Самара. Сахалинская повесть, часть 3

Домой Иван Сергеевич попал ближе к вечеру, часов в пять – уставший и какой-то измотанный. Обратный поезд должен был отправляться из Южного только вечером, поэтому пришлось ехать на автобусе – вернее, на автобусах: с пересадками в двух других городках-посёлочках, постепенно пробираясь всё ближе и ближе к своему райцентру.

В квартире царила бабья суета – командовала всем уже дочь Наталья. Получив вчера от отца печальное известие и оставив пятнадцатилетнего сына управляться с домом одного, она вылетела на Сахалин последним вечерним рейсом, который немного задержался из-за плохой погоды над «речкой», Татарским проливом. Попав в итоге в Южно-Сахалинск уже ночью, она не смогла уехать в родительский городок даже на такси (во всяком случае, так она сказала отцу), поэтому ночевала на вокзале областного центра. Уехала только ранним утром, перемещаясь по острову примерно так же, как и Иван Сергеевич, на перекладных, и разминувшись с отцом всего часа на три-четыре.

Дочь была одета в чёрную водолазку и длинную тёмно-серую юбку, на голове её несколько условно был повязан чёрный платок. Во всех действиях Натальи чувствовалась уверенность и какая-то деловитость, хоть и было заметно, что она тоже уже измотана. Отца она встретила не очень приветливо. Обняв и дежурно чмокнув Ивана Сергеевича в щёку, Наталья сразу отвела его в сторонку и вполголоса начала отчитывать:

– Пап, ты чего делаешь?

– Что я делаю? – не понял Иван Сергеевич.

– Ты чего это квартиру не пойми на кого бросаешь? Приезжаю, а тут Татьяна какая-то у тебя заправляет. Ты совсем что ли?

– А что такого? Татьяна матери уколы до последнего делала! Знает у нас тут всё, а мне в банк надо было ехать, в Южный. Ты ж сама нас заставила с этим банком связаться! Вон, целых три тысячи заработали!

– Вот именно, что знает тут всё! – Наталья будто не услышала информацию о банке. – А если б пропало что?

– Да что у нас красть-то? Телевизор? Так он старый. Телефон? Кому он нужен такой? Деньги? Вот, только-только привёз, а те, что были в доме, я с собой забирал.

– А вещи мамины? А украшения? У неё золота много.

– Это да, про золото я не подумал! – согласился с дочерью Иван Сергеевич. – Ну, ты проверила? Ничего не пропало?

– Да, вроде прибрала я, спрятала, – ответила Наталья.

– На вот ещё, тоже припрячь куда-нибудь, – Иван Сергеевич достал из пиджака свой полиэтиленовый свёрток с деньгами и протянул его дочери. – Сорок три тысячи из сорока получилось. Всё, как твоей душеньке было угодно. А вещи материны? – почему-то вдруг вспомнил он. – Тоже, кому оно нужно всё? Старушечье же!

– Это ты так думаешь, а тут у вас знаешь, какие бабки завидущие, – возразила отцу, забирая свёрток, дочь.

За эти полдня Наталья (и, по всей видимости, соседки по дому – во главе с Татьяной) сделали многое. Переодели покойницу, купили всякие необходимые похоронные принадлежности – в том числе и гроб, который они поставили на раскладной стол, перенесённый из гостиной в спальню. Всё это, по идее, должен был делать (или, хотя бы, организовывать) сам Иван Сергеевич – как муж и хозяин дома, но случилось так, как случилось: начала всем управлять Татьяна, а Наталья потом «подхватила». С кладбищем, с завтрашними похоронами, тоже всё уже было обговорено и организовано, осталось только заплатить – потому и не торопилась прятать далеко отцовские деньги Наталья.

– Да, пап! А ты чего телефон-то с собой не взял? – спросила он отца.

– А на кой он мне нужен? Кто позвонит?

– Ну, я тебе, например, звонила с утра, как с автобусом решила. А ты всё трубку не брал.
 
– А ночью чего не позвонила, как прилетела? – спросил отец.

– Да не хотела, чтоб ты волновался за меня – ночевала ж, как попало, на вокзале, – ответила дочь, и Иван Сергеевич вдруг подумал о том, какая же она ещё девчонка – боящаяся лишний раз побеспокоить родителей то ли из жалости к ним, то ли из-за боязни, что ей от них «попадёт».

– Не бойся, спасать бы тебя ночью не побежал, – попытался пошутить Иван Сергеевич. – А в Южный за деньгами всё равно сегодня нужно было ехать. Хоронить-то на что-то надо.

