ты, собственно говоря, ждешь? Чего ты хочешь там увидеть? А ведь ты точно знаешь, чего ты ждешь и чего ты хочешь там увидеть. А ждешь ты того момента, когда железная дорога будет пересекать дорогу асфальтную или грунтовую дорогу- не важно, автомобильную дорогу в общем. Машинист немного сбавит скорость. А перед закрытым шлагбаумом на переезде уже соберется штук пять - шесть машин. Да пусть даже одна машина, не важно. Важно то, что номера у этой машины будут твоего региона. Того региона, куда ты едешь, отсчитывая в  голове время, того региона откуда ты когда-то, может быть очень давно уехал, и где ждут тебя родные тебе люди. И ты тоже, конечно, ждешь встречи с ними и даже немного волнуешься. И вот ты увидел эту заветную машину, пусть даже это какой-нибудь старенький «москвич» или жигуленок «копеечка», но как минимум за последние три дня - это самый лучший для тебя автомобиль.

Хотя конечно странно, казалось бы, ну ерунда ведь, чепуха. Ну чего здесь такого? Ну, машина, ну с номером. Ну, номер твоего родного региона. И что? Ведь ты даже не знаешь ни машины этой, ни того человека, который в машине той сидит, он тебе не родственник, не друг, не знакомый, вообще никто. Но ты-то прекрасно помнишь, как ты первый раз увидел такую машину, а вернее таких машин, ты до этого уже тысячи видел, и как-то они не были особенными. А потом ты вдруг уехал туда, где машин, собственно, тоже полно, но номера у них совсем другие, не такие как у тебя дома. И потом еще очень долго машин с такими номерами, как у тебя дома, ты не встречал. И вот ты шел однажды утром. Хмурое утро было, как обычно. Ты шел по каким-то своим делам, причем по таким делам, по которым тебе как-то не очень-то и хотелось идти, но идти нужно было, и поэтому настроение у тебя тоже было хмурое. И вот совершенно случайно в огромном потоке машин, всего лишь на какое-то мгновение, твой взгляд цепляется за такую до боли знакомую цифру, в регистрационном знаке автомобиля –цифру твоего родного региона. И всё! Губы сами по себе растягиваются в улыбку, и дальше по своим делам ты идешь уже совершенно в другом настроении. И потом еще целый день, а может даже и целую неделю у тебя совершенно другое настроение - у тебя очень хорошее настроение. И никакой тут магии цифр и нумерология тоже совершенно ни причем, а, просто ты вдруг понял, что ты здесь не один. Ты здесь не один. Это очень трудно объяснить. Но тебе никто не объяснял, а ты взял и понял. И еще неделю потом счастливый ходил. И даже представлял, как хорошо было бы поговорить с этим человеком, на регистрационном номере машины которого указан твой регион. Тебе кажется, а точнее, ты даже наверняка уверен, что это обязательно будет приятный и добрый человек, и наверняка у вас найдется много общих тем для разговоров и даже обнаружатся общие знакомые, и может даже и вы сами тоже сможете подружиться.   
И вот, через окно поезда, ты увидел эту заветную машину и этот заветный номер, и сразу состав как-то медленнее идти стал. Хотя, объективно, он с какой скоростью шел, с такой идти и продолжает, но лично для тебя он вдруг стал идти так медленно, так медленно, что хочется выйти и толкать сзади этот поезд, чтобы он быстрее ехал. Или думаешь, вот пойти бы сейчас через весь состав к самому главному машинисту и так тихо сказать ему: «Ну, давай, брат, ну, что же ты, ну поднажми еще чуток, а? Тут ведь не много уже и осталось-то». Но ты, конечно, никуда не пошел, ты остался сидеть в своем купе, смотреть в окно. И вот ты смотришь в окно, в которое ты уже третий день смотришь, и, кажется, ну что ты там еще нового увидеть можешь. Но ты все-равно смотришь в окно, но уже по-другому смотришь, иначе. И тебя больше не раздражают мелькающие деревья и кусты. А потому что они не мелькают теперь. А теперь они для тебя такие значимые. Каждое дерево, каждый куст, каждая травинка. Такие значимые, что ты смотришь в окно на все это буйство зелени и ни одного кустика, ни одного листика, пытаешься не пропустить. И даже есть уже больше не хочется, а потому что нужно будет взгляд от окна отрывать. А тебе не хочется взгляд от окна отрывать. Ведь там, ведь там за окном - твоя Родина. Нет, конечно, три дня до этого - это тоже все твоя Родина была, но вот сейчас, это такая Родина, что родней уже ну просто некуда. И здесь все лучше! И деревья лучше, чем все три дня до этого. И маленькие станции с покосившимися домиками намного милее и аккуратнее, чем все три дня до этого. И мутные речки поросшие илом тоже куда лучше, чем где-то там. А люди, так и вовсе, всем рукой махать из окна хочется, ну где еще такие люди замечательные есть,  и воздух, и даже воздух здесь, кажется прозрачнее.

