Приземлившиеся в аду

   Небольшой самолет бизнес-класса оторвался от взлетной полосы аэропорта «Хитроу» и под свистящий гул трех своих реактивных двигателей начал набирать высоту.
   Этот самолет принадлежал парламентарию одной из стран, которые граничили с Новороссией и, словно голодные бездомные псы, лязгали зубами у ее границ, норовя просунуть морды на ее территорию.
   Важный чиновник государственного ранга летел с переговоров о поставке его стране наступательного вооружения, которое было необходимо для войны с мирными гражданами маленькой страны.
   Переговоры он, со знанием дела, провалил. И делегация британского парламента с почестями проводила его в аэропорт, красноречиво покручивая за его спиной пальцами у висков.
   Никто уже не хотел продавать оружие стране, напавшей на своего новорожденного соседа. И государственный чиновник думал сейчас тяжкие думы о том, что он будет врать дома, кого обвинять в срыве переговоров — сомалийских пиратов, воришку-карманника, мпершего у него в лондонском метро раритетную купюру валюты его великой страны, или неизвестно откуда взявшихся «террористов», вдруг, в одночасье, наводнивших маленькую страну, расположившуюся между Донцом, Доном и Азовским морем...
   От раздумий его отвлек голос, который принадлежал его стюардессе — пышногрудой, рослой и сильной девице с глупыми и преданными глазами и самыми распущенными нравами; та произнесла: «Командир экипажа хочет знать, каким маршрутом мы полетим домой и будем ли мы садиться в Швейцарии. Вы ведь обещали местному несмышленому населению еще вернуться и объяснить им, кто, на самом деле, воюет с нашей страной... Что мне передать ему?».
   Она говорила, словно, ворковала, но чиновник не смел обманывать себя; он знал, что хэта девица готова, в любой момент, наброситься на него, разорвать в клочья одежду на нем и на себе и совершить с ним неистовый половой акт, чтобы доказать свою верность государству.
   Но сейчас ему было не до нее, он буркнул: «Много чести тратить время на просвещение этих дремучих европейцев. Наша страна — величайшая в мире и наша ложь является истиной, не требующей доказательств... Я устал и хочу спать... А вы... Летите, как хотите. И — нет, конечно, мы не садимся в Швейцарии.».
   Он расстегнул ремень брюк, давая полную свободу своему огромному животу, и, переведя шикарное кожаное кресло в полу-лежачее состояние, закрыл глаза и засопел...
   Стюардесса пожала оголенными плечами и повернулась к двери в кабину пилотов.
   По пути ей подставила ножку секретарша чиновника — костлявая и худай, бледная и коротковолосая особь женского пола с переизбытком мужских гормонов в организме, одетая в облегающую кожаную юбку. Такой же топик, пиджак и черные чулки.
   Стюардесса услышала ее громкий низкий голос: «Я тебе лохмы повыдергиваю, ватрушка недопеченная!».
   Огрызнулась: «Когти обломаешь, женщина с ароматом сапога!».
   Это было их обычным «обменом любезностями» и даже нормальным тоном общения на их родине...
   Стюардесса толкнула дверь в кабину экипажа — и на звук открываемой двери обернулся второй пилот — один из двух гомосексуалов, сидевших за штурвалами этого самолета.
   Стюардесса улыбнулась ему и, морщась, потянула носом дым, наполнявший кабину экипажа и плававший в ней перисто-слоистым облаком.
   Облако пахло марихуаной, марихуану курил штурман.
   Стюардесса жадно вырвала у него из рук «косяк», затянулась сама и сказала: «Опять надул Мустафа — это не афганский гашиш..».
   Затем, выдохнув, сказала: «Босс желает лететь домой без захода в Швейцарию. Вот урод!».
   В ответ на ее слова штурман залился звонким идиотским смехом.
   Она бросила на него заинтересованный взгляд и спросила второго пилота: «Чего он? Он что, сбрендил?».
   Второй пилот ответил: «Нет, он совершенно здоров. Просто до дома мы не долетим. И он это, как штурман, знает.
   Пока мы летели сюда, курс доллара снова вырос и нам не хватило валюты, чтобы полностью заправить баки.
   Мы не долетим.
   И, будь я патриотом, я был бы рад направить наш падающий самолет на школу или детский сад.
   Но я не патриот.
   Я Родину продам за кусок сала.».
