Кошачья работа. Лиля

При «дележке» пациентов отделения интенсивной терапии напарница протянула мне карту:

- Пиометра, сепсис. Ты такое любишь!

Британка лежала в боксе на боку, тяжело дыша. Бледные слизистые, серая шерсть слиплась сосульками, из-под хвоста вытекает гнойная вонючая жидкость. «Вытекает – это хорошо – подумала я. - Но, кажется, поздно…».
 
Два перфузора ласково мигали зелеными глазками, по прозрачным трубкам в кошку вливалось то, что должно было заставить ее жить. Смотрю в лист наблюдений. Температура, давление, назначения, анализы, диурез. Мало!  Всего мало: температуры, давления, мочи, лейкоцитов. Только палочки стремятся ввысь. Картинка, как по учебнику. Все 16 часов реанимации показатели только ухудшаются. Такие не выживают.

- Допамин не справляется, подключай норадреналин.

- А где я возьму на нее третий перфузор? Остальные заняты!

- У хирургов отними, там сегодня спокойно.

Три перфузора на безнадежную кошку. Хорошо еще, что других критических сейчас нет, а то за умные машинки, отдающие лекарства кошачьим венам строго в нужном количестве, пришлось бы драться.

Еще 4 часа прошло. Температуру на грелке поддерживает на минимально допустимом уровне, давление удерживается только на максимальных дозах препаратов. Надо удалить гниющую матку, но в таком состоянии у меня ее не возьмет ни один анестезиолог.

Еще 2 часа. На попытки снизить дозу лекарств кошка отвечает попытками умереть.

- Доктор, Вы считаете, надежды нет?

- Мне очень жаль. Если она доживет до вечера – это будет чудо…

Согласие на эутаназию и кремацию, со следами мокрых клякс, подкалываю в карту. Карту дописать и в архив. Кошку… в пакет и в холодильник.

Стою около бокса. Какая эутназия, отключи умные машинки, и она сама уйдет за несколько десятков минут... Фельдшер приносит черный пакет. Кошка чуть поворачивает голову, и ее полуприкрытый желтый глаз следит за моими движениями. Ее. Глаз. Следит…

- Погоди, успеем. Оставь пока все как есть.

Надо объяснить коллегам мое нежелание поскорее прекратить кошачьи мучения.

- Такую классическую картину сепсиса не часто встретишь. Хочу посмотреть развитие и ответ на вазопрессоры. До конца смены. А ей все равно, она почти без сознания.

Фельдшер послушно меняет шприцы в перфузорах и отмечает каждый час кошачьи витальные показатели. К ночи удается немного снизить дозу лекарств, оставив кошку живой.

Ухожу домой, не надеясь застать Лилю утром. Оставляю минимальные назначения и напутствие «Начнет умирать – помоги».

Утром на вопрос: «Лилю упаковали?» ночная смена, позевывая, отвечает:

- Да что с ней сделается, завтракает твоя Лиля.

Шутка? Ночью привезли такую же британку и теперь меня разыгрывают? В Лилином боксе тощая серая кошка, стоя на подкашивающихся лапах, с аппетитом вылизывала миску. К ней вел только один прозрачный проводок, по которому в вену медленно вливался антибиотик.

Так не бывает! Ее можно прооперировать, кошка будет как новая.

И что теперь делать мне? Вот он, час расплаты за нарушение инструкций. Усыпить Лилю сейчас, чтобы все сошлось по бумажкам? Бред.

Иду к начальству, предупреждать, что, кажется, на меня подадут в суд за мошенничество (эутаназия и кремация оплачены, услуга не оказана) и моральный ущерб. Получаю  свою порцию заслуженной головомойки. Теперь самое сложное. Через силу протягиваю руку к телефону. Сейчас Лилины хозяева разорвут МарьСанну на тысячу маленьких ветеринарчиков. И поделом.

- Здравствуйте, это из клиники… Я по поводу Лили… Понимаете, так получилось…

- Я буду через сорок минут! Я сейчас буду!

Меня не разорвали на тысячу маленьких марьсанн.
 
Меня полили слезами благодарности.

Лилю прооперировали в тот же день, а еще через пару дней она отправилась домой. Потом я видела их с хозяйкой, когда Лиле снимали швы. Хозяйка говорила о чуде, я поддакивала «Да, чудо, конечно чудо!». Кошка заметно поправилась, шерсть блестела, и желтые глаза смотрели спокойно и уверенно. Она-то знала, что той ночью, одна, в боксе - она просто захотела жить. И выжила.