Поезд медленно подъехал к станции. За окном показался тот самый вокзал, который тоже, несомненно, лучший из всех других вокзалов. А на перроне уже собралась пестрая толпа встречающих. И ты, конечно, наверняка знал, что среди этой толпы есть люди, которые встречают именно тебя. Ты точно знал, что они сейчас стоят где-то там, всматриваются в темные окна проплывающих мимо них купе, и пытаются увидеть тебя. А ты в свою очередь пытаешься отыскать среди толпы встречающих их. Хотя им, несомненно, проще, ведь они-то знают в каком ты вагоне, ты ведь им заранее сообщил. А ты не знаешь, где они стоят.  И вот вы ищите глазами друг - друга. И немного волнуетесь. Ты думаешь: а что если не встретят, опоздают. Они, может, думают: а вдруг не приедет. Но вот вы встретились глазами, и сразу лицо расплылось в самой широкой улыбке, на какую оно только способно, и ты понял, что, не смотря, ни на что, они встретили, они поняли, что, не смотря ни на что, ты приехал. Поезд со скрежетом остановился, затих колесный перестук, а сердце в груди наоборот забилось так быстро и так сильно, как все колеса всех поездов сразу. Ты спешно прощаешься со своими новыми знакомыми, с которыми тебе довелось провести, в принципе не самые плохие три дня своей жизни. Они смотрят на твое счастливое лицо, и ты, глядя им в глаза, понимаешь, что они тоже как-то вот рады за тебя, что ты уже приехал, что сейчас выйдешь на перрон, а там тебя уже ждут. И в тоже время ты прекрасно понимаешь, что они вовсе не завидуют тому, что ты уже приехал, а им еще ехать и ехать. Ведь у них есть свой самый лучший вокзал, и они никогда и ни за что не променяют его ни на какой другой вокзал. И от этой какой-то такой теплой и искренней радости за тебя, тебе становится так приятно, что ты наговариваешь им столько теплых слов, благодаришь за прекрасную компанию, желаешь им столько всего хорошего, что им этой теплоты еще как минимум на три дня пути хватит. А они тоже чего-то тебе говорят, чего-то желают, но ты уже даже не слышишь их,  ты уже мыслями весь там, на перроне. Но сначала нужно вновь миновать узкий коридор, титан, тамбур. И опять ты несешь свою тяжелую сумку, и пакет с едой, с которым ты все-таки, как ни старался так и не справился. А в тамбуре уже собралась не большая очередь, тоже с сумками, и всем, так же как и тебе, очень не терпится выйти из вагона. Одна только проводница никуда не торопится, для нее вообще самое главное, чтобы у нее количество постельного белья, которое ей сдадут в конце пути, сошлось с тем, которое она раздала в начале. Проводница как обычно открывает дверь вагона, протирает поручни, и ты уже много раз видел, как она это делает на всех тех станциях, которые были до твоей станции, но вот только сейчас, ты впервые заметил, как же медленно она это делает.