– Ладно, проехали! – примирительно улыбнулась Наталья и тут же, что-то вспомнив, добавила: – Да, я чего вспомнила-то про телефон! Звонит сегодня тебе целый день какой-то Виктор из авиакомпании. Раза три, наверное, звонил, всё тебя спрашивал.

Иван Сергеевич вспомнил утренний свой визит в южно-сахалинский офис авиакомпании и поморщился:

– Да-да, должен был такой позвонить. И чего сказал?

– Последний раз, когда звонил, просил тебе передать, что цена вопроса – пятнадцать тысяч плюс то, что он тебе раньше говорил по тарифу. Сказал, что ждёт твоего звонка. Ты чего, пап, бизнесом занялся? Или переезжать куда собрался? Что у тебя за дела с авиакомпаниями?

– Вот сволочь! – выругался Иван Сергеевич и стал расхаживать по комнате. – Так это он с меня взятку, что ли, выпрашивал? Гадёныш малолетний!

– Ты чего ругаешься? – остолбенела Наталья.

– Да зашёл сегодня в Южном, хотел узнать, как мать на материк увезти, чтобы похоронить. Вроде сначала всё понятно объяснил – тысячи три будет стоить, я и обрадовался. А он давай мяться: «Икру возим, всё занято, только через месяц», – передразнил своего утреннего собеседника пенсионер. – Я никак не пойму, чего он хочет. Вроде, сначала говорит, чтобы побыстрее отправить, нужно не три, а двенадцать тысяч. Я опять согласился, думаю: «Ладно, двенадцать, так двенадцать, главное, чтобы дело было». А это, оказывается, надо двенадцать, да ему еще пятнадцать! То-то он мне всё это никак не мог в конторе сказать – видать, соседей своих боялся, что настучат. А так – вышел на улицу да по телефончику всё рассказал, – продолжал возмущаться Иван Сергеевич. – Вот я в понедельник сам его начальству позвоню, расскажу им, какая у них там гнида работает, деньги с пенсионеров вымогает!

– Пап, – попробовала остановить отца Наталья. – Это всё понятно. А куда маму-то везти? Зачем?

 Иван Сергеевич вдруг остановился и, начав успокаиваться, подсел к Наталье. Немного помолчал и вздохнул:

– Да, просила перед смертью мать, чтобы в Хабаровске её похоронили, поближе к тебе. Говорит: «Не хочу, чтобы вы меня в это болото закапывали».

Иван Сергеевич повернулся к дочери и увидел, что у той на глазах появились слёзы. Наталья, заметив взгляд отца, отвернулась, и, всхлипнув, сказала:

– Ну, ты же понимаешь, что мы не сможем этого сделать. Всё уже закрутилось здесь, да и денег у нас нету – ни у вас, ни у меня. Я про сырость сама думала, попросила сегодня, чтобы участок посуше дали – вроде, обещали, но я ж не знала, что она прямо так тут не хотела…

Иван Сергеевич подсел поближе к дочери, обнял её и прижал головой к плечу – совсем, как тогда, когда она была ребёнком:

– Ладно, не переживай. Не смогли мы материну волю исполнить, не получилось, раньше надо было переезжать на материк. А так… – Иван Сергеевич немного помолчал и добавил: – Алёшку попросим, как подрастёт, чтобы бабушку в Хабаровск перевёз, похоронил по-людски.

 – Думаешь, пап, ему это надо будет? Его, такое ощущение, вообще, ничего, кроме «стрелялок» на компьютере не интересует, – вздохнула Наталья, успокаиваясь.


***

На следующий день на улице было солнечно, хоть и прохладно. Валентину Тимофеевну похоронили на городском кладбище – место было и впрямь на взгорке, должно было быть посуше, хотя в приморском городке это ещё ничего не обещало. Кроме соседей по дому на похороны, вернее, на прощание и последовавшие после похорон поминки пришли человек пять из бывших соседей по шахтёрскому посёлку и коллег Валентины по работе в управлении: все – пенсионеры, и все – из числа таких же, как и Иван Сергеевич, переселенцев, уехавших когда-то в райцентр и другие посёлочки вблизи города. Никто из родни, кроме, разумеется, Натальи, приехать так и не смог.

