Школьная фотография

     Уже редко беру я в руки свой семейный фотоальбом и уже как-то равнодушно, без интереса переворачиваю его страницы. С фотографий смотрят на меня мои родственники, знакомые. Кто-то из них умер и пребывает в мире ином, многих я забыл. И бывает, затрудняюсь я сказать наверняка, кто изображён на фотографии.
     Вот какой-то пижон с модной стрижкой, в узких брючках, но кто он – не могу вспомнить; вот какие-то младенцы улыбаются мне с фотографии – возможно, это мои внуки, а быть может, и не мои; а вот какая-то пожилая особа в мини-юбке, с ярко накрашенными губами, подмигивает мне – но кто она? Доходит иногда и до смешного – не могу себя узнать на фотографии, долго сомневаюсь, да так и остаюсь в сомнении. И чему удивляться – лет-то сколько прошло!
     Но есть фотография, которая мне очень дорога, и к ней у меня особое, какое-то трепетное, отношение. Я даже вынул её из альбома и поставил на полку в книжном шкафу, чтобы была всегда на виду.
     На фотографии этой, пожелтевшей от времени, когда-то порванной по диагонали, с оторванным углом, весь наш первый класс. На оборотной стороне фотографии полустёртая надпись карандашом: «1943 г. 1 класс “А”».
     Нас на фотографии сорок. Мы дети военных лет, мы бедно одеты, мы голодны. И нет на наших лицах улыбок. Возможно, фотограф перед съёмкой просил нас улыбаться и даже пытался нас как-то рассмешить, но улыбнулся только один из нас – мальчик во втором ряду.
     С нами в центре наша учительница Мария Михайловна, уже старушка. Мы её очень любили, а почему и за что – я уже не помню. И когда она в пятом классе покинула нас, вышла на пенсию и назначили нам учительницу молодую, красивую, то встретили мы её в штыки: убегали всем классом с уроков, писали на классной доске нецензурные слова, а как-то в знак протеста разожгли в классе костёр, и случился небольшой пожар, и молодая красивая учительница плакала.
     Не всех своих одноклассников помню я по фамилии. Но некоторых помню.
     Упитанный, мордастый Вовка Бусыгин, сын известного в нашем городе кузнеца-стахановца. Жили мы с Вовкой в соседних подъездах, и помню, как заполз через балкон в нашу кухню его уж и напугал всю нашу семью. Вовка после школы окончил консерваторию, пел в опере, стал заслуженным артистом, лауреатом. Когда мне было уже за пятьдесят, нашёл я в справочнике Вовкин номер телефона и позвонил. Его не оказалось дома, я объяснил его матери, кто я, назвал себя по фамилии, но она как-то очень сухо ответила, что не помнит и не знает одноклассника сына с такой фамилией. Я обиделся и уж больше не звонил. Два года как Вовка умер.
     Саша Скринский, будущий физик-ядерщик, самый молодой академик страны. В классе дразнили его «отличником» и доводили до слёз – раздражал он нас своими успехами в учёбе, какой-то излишней интеллигентностью и игрой на скрипке.
     Ося Ихильчик, с еврейскими глазками на выкате, в момент съёмки не успел замереть, и лицо его на фотографии смазано, но я узнаю его. Мама Оси, детский врач, чуть не отправила меня на тот свет, когда я ещё в младенческом возрасте попал к ней в больницу с каким-то заболеванием. Бабушка моя со скандалом забрала меня умирающего домой и с большим трудом выходила. Ося после школы окончил экономический факультет, перебрался в Москву и, как я слышал, считался в экономических кругах крупным специалистом.
     А этот – мой друг Борька Клюев. Мама его инженер-химик, интеллигентная, красивая, пыталась учить сына игре на пианино. Когда я приходил к Борьке и мы оставались одни в квартире, то садились у пианино, поднимали вверх ноги и колотили ими по клавишам. Борька отлично учился, после школы окончил технический институт, работал начальником цеха на автомобильном заводе. Но с детства был Борька пристрастен к азартным играм и не мог освободиться от этой пагубной страсти до конца своих дней. Как-то он проиграл в карты крупную сумму, не мог найти деньги, чтобы отдать долг, и повесился.
     И это друг мой, Сашка Надеждин, будущий художник. Рисовал он на уроках в своих школьных тетрадях черепа со скрещенными костями и пугал меня этими страшными рисунками. Сашка умер в прошлом году.
     А этот щупленький мальчик в матросском костюме – Гера Паветский, будущий музыкант-контрабасист. Гера запоем читал книжки и как-то признался мне, что читает даже по ночам, тайком от мамы, под одеялом с фонариком и просил меня об этом никому не говорить. И вот впервые я раскрываю его тайну.
     На фотографии в третьем ряду, крайний слева, мальчик с наглым взглядом – наш хулиган Петька Бякин. Как-то уже в шестом классе подрался Петька с мальчишкой из соседнего класса и бросился на него с бритвой, задел и меня. Хотели исключить хулигана из школы, но пожалели – как-никак, а Петька Бякин был сыном погибшего на фронте солдата-орденоносца. И когда я смотрю на себя в зеркало и вижу уже чуть заметный шрам на своей правой щеке, вспоминаю нашего непутёвого Петьку.
     А вот и наши отличники, будущие золотые медалисты, гордость школы: Постников, Кирюшкин, Четвериков, Дудник. Все они из интеллигентных семей, одеты в чистенькие, добротные костюмчики. И лица их на фотографии какие-то серьёзные, осмысленные. Но странно: почему-то не помню я имён наших отличников.
     А это я – худенький, с растерянным лицом, настороженным взглядом и оттопыренными ушами мальчик. Я не был ни отличником, ни хорошистом, не был ни примерным, ни хулиганом. Я был – ни то, ни сё.

     После окончания седьмого класса, а это был в те годы выпускной для тех, кто собирался поступать в техникумы, училища, я покинул школу. Ушли и многие из нашего класса. И уж редко я встречал своих одноклассников, а вскоре и исчезли они из моей жизни – поступил я в училище, и у меня началась другая жизнь, появились новые друзья.
     И хочется мне верить, что жизнь у моих одноклассников удалась: сделали отличники карьеру, нашли своё место в жизни хорошисты и троечники, и хулиган Петька Бякин остался не в обиде на свою судьбу.
     Прошло семьдесят лет! Всем нам за восемьдесят, и многие из нас лежат в могилах. Но тешу я себя надеждой – быть может, кто-то из живых моих одноклассников иногда рассматривает пожелтевшую школьную фотографию сорок третьего года, вспоминает всех нас и говорит кому-то: "А это Вадька Ирупашев, хороший был пацан".