А потом встреча, наконец-то, долгожданная встреча! А встречают как? А встречают всегда хорошо. Тут и говорить-то особо не чего. Ну, что тут еще скажешь? Хорошо всегда встречают. В конце концов, не так уж и часто ты приезжаешь, чтобы не было времени подготовиться.   

А потом у тебя появляется много дел. Ты ведь три дня в поезде зря времени не терял, ты заранее уже прикинул, чем именно ты займешься, когда приедешь, в первую очередь, куда сходишь, кого навестишь. И оказывается так много всего тебе нужно сделать и так много куда сходить, со столькими людьми хочется встретиться, что некоторые из особо важных дел ты даже в блокнот записал, пока ехал в поезде. И из-за того, что там, куда ты приехал, ты бываешь очень редко, то в разряд крайне важных дел могут попасть даже такие дела, я даже не знаю. Такие дела, что живи ты все время там и никуда не уезжай, то может за всю жизнь тебе бы даже в голову дела бы эти не пришли. Такие дела, ну, например - сходить в местный краеведческий музей. Ты ведь помнишь, как в детстве, в 3-ем классе вас туда водили на экскурсию, и помнишь, что тебе там понравилось. Было интересно. А потом, когда прошло уже, много времени, ты был очень далеко от этих мест, и сидел как-то вечером один. Было очень грустно. Ну, хандра такая вот накатила вдруг. Ни с того ни с сего. И вроде бы все хорошо, и жаловаться особо не на что, а тут вот вдруг раз и хандра. Так бывает. И вроде бы нужно чтобы кто-нибудь сейчас обязательно рядом был, а рядом, как назло никого нет. И даже не звонит никто. А в тоже время ты понимаешь, что никого видеть сейчас не хочешь, что сейчас тебе одному побыть нужно. И вот ты сидел один, смотрел в окно. А за окном еще погода такая, не то снег, не то дождь, и от этой погоды серой, непонятной хандра твоя только усиливалась. И ты сидел один, и чтобы хоть как-то поднять себе настроение, перебирал в памяти разные приятные моменты своей жизни. И среди прочего ты почему-то вспомнил про этот музей. Ты даже сам удивился, ты про него и знать  забыл, а тут вот тебе, взял и вспомнил. И так приятно стало.  И вот тогда, когда тебе до этого музея три дня на поезде ехать нужно, тебе так захотелось снова туда сходить, так захотелось. Вот не уезжал бы никуда из этого места, то может в жизни бы с той самой школьной экскурсии больше бы в музей этот не пошел. Там, ведь 20 минут на трамвае ехать нужно. А когда три дня на поезде – это совсем другое дело, тут сходить нужно обязательно. И столько энергии у тебя столько задора, все нужно успеть, всех увидеть, на потом откладывать ничего нельзя, всё нужно делать сейчас. И вот так как-то за несколько дней все дела, которые у тебя на месяц распланированы были, ты успеваешь сделать. Ну, не все конечно. Многие из тех людей, с которыми тебе очень хотелось встретиться, давно уже не живут по своим адресам, кто-то переехал в другой район, кто-то женился и живет теперь в другом городе, а кто-то и вовсе пропал... Вовсе пропал кто-то.  А краеведческий музей вообще на лето закрывается для проведения профилактических работ. Но всё, что мог ты сделал. А впереди еще три недели отпуска. А потому, что откладывать ничего нельзя было. Когда еще время будет. Ничего откладывать нельзя было, поэтому за несколько дней все и успел. И что теперь три недели делать?