Поминки справляли в квартире, сдвинув переносной стол со столом кухонным. Хозяйничала, в основном, Татьяна – именно её попросили заняться организацией стола, пока хозяин дома с дочерью и небольшой компанией в пять-шесть человек ездили на кладбище. Ничего хитрого на столе не было: кутья, несколько жареных куриц, борщ и много отваренных магазинных пельменей, которые так полюбил за последние полгода Иван Сергеевич. Из спиртного была только водка – во-первых, никто не собирался «заморачиваться» и тратить какие-то лишние деньги на вино и прочие «изыски», а, во-вторых, кто это всё пить-то будет? Всё-таки не Новый год справляли.

На поминках случилось два неприятных инцидента, и виновницей обоих стала Наталья. Во-первых, дочь Ивана Сергеевича всё-таки сорвалась на Татьяну, которую, похоже, недолюбливала – то ли за необъяснимую активность, то ли за излишнюю (такую же, как у самой Натальи) деловитость. А во-вторых, Наталья поссорилась с отцом – вернее, очень сильно с ним повздорила. И если её «схватка» с соседкой, закончившаяся слезами последней и её порывом уйти поскорее с поминок, была как-то смягчена отцом и другими участниками застолья, которые тихонько просили не обижаться на оставшуюся сиротой хабаровчанку, то ссору с самим Иваном Сергеевичем остановить было некому. Подвыпившая и уставшая от похорон и поминок Наталья вдруг начала обвинять отца во внезапной болезни Валентины Тимофеевна и последующей смерти. Звучало это всё обидно, хоть и совершенно не логично.

– Всё твоя пьянка, пап! – укоряла Наталья отца. – Вот сколько раз помню, как зарплата, так мама уже не на месте, ждёт, что ты пьяный заявишься. Думаешь, это на здоровье никак не влияет? Ещё как влияет!

– Да это когда было-то? Тридцать лет назад? – возмущался в ответ отец и пытался «вставить» аргумент, что у матери никогда ни сердце не болело, ни голова.

Надо сказать, что несмотря на отсутствие прямой связи между поведением Ивана Сергеевича много лет назад и смертью его супруги, тема алкоголизма была в семье бывшего сварщика актуальной. Вообще-то, до некоторых пор Иван Сергеевич выпивал обычно только «по праздникам» – ни трезвенником никогда не был, ни в «алкашах» не числился. Но примерно тогда, когда Наталье исполнилось лет десять, что-то случилось у мужика – то ли заскучал от семейно-трудового однообразия, то ли «кризис среднего возраста» так проявился, но стал Иван Сергеевич приходить домой «навеселе», у него появились какие-то подозрительные дружки, а праздники и дни выдачи зарплаты в семье стали самым настоящим бедствием. Мало того, что пропивалось тогда всё, что можно было продать, так ещё и «с катушек» частенько слетал Иван Сергеевич – начинал беспричинно ревновать свою жену, рассказывал какую-то чушь и порывался пригласить домой первых встречных. А главное, что нередко такое питьё «с поводом» приводило к длительным запоям, которые могли длиться дня три-четыре, а то и целую неделю. И к «товарищескому суду» Ивана Сергеевича тогда привлекали, и участковый в квартиру наведывался чуть не ежедневно, но по-настоящему встал на «путь истинный» отец семейства только после всамделишной угрозы отправиться на излечение в ЛТП – были в СССР такие исправительно-наркологические лагеря-клиники в системе МВД. Удивительно, но страх загреметь в такое учреждение вывел Ивана Сергеевича из алкогольного дурмана: дикие выходки его прекратились, подвыпившим он стал приходить домой всё реже и реже, а потом и вовсе – как отрезало, Иван Сергеевич стал абсолютно равнодушным к спиртному. Глядя на нынешнего вполне благообразного и бодрого старика, мало кто мог бы подумать, что каких-то тридцать-тридцать пять лет назад его соседи безо всяких шуток называли его «Ванькой-алкашом», а начальство не могло ума приложить, что же сделать с рукастым и дефицитным сварщиком, который то и дело норовил отправиться в очередной запой.

Нынешний Иван Сергеевич, хоть и помнил те времена, но ни вразумительного объяснения, что это тогда с ним было, ни какого-то особого чувства вины по отношению к семье, в общем-то, не имел. Он считал, что как настоящий мужчина всегда имел право на то, чтобы выпить, и как настоящий мужчина сумел справиться со своей «вредной привычкой».

Тем не менее, слова, произнесённые подвыпившей дочерью на поминках, задели Ивана Сергеевича.

– А концерты эти твои, пап, когда ты всякую шваль домой зазывал? Я уроки делаю, а у папеньки друзья новые, он с ними выпить желает! – продолжала Наталья.

– Наташ, да это когда было-то? – почти сдался отец. – Столько лет прошло, а ты, оказывается, всё это время обиду эту таила?