   «Тогда, быть может, мы ослушаемся приказа босса и сядем где-нибудь, чтоб дозаправиться? - встревоженно спросила стюардеса.
   «У нас нет на это валюты.» - веско и спокойно сказал пилот.
   Повисла глубокая тишина, в которой было слышно, как тикали самолетные часы.
   Стюардесса дрожащей рукой сунула в рот «косяк», затянулась, выдохгнула — и вместе с дымом, словно, выдохнула из головы тревожные мысли.
   Голова стала привычно пустой, ей стало хорошо и она запела, уходя из кабины экипажа: «А завтра в пять сорок две я буду на Колыме...».
   Штурман снова заливисто заржал,..
      ...Самолет плавно покачивался в воздушных потоках на три тысячи метров выше облаков,  теплое кожаное кресло приятно охватывало полу-оголенное тело, в голове клубился недовыдохнутый дым... И стюардесса сама не заметила, как погрузилась в сон, полный буйных эротических видений...
   Они проснулись одновременно, от жесткого толчка и страшного скрежета, издаваемого щебенкой, по которой катился самолет.
   Шины шасси, изорванные этой щебенкой в первую же минуту после посадки, превратились в резиновые лохмотья на алюминиево-магниевых колесах самолета и несшийся к концу полосы самолет нещадно трясся и вздрагивал всем корпусом, въезжая в какие-то ямы и спотыкаясь о какие-то выбоины...
   Наконец, после того, как обломилась одна из стоек шасси, самолет, завалившись на левый бок и задев крылом за раздолбанное покрытие полосы, со страшной скоростью развернулся вокруг своей оси и замер.
   Проснувшаяся уже стюардесса от динамического рывка ударилась головой об раму иллюминатора и снова отключилась...
   Вторично она пришла в себя от грохота — в тот момент крупнокалиберный снаряд сделал сковзную дыру в фюзеляже и улетел дальше, разорвавшись в нескольких метрах.
   По металлу фюзеляжа, пробивая его, ударили осколки.
   В это время пилоты уже открыли двери и спрыгнули с трехметровой высоты на полосу. Накурившийся штурман при этом не смог сгруппироваться и сломал себе ногу. Теперь он сидел на щебенке и дико ржал, показывая пальцем на кость, вылезшей у него из порванной брючины.
   Парламентский чиновник,  одной рукой цепляясь за край дверного проема, а другой потиррая окровавленную ссадину на лбу, стоял в дверях самолета и  раздумывая, прыгать ему, или нет, спросил у командира экипажа: «Что это за место? Где мы?».
   Комапндир ответил: «Это Донецк, босс.».
   В это время второй снаряд попал в киль самолета и взорвался, взрывом киль оторвало и отбросило далеко в сторону. В хвосте что-то загорелось.
   Парламентарий закричал: «Кто по нам стреляет?! Скажи, чтоб они немедленно прекратили огонь!!».
   Командир экипажа покачал головой и ответил: «Это невозможно, босс. Они выполняют ваш приказ — любой ценой уничтожить цветущий прекрасный город.».
   «Тогда бежим отсюда! Бежим скорее!! Надо поскорее выбраться из-под огня! У нас на борту женщины!» - закричал, бледнея, парламентарий.
      Его слова смешались с ревом залпа «Ураганов», который пронесся над самым самолетом. Одна из ракет оторвала задравшееся правое крыло и оглушительно взорвалась. Выброшенное взрывом из разорванного бака горючее, окатившее самолет, мгновенно вспыхнуло.
   Парламентарий увидел, как летчики бегут от самолета.
   Командир экипажа, обернувшись на бегу, уже на безопасном расстоянии, прокричал: «Босс!! Вы находитесь в аду, в который вы превратили страну своих соседей и стремитесь превратить свою.
   Но вы научили соседей жить в этом аду, а я жить в аду не хочу!!».
   Взбешенный парламентарий собрался выпрыгнуть из самолета вслед за летчиками, догнать и избить еретика-командира, но в этот момент что-то длинное, черное, почти вертикально с ревом упало близ его лица и взорвалось.
   Вторя взрыву, сдетонировали, наконец, от жара баки левого крыла и страшный взрыв разорвал самолет на куски...
   Высоко в небе снова заревело, с грохотом разорвались «Ураганы» и над огромным костром в центре летного поля распустился огромный ядовито-желто-зеленый сверкающий цветок смерти...