И вот у тебя появилось по- настоящему свободное время. Совсем свободное. И именно в это самое время  случилось то, чего ты очень сильно боялся. Хотя на самом деле, если откровенно, случилось это довольно давно, и поэтому объективно бояться этого было уже поздно. И,  тут еще важно отметить, что это не только случилось  давно, но и ты давно уже знал, что это случилось, и поэтому бояться было не только поздно, но еще и глупо. Глупо было бояться, что произойдет то, что уже произошло. И даже более того, задолго до того, как это случилось, ты знал, что однажды это обязательно случиться. Ну, то есть, неожиданным ударом для тебя это не было. Ты был к этому заранее готов, и теперь уже ты знал, что это случилось. А чего тогда ты боялся? А ведь ты боялся. Верней не то, чтобы боялся, ты просто не хотел это принимать. Ты был с этим не согласен! Другое дело, что тебя здесь не особенно-то и спрашивали. Но всеми силами ты старался этого не замечать, и как можно дольше об этом не думать.  Как можно дольше не думать и не замечать. А что собственно случилось? А случилось .. это даже не происшествие какое-то, это скорее такое ощущение, такая мысль. Но эта мысль, эта мысль.. Тогда, там, откуда ты три дня добирался поездом, ты, как всегда, поехал на железнодорожный вокзал, чтобы купить билеты, билеты домой. Было начало лета. Ты заранее знал, что в начале лета ты обязательно поедешь домой. Каждый год в начале лета ты едешь домой. Три дня в поезде, каждый год в начале лета ты едешь домой. А в конце лета ты знал, что сейчас у тебя опять начнется учеба, друзья-однокашники, работа какая-то, какие-то интересные и не очень дела, какие-то приятные и не очень  встречи, девушки, новый год, зимняя сессия, каникулы, весна, летняя сессия, начало лета… А в начале лета ты поедешь домой. Домой. А тогда на железнодорожном вокзале, ты купил билеты, и прежде, чем сунуть их в карман, как обычно, или заложить в паспорт, ты остановился на секунду около кассы, чтобы еще раз все проверить, и мысль такая одинокая пробежала в голове, впервые такая мысль пробежала, словно электрический разряд: «Последний раз домой еду». И вслед за этой мысль холодные неприятные мурашки протопали по позвоночнику, и тебя даже передернуло слегка от этой мысли и от этих мурашек. Последний раз еду домой. Последний раз не в том смысле, что вот каждый год ездил-ездил, пять лет пока в институте учился, ездил, потом еще какое-то время приезжал, а тут на тебе, всё, больше ездить не буду – нет. Последний раз в том смысле, что последний раз - домой. Ты вдруг понял, вернее, еще не совсем до конца понял, но как-то так сильно-сильно почувствовал, что дома там у тебя больше нет. Нет Дома. Но ты так не хотел об этом думать, ты так не хотел этого понимать. Ты как мог, гнал от себя эти мысли, и тем самым как бы оставлял себе надежду, что нет-нет, что не может же такого быть, что показалось.  Показалось..

И ты всячески, всеми силами старался себя чем-нибудь занять, лишь бы не оставалось времени всерьез подумать об этом. И какое-то время тебе это даже удавалось. А потом вот стало глупо, и в принципе бесполезно дальше стараться этого не замечать и себя обманывать, и ты решил себе признаться. И признание это было такое простое, что от этой простоты стало еще страшнее. Признание такое: «Да, действительно, дома больше нет» Точка. Здание, конструкция, строение есть, а дома нет. Дома нет. Как бы ты сложно это не было понять, как бы ты этого не хотел - это случилось. А как такое вообще можно понять, и тем более, как этого можно хотеть? Такого хотеть никак нельзя. Дома нет.

И тут еще интересный момент, что весь процесс этот, по исчезновению дома, он происходит не сразу, не вдруг. Он происходит постепенно, и где-то даже независимо от тебя. И поэтому очень трудно сказать, когда именно, в какой конкретно момент у тебя не стало твоего дома. И, может быть, его давно нет, а ты просто не замечал этого, но именно в этот раз ты точно понял, что вот сейчас уже дома точно нет.  А куда тогда это ты три дня, собственно ехал? И вообще как это Дом?