Во время неприятной сцены все присутствовавшие, а кто-то из них даже помнил «Ваньку-алкаша», сидели, чувствуя полнейшую неловкость момента и не решаясь ни вступиться за вдовца, ни поддержать его дочь. В конце концов, эмоциональный выпад Натальи, как и ожидалось, закончился бурными рыданиями и слезами, и тогда уже бабки бросились утешать и приводить её в чувства. Мужики же молча сидели рядом с Иваном Сергеевичем и, стараясь не привлекать внимания, быстро выпивали. Едва Наталья пришла в себя, и от её взрыва остались только мокрые и красные глаза да периодические всхлипывания, как все гости начали, не сговариваясь, собираться домой. На прощание они ещё раз вспоминали Валентину Тимофеевну, желая ей Небесного Царствия и земли пухом…

Остаток вечера отец с дочерью провели в тишине – Иван Сергеевич молча разобрал столы и разнёс по соседям позаимствованные табуретки и стулья, Наталья – молча перемыла гору грязной посуды. На ночь Иван Сергеевич постелил дочери на своём диванчике в зале, а сам отправился спать на когда-то общую их с женой кровать, которую в последнее время занимала Валентина Тимофеевна одна. Хоть постельное бельё и было свежим, Ивану Сергеевичу казалось, что оно хранит запахи каких-то лекарств и волос его жены, Валентины…


***

Наталья собиралась улетать из Южно-Сахалинска утренним рейсом, а потому пробуждение в осиротевшем доме было ранним. Перед самолётом хабаровской учительнице, как и пару дней назад её отцу, предстояло ещё проделать путь железной дорогой до областного центра.

Наталья была занята своим макияжем, а Иван Сергеевич пытался соорудить какой-то завтрак – из остатков вчерашней поминальной еды и свежезаваренного чая. Когда всё было готово, а до отправления поезда оставался час (полчаса на завтрак, еще минут двадцать на дорогу), Иван Сергеевич позвал к столу дочь.

Наталья пришла, «похватала» что-то из еды и лишь отхлебнула, толком не попив, чаю. Хоть от вчерашней «битвы» дочери с отцом не осталось и следа, между ними по-прежнему повисло молчание – не то неловкости, не то недоговорённости.

– Ты же меня проводишь на поезд? – наконец, коротко спросила Наталья.

– Конечно! – с готовностью ответил Иван Сергеевич.

– Тогда пойдём собираться, времени мало осталось.

Раннее осеннее утро мало чем отличалось от ночи, разве что людей на улицах – не загулявших и припозднившихся, а, наоборот – рано проснувшихся и сосредоточенных, – было чуть больше. В отличие от вчерашнего довольно тёплого денька, сегодня в воздухе по-настоящему пахло осенью – с моря дул холодный и сырой ветер, а по небу клочьями летали тучи. Наталья и Иван Сергеевич по-прежнему молчали, энергично шагая в направлении вокзала.

– Лишь бы самолёт не задержали, – наконец, не выдержал отец.

– Поди выпустят. Взлетать – не садиться, – ответила Наталья.

– Ты только позвони из аэропорта, как регистрацию пройдёшь, – попросил Иван Сергеевич дочку.

– Угу, – буркнула она в ответ.

Только на перроне, когда пенсионер подавал дорожную сумку взобравшейся в вагон дочери, та обернулась и сказала ему:

– Не обижайся на меня, пап! Всё будет хорошо. Давай, держись!

Наталья смешно сжала в кулак руку и потрясла ею в воздухе. В ответ Иван Сергеевич улыбнулся.

Вернувшись домой, пенсионер оглядел пустую – теперь уже совсем пустую, в которой не осталось даже гостей, квартиру, и пошёл спать. Он не вернулся на кровать в спальне, а улёгся на своём диванчике в гостиной, даже не застилая его. Несмотря на то, что в ногах и в теле чувствовалась усталость, сон не шёл. Почему-то Иван Сергеевич стал думать о том, как будет организовывать поминки на девятый и сороковой день – что он купит, кто ему поможет, и кто к нему сможет прийти. На мысли о том, приедет ли дочь, Ивана Сергеевича, наконец, одолел сон, который впрочем, был недолгим. Через пару часов пенсионера разбудил телефонный звонок – из южно-сахалинского аэропорта звонила Наталья, чтобы сказать, что она нормально добралась и уже садится в самолёт. Иван Сергеевич спросонья «поагакал» в ответ, положил трубку и только после этого начал приходить в себя и осматриваться, придумывая план на ближайший день.