Дед Алексей

Панночке Пчелинцевой  посвящается
У деда Алексея правый глаз вообще не видел, а левый глаз имел зрение +6. Лица людей он различал очень плохо, больше ориентировался на походку, фигуру и одежду. В доме, хозяйствовал по хозяйству, кухня лежала на плечах его жены, бабы Ганны. Которую он по пьянке или во время ссоры называл: «Ну, ты, калоша недоношенная». Она с любовью целовала его в щеку и, вытирала поцелуй засаленным фартуком. Он всю жизнь проработал в Денаусском винном заводе в бондарном цеху, плотник от Бога. В его сумке, всегда была зелёная бутылка 0,75 л с вином. «Купался» в вине и, ни разу не упал пьяным на землю. Он говорил: «Падают на землю только больные и идиоты».
Выстроил дом, отдельно во дворе построил большую кухню, где были два дивана и, можно было отдохнуть.  Вырастил и выучил детей и теперь подымал двух внуков. Оказавшись на пенсии, он не смог сидеть без дела, забетонировал во дворе дорожки, весной, летом и осенью перекапывал огород, по два раза. Поливал и подметал двор, находил работу и трудился. Двор, в семь соток без построек, блестел как у жирного кота гениталии. Виноград  обкопан, ухожен, обрезан, обработан, руку не засунешь между кистей винограда. Гранаты, куст к кусту, плоды величиной в два кулака, сладкие и кисло-сладкие. Два дерева хурмы, плоды которых величиной с кулак. А третье дерево сорт «королёк». Его плоды величиной с плод финика и, дерево было такое плодовитое. И, было три вишни, это для бабы Ганны, варенье варить и, самое основное. Не надо ни сала, ни «мэда», «варэники з вышней». Семья терпеливо ждала, когда закончатся вишни, а баба Ганна ловила «кайф». Летом, в Азии, смеркается довольно поздно. Дети, набегавшись за световой день, уставали. Покушав, старший, упал на кровать, мгновенно уснул. У младшего от беготни болели коленки и, он не мог уснуть. Дед Алексей растирал ему ноги и рассказывал внуку сказку. В который раз по счету о «Царевне-лягушке», но обязательно в новой интерпретации. Внук слушал и засыпал.
Дед вышел во двор. Под красивым высоким навесом из виноградных лоз и, обсаженных кустами красных, бархатных роз. Которые цвели до самой поздней осени. Стоял журнальный стол и стулья, где пили чай и играли в карты. Дед Алексей устало присел на стул. И вот  тут, на столе, он увидел большую зелёную лягушку. «Вот зараза, на стол запрыгнула. Развелось их в это лето, видимо невидимо. Ну, я тебе сейчас дам прикурить», – он размахнулся рукой и, со всей силы, тыльной стороной ладони, величиной почти как лопата, ударил наискось, как шашкой, лягушку. Певунья-прыгунья громко пискнув улетела в кусты, в огород, где густо рос райхон-базилик. «Ну, коза драная, она еще и пищит?!».  Утром младший внучёк встал первым. Выйдя во двор и, увидев деда. Спросил: «Дедунь, а дедунь!». – «Да, мой золотой, что тебе?». – «Мы вчера с Витей купили в магазине лягушку-царевну, такую зеленую зеленую. Ох, и красивую. Я ее на журнальном столике оставил. Ты не видел?». Дед слегка смутился. Потом пришел в себя и говорит: «Видел. Она прыгнула  в огород, вон в ту сторону, – и показал рукой, куда скрылась лягушка, – посмотри ее там, внучёк».

Пчелке Александра

Как ты была красива.
Все сочеталось в тебе одной
Как королева, горда, заносчива и говорлива.
И пыл и, страсть и, море нежности простой.
Ведь ты жена, моего брата.
Но я любил тебя всегда.
И все искал себе такую
Чтобы была похожа на тебя.
И я нашел, фигура, стать и красота.
Но, запад в крови её и, холод и, расчёт.
Нордический характер, отсутствует у ней
лишь русская душа.
Такая однобокая любовь, потом,
Когда захочет, представит счёт.
P.S.  И в старости я понял.
Русская душа, так велика в любви.
И будет ждать, страдать, любить,
вот главный козырь.
Как будто бы поклялась на крови.
Живи, твори и пой.
Анатолий Искаков-Дервиш Керчь