Вот ты окончил школу. Уехал в другой город. Поступил в институт. Здесь все нормально, многие также, как ты оканчивают школу, куда-то уезжают. Кто-то ближе, кто-то дальше. Ты уехал в Санкт-Петербург. Отучился, получил диплом, но обратно ты не вернулся, ты решил остаться в том, другом городе. Здесь тоже в принципе все в порядке, многие также как ты остаются. Устроился на работу, работаешь. Ну, и конечно, ты где-то живешь. И бывает вы с коллегами, после работы, в пятницу собрались в каком-нибудь уютном баре. Хорошо посидели, засиделись допоздна. А потом ты смотришь на часы, понимаешь, что времени уже много, говоришь, что тебе пора домой, прощаешься со всеми и уходишь. И ты идешь домой. Ты не едешь три дня в поезде, тебе до дома тут не далеко, ты идешь домой пешком или добираешься на метро, ну или на такси. Или вот еще, допустим у тебя какой-то повод, и ты решил собрать всех своих хороших друзей, позвонил всем, сказал, что тогда-то и тогда-то собираемся у меня дома,  приходите обязательно, будет очень интересно. Это ведь тоже не означает, что сейчас они все кинутся на вокзал, купят билеты и куда-то дружно три дня поедут. То есть там у тебя есть дом. Там у тебя есть место, где ты живешь, и это место там ты называешь дом.

А куда тогда ты так долго ехал? Вот ты приехал. Ты каждый год приезжаешь – это тоже  нормально. И каждый год ты приезжал домой. Каждый раз ты приезжал и знал, что ты дома. И даже бывало, встречаешь каких-то знакомых своих, или соседей по подъезду. Ну, они-то в курсе, конечно, особенно пожилые соседи, что ты учишься в «Ленинграде», и им очень интересно о чем-нибудь тебя расспросить. А о чем расспросить они и сами толком не знают, и, поэтому, как правило, разговор такой получается: «Ну, как там Питер? Стоит?» А ты им так бодро: «Стоит, стоит!»  А потом они снова: «Ну, надолго в гости приехал?» И вот это «в гости», ты никогда не мог понять, и всегда удивлялся: «Ну, почему это в гости? Ты ведь не в гости, ты домой приехал». Ну а куда еще, ну домой ведь, конечно. Тебе тут очень хорошо, тебе тут комфортно, ты тут все знаешь. И даже такой интересный момент: пока тебя не было, мама затеяла ремонт. Что-то переставила, обновила, поменяла местами, обои новые, занавески, мебель какая-то другая, на других местах стоит, ремонт, в общем. А ты приехал, для тебя это не привычно, кажется, будто в чужую квартиру попал. Но, когда тебе понадобилось что-то найти (тарелку, подушку, соль, альбом с твоими старыми фотографиями) ты точно знаешь, где это лежит. А откуда ты знаешь? Просто ты столько лет здесь, до этого, прожил, ты так привык к маме, к папе, ты отлично знаешь, какой логикой они руководствуются, когда что-то куда-то убирают. И ты без труда ориентируешься в этом пространстве. А на книжных полках стоят твои детские книги, которые мама каждый вечер перед сном читала тебе, когда ты был маленький. Теперь так приятно и мило взять одну из таких книг в руки, перелистнуть страницы, увидеть знакомые иллюстрации, прочитать знакомые строчки. И где-то между страничек обнаружить засохший лист, много лет назад, опавший с осеннего дерева. Он тебе когда-то понравился, и ты его подобрал, гуляя по парку. Для гербария или какой-то поделки, подобрал и заложил между страничками этой книги. И вот сейчас, глядя на него, ты как на машине времени моментально уносишься воспоминаниями в то время, когда будучи ребенком, придя с прогулки с ворохом разных листьев в руках, из ближайшего парка, ты открыл эту книгу, и аккуратно заложил красивые осенние листочки, разных осенних оттенков между этими страницами. А вот еще на полке стоит пластмассовая игрушка. Дешевая пластмассовая игрушка, даже не понятно, что это такое, какой-то синий инопланетянин-лунатик. В школе, когда вы переходили в пятый класс из третьего, чтобы этот день прощания с начальной школой как-то запомнился, для вас устроили настоящий праздник. Было чаепитие, разные конкурсы, какая-то программа развлекательная. И в конкурсе на самого умелого и смышленого мальчика, ты сумел победить всех своих одноклассников, тоже, кстати, отличных мальчиков. В финальном конкурсе нужно было показать свою физическую подготовку, и сделать максимальное количество отжиманий. Ты сделал 35 отжиманий, а Ванька Коробко, ближайший твой соперник, смог отжаться только 30 и на последнем отжимании так сильно напрягся, что непроизвольно очень громко пукнул. Все дружно смеялись, а ты праздновал победу. Пластмассовая игрушка, ставшая твоим призом и напоминанием о том дне, как-то прижилась и до сих пор стоит на полке. А дома нет.

