Тайная жизнь

Соблазнительно пахнет паленой травой, по небу разлилась бледная разбавленная лазурь, несущая с собой пышные рваные облачка, семенящие друг за другом, знойное солнце пляшет меж этих облаков, и легкий ветерок колышет листву леска, в котором перемешались березки, тополя, клены, липы, у оснований которых кучно приютились могилки с перекошенными, облупленными оградками, без надгробных плит, с простыми железными крестами в метр-полтора, на которых чудесным образом крепятся из последних сил черно-белые фотокарточки людей из далекого прошлого. Тут нет ни шумных дорог, ни глупых людей, лишь примостилась возле леска заброшенная деревенька, выстроившись деревянными домами-развалюхами по обе стороны от пыльной сельской дороги, заросшей молочной травой и причудливым вьюнком.
Идешь по покрывшейся зеленью дороги, меж этим домами, и сутулишься под тяжелыми взглядами окон-впадин, распахнутых настежь дверей. И чуть скрипнет что в одном из домов, чуть колыхнет ветер какую тряпку, или еще что, обдает сразу волной жуткого страха. Что там? Живые? Нет... Не живые. И понимаешь, что царит тут тайная жизнь.
Чуть поодаль от деревеньки завалилась простая русская банька в один этаж, распласталась гнилыми досками и битым шифером по бурьяну, по зарослям травы по самый пояс, вцепились лапками в ветви деревьев неподалеку заплывшие жиром кукушки, и что-то ухают они себе под клюв, да так, что и кукуканьем это не назовешь.
Лет двадцать стоит деревенька одна, недружелюбно встречает редких проезжих,что на могилки едут да в яблоневый сад, что неподалеку, где на всю округу самая сочная антоновка, и нет этому богатству хранителей — раньше было достоянием народа, теперь достояние разрухи. Пусть покосилась деревенька, путь нету жизни более за крепко стесанными дубовыми стенами, и прогнили доски крылец, но стоит она, и будет стоять далее, ведь у нее теперь своя жизнь, отдельная от городской, от ее мелочной материальности, скупой жалости к настоящему. Эта деревенька живет прошлым в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
И до сих пор скрипят спицы стареньких велосипедов по одной единственной улице, и слышен местный говор с ярким ударением на «г», и смеются дети, и ворчат поучительно старики, и видит все это деревенька, пусть ничего этого и нет. Величественно крякая, своей, утиной походкой, небольшой стайкой, топают утки с ближайшего пруда, который нынче зарос камышом и стал самым настоящим болотом. Бегает от крыльца к крыльцу худощавый, средних лет почтальон, с черствыми крепкими руками и добродушной сельской улыбкой простоватого тихони, нынче лежащий в земле, как раз на местном кладбище. Топят баньку старики, ожидая молодых из административного центра, в шутку дерется ребетня. И все есть, пусть и скрыто, и нет этой жизни конца, пока стоит на этом месте деревенька, этой тайной жизни.