Тогда был поздний вечер, на ясном небе горели звезды. Много звезд. Все уже разошлись по домам, и только ты один под каким-то предлогом решил еще немного задержаться, чтобы в одиночестве хоть немного постоять на такой родной бетонной плите, такого  родного крылечка, такого родного подъезда. Ты смотрел в ночное небо.  Космос давил сверху своей бесконечностью. Ты, без труда отыскал в этой бесконечности созвездие  Большая медведица. Оно как всегда было на своем привычном месте. Ты помнишь, как давно, в детстве мама впервые тебе сказала, что вот эти семь звезд в форме ковшика – это созвездие Большая медведица.  Мама тогда еще много разных созвездий тебе показывала. Но вот Кассиопея или Волопас в памяти как-то не отложились, а про ковшик ты сразу запомнил. И потом, всегда, когда ты смотрел на звездное небо, тебе казалось, что этот ковшик весит прямо над твоим двором, прямо над твоим домом. И когда зимой, ранним морозным утром, мама вела тебя в детский сад, сонного и закутанного по самые глаза в шарф, ты обязательно на мгновение высовывал нос из теплого, уютного шарфа, и смотрел на небо. Тебе непременно нужно было убедиться, что и сегодня большой ковшик висит на своем месте, ровно над твоим двором. Ты находил глазами Большую медведицу, на всякий случай пересчитывал, все ли звезды у ковшика на месте. Созвездие было на месте, звездочек  было семьи, и ты знал, что все в порядке, и волноваться тебе сегодня не о чем. И так ты рос, а потом ты вырос. Но как бы тебя не носило по свету, и где бы ты не находился, на каком бы другом вокзале ты не оказывался, при каждой возможности ты, как в детстве, смотрел на звездное небо, находил Большую медведицу, и знал, что где-то там, ровно под ней твой родной город, твой двор, твой дом. И тебе каждый раз, как и тогда в детстве становилось спокойно.
А вот сейчас вдруг странное дело, ты смотрел на темное небо, ковшик был на месте, звезд было семь, а дома у тебя не было. Теперь уже ты наверняка знал, что это случилось. Хотя и там, в поезде все три дня ты тоже это знал. И может именно потому все эти деревья, все эти речки и все эти машины с номерами... Ведь до этого все время ездил, они обычными были. Обычными. Да и не в поезде, собственно и  дело-то. И если бы ты летел на самолете, тоже наверняка было бы, о чем потом вспомнить.  Дома не стало. А вслед за домом, в туже самую секунду у тебя не стало еще и города. Твоего родного города больше нет. Целого города нет – шутка ли. То есть город есть, но город этот другой, не тот, из которого ты когда-то уехал. Об этом лучше вообще никогда не думать, и жить себе спокойно всю жизнь. Но было уже поздно, ты об этом подумал. И когда, спустя время, кто-то из твоих знакомых, или из соседей в очередной раз спросил тебя при встрече: «Ну, как тебе наш город, изменился?»  Ты ответил что-то такое невразумительное, вроде того, что люди обычно отвечают на подобные вопросы, ну, что, мол, чище стало, или еще что-нибудь. А как ты мог им сказать, что город не то, чтобы изменился, а это вообще теперь совсем другой город. Ты не мог так сказать. А горд был другой. И в нем жили совсем другие люди. Ты жил где-то далеко, а они жили здесь. Они ходили на работу, водили детей в детский сад, влюблялись, женились, у них здесь была семья, у них здесь был дом, у них здесь была целая жизнь. И уехав однажды куда-то далеко-далеко из своего города, вернулся ты уже в их город. В город тех людей, у которых жизнь была здесь. И ты так не хотел этого принимать. Хотя, тебя вполне ведь устраивало, что твоя жизнь идет и развивается где-то вне этого города, вне города твоего детства. И уезжая из него тебя, конечно, сразу захватывала бурная жизнь - твоя жизнь. Жизнь, с  множеством каких-то перемен, событий, изменений. И тебе казалось, что жизнь, она именно и происходит там и только там, где находишься ты. Она течет вокруг тебя. А там далеко, в том городе, откуда ты уехал, ты не думал, что там что-то происходит. Уезжая, ты оставлял там друзей, родителей, какие-то свои мысли, свои вещи, и тебе хотелось, чтобы, когда ты вернешься, все оказалось точно также, и на тех же местах, как ты это оставил. Но здесь, в этом городе, оказывается, тоже шла жизнь, своя жизнь, навсегда менявшая и твой город и твой двор и людей, которые были здесь. Здесь тоже шла жизнь, без тебя. И даже там, на этой станции с непонятным названием Мга, там тоже шла жизнь, и у кого-то даже там был дом.

На ясном небе горели звезды. Во дворе было тихо, и душно, как это бывает летними вечерами, где-то в углу играл свою мелодию сверчок. Ты стоял на крыльце, окна дома горели разноцветными огнями, мигали отсветами телевизионных экранов, будто бы посылая какие-то неведомые сигналы далеким мирам. Вон  за тем окном на девятом этаже раньше жил Вовка. Вы знакомы с ним с детства, ты всегда мог зайти к нему в любое время, просто так. А теперь у него другой адрес, другие интересы и другие друзья. И сам он теперь совсем другой. То есть он теперь не такой, каким знаешь его ты. Каким ты его знал. И сам ты теперь другой. И ни здесь, ни там, откуда ты три дня ехал, тебя никто не знает таким, каким знал тебя Вовка. Нет, вы- то с ним, конечно, все равно по-прежнему друзья, но друзья по прошлому.

А разве мог ты представить себе тогда, в прошлом, в детстве, что однажды будет вот так. Не мог ты себе такого представить и даже подумать о таком ты никогда не мог. А потому, что если бы ты даже об этом и подумал, то тебе тут же стало бы так страшно, так страшно, что ты сразу же престал бы об этом думать, и вообще больше никогда бы о таком не думал. Никогда. Тогда ведь что самым страшным и неприятным для тебя было. Что ты тогда вообще знал? Может, самым большим огорчением для тебя было, когда теплым весенним днем, в самом начале весны, ты поднимался на лифте на девятый этаж, звонил в дверь к Вовке.  А дверь открывала Вовкина мама, тетя Надя, и на твой привычный вопрос: «А Вовка выйдет», она строго и сухо отвечала, что Вовка никуда не пойдет пока не сделает уроки.  И вот тут ты был крайне раздосадован. Ты ведь хорошо знал Вовку, и прекрасно понимал, что Вовка сегодня уроки не сделает, а если  и сделает, то гулять все равно будет уже поздно, и в любом случае на улицу его уже не отпустят. И вот это была настоящая трагедия. И что тебе вообще без Вовки на улице делать?

А в тот вечер у тебя не стало дома, у тебя не стало города, самого лучшего вокзала, и еще Вовки - его тоже не стало. И здесь, в этот самый момент, в тебе проснулась большая обида. Очень большая обида от лица того маленького мальчика,  который когда-то закладывал осенние листья в книжку. Обида от его лица и от лица многих других таких же детей, мальчиков и девочек. Огромная обида на всех взрослых. Они ведь не могли не знать, они точно знали, что однажды это произойдет, точно знали. Но почему они никогда об этом не предупреждали и не говорили? Взрослые ведь всегда чему-то учат детей, о чем-то предупреждают. Они всё знают, но, обычно это что-то вроде: не бегай по лужам, промочишь ноги. Или, например: не ешь снег, горло заболит. У тебя было нормальное детство, и в твоем детстве родители запрещали детям есть снег не потому, что экология плохая и в снеге химии больше, чем в стиральном порошке, а потому, что он просто холодный, и если его есть, то заболит горло. В общем, о чем угодно взрослые предупреждали и оберегали, а вот о том, что однажды у тебя не станет дома, об этом никто ни разу не сказал и даже не намекнул никак. Никак. Да и как они могли о таком сказать, конечно, не могли. Да и не понял бы ты. 

Дома нет. Признаться в этом было очень страшно, но признаться все равно нужно было, и ты признался. Признался и ничего. Совсем ничего. Вокруг все продолжало идти своим чередом. Изменился только ты. Но и даже  эти твои изменения заметны только тебе, и больше никому. Ну, то есть,  не случится с тобой завтра такого, что ты встретишь какого-то знакомого, и он при встрече так удивленно тебе скажет: «Нууу, брат, вот это ты изменился, да тебя совсем не узнать!» Нет, такого не будет. И даже, когда ты вернешься обратно на поезде, в тот город, откуда ты три дня ехал,  даже там все твои знакомые с легкостью тебя узнают, и никаких изменений в тебе скорей всего не заметят. А ты стал другим, совсем другим. 
Ты стоял на подъезде дома, который больше не твой, в городе, которого вдруг не стало. Над городом горели звезды, ковшик Большой медведицы,  дальше был космос, бесконечность, миллиарды звезд, планеты и что-то еще такое огромное – гигантское, чего тебе вообще никогда не понять и в голове своей не уместить даже. И что такое там эти три дня в поезде, который везет тебя не домой.

С того момента, как случилась эта история прошло уже очень много времени. Очень много раз по три дня. Но это и не важно, истории, подобные этой случаются каждый день, случаются повсеместно, и остаются совершенно незаметными для  окружающих, а иногда, до поры, и для самих участниками этих событий, растворившись в привычной череде рутинных будничных дел.

И у меня, как у непосредственного участника этой, конкретной, зафиксированной, замеченной истории, до сих пор нет Дома. С тех самых пор, как я его потерял, я до сих пор его так и не нашел. Есть вокзал, тот самый, который, конечно по-прежнему остается для меня самым лучшим вокзалом. Но уже не потому, что там, за ним есть мой дом, а потому, что там меня всегда ждут и встречают. Это очень важно, чтобы, тебя встречали на вокзале. Иначе, какой вообще смысл в вокзалах?

У человека обязательно должен быть Дом. На потолке своей маленькой съемной комнатки, небольшой квартирки, где я сейчас живу, за три дня пути от того места, где у меня когда-то был дом, светящимися в темноте красками, я нарисовал звездное небо и Большую медведицу. Каждый вечер, перед тем, как заснуть, я смотрю на это нарисованное, светящееся на темном потолке созвездие в виде ковшика и точно знаю, что где-то там, под настоящим созвездием, ровно под ним, стоит мой Дом. Он меня ждет, нужно только его найти. Нужно только найти.