Почему от картошки толстеют

ПОЧЕМУ ОТ КАРТОШКИ ТОЛСТЕЮТ
или кое что о кладе Ивана Болотникова
 Живет в деревеньке Свистоплясово бабушка  Мартыновна. Бодренькая старушка, аккуратная: ей под 90, а она и цветочки польет, и молитву прочтет. А в праздник так еще и рюмочку беленькой потянет, если поднесут, конечно.
 Своего бюджета у Мартыновны нет. Потому и кормится тем, что односельчане дадут. Тот пирожок принесет, та – молочка, та  яичко.
 Вместе с Мартыновной на общественном довольстве находится и ее кот Тарас, большой любитель магазинного минтая. А поскольку минтай случается редко, Тарас утешается «серым промыслом»: ловит мышку и ею свой «стол» наполняет.
  А ведь Мартыновна не какая-то там нищенка.  Ей и пенсия положена. Да не видит она ту пенсию. Уходит та пенсия пряменько на карточку внучеку  Коленьке. Упитанному бездельнику, подвизающемуся  в  городе, в какой-то липовой конторе мелким бюрократом. Этот Коленька как-то так умело обработал бабушку, что та такому положению дел радуется. А если кто спросит ее о внучеке, мол, не приезжал ли, не проведывал, как-то очень горестно обижается.
 А то и прикидывается, что не расслышала.
 Так бы и длилась эта вечная «музыка»: внук  прибирает к рукам пенсию бабушки, соседи не дают помереть ей с голоду, Тарас мечтает о беломясом минтайчике… Но вот поди ж ты, на беду Коленьки, проведал о мытарствах Мартыновны глава сельского поселения Роман Романович.
 Вернее, он об этом знал и раньше.  Но тут его внезапно озарило. И он озаботился.
Земляки считают Романа Романовича мужиком правильным. Он, конечно, своего не упустит, но и понятие о справедливости имеет. Свой, словом, в доску и в обиду слабого не даст. Хотя и с хитрецой. И прежде, чем кому-то вломит от души - и  поглумится всласть.
Ну, так и вот. Терпеливо дождался Роман Романовича Кольку –лоботряса на селе, выследил, когда тот приехал за каким-то документом к бабушке, поманил его к себе и говорит примерно следующее:
-Ты, Николай, парень разумный,  оборотистый и можешь мне в одном деле помочь.
Колька от удовольствия скривил дурашливо рот, кокетливо  двинул белесою бровью. Мол, что есть, то есть, что ж тут поделаешь.
А Романыч подначивает:
- Архивы открылись, а в них - запись о кладе. Клад у нас в подвале церковном запрятан. Казна самого Ивана Болотникова!
- Чего ж не отрыли до сих пор?- Раззявил рот Колька.
- Тут видишь, какая хреновина, раньше-то в церковных постройках колхозный клуб был, ну и сгружали в подвал рухлядь всякую: скамейки сломанные, транспаранты, реквизит, тряпье. Забит, словом, подвал тот под самый потолок. Так вот я кумекаю: ты позови дружков своих городских, пусть подземелье вытряхнут. Дорога к кладу откроется, мы с тобой его откопаем, да законных 25 процентов себе в карман и положим! Только дружкам о кладе говорить не надо.
- Чего ж вы местных не наймете? Две бутылки им в зубы, они ту свалку на раз разворошат.
- Правильно, Коля мыслишь, правильно. Да только шум наши поднимут, что я подвал продать чужакам собрался, раз освобождаю, и все такое. Инициативную группу соберут. На митинги выйдут. А ежели, еще про клад  проведают, они мне  церковь по кирпичику разнесут. А мы ее реставрировать собираемся…
  Тут повествование, как у Николая Васильевича Гоголя заволакивается туманом, сквозь который едва - едва проступают размытые  огни невидимых домов ночного Свистоплясова, где стучат ходики, свистят чайники, а то нет нет,  да и вскрикнет обрывком веселой песенки популярная радиоволна.
 И что же мы видим дальше?
 А видим мы, что из тумана вываливается прямо на нас автомобиль с включенными фарами, обруливает Свистоплясово, да аккурат у церкви и паркуется.
 Фары гаснут и выбирается из вездехода…  И кто бы вы думали? Ну, конечно же, наш Колька. Хотя так вот сходу его и не узнать. Экипирован он, чуть ли не как спасатель МЧС. Фонарик на голове, и в руке- то же, перчатки, сапоги резиновые и даже травматический пистолет на поясе.
 Пока кувыркались мы в тумане сумрачном , успел внучок Мартыновны смотаться в город,  и там таким вот образом  снарядиться.
 Как только направил Колька луч фонаря в подвал, тут же злость его и обуяла. Хламья в подполье столько, что оно наружу ломится. Но делать нечего. Клад манит. И начинает искатель   суетливо тот хлам наружу вытаскивать. И чем больше выворачивает, тем больше страха в себе чувствует. Кажется ему, что он куда-то в преисподнюю погружается и вот- вот какую-нибудь чертовщину на свет Божий вытащит.
 Да и орудовать неловко. Толстый Колька, а вход узкий, того и гляди, застрянет кладоискатель в проходе в обнимку с кадушкой какой-нибудь .
 И луч фонаря какой-то неверный, он словно нож о завалы тупится. А Кольке и перед собой смотреть надо и взад то и дело оборачиваться, поскольку боится он, что со спины подкрадется кто-нибудь. Сердце Кольки стучит, вырваться хочет. Хватает Колька какую-то хреновину, на себя тащит.
 Вот уж  и пространство оперативное.  И тут волосья Колькины рыжие в гору-то и поднимаются. Гроб настоящий, черный!  Подгнивший только.
 Поскользнулся Колька, на спину опрокинулся, да еще и в канаву какую-то. Гроб на него сверху наехал, закрыл звезды небесные.  Не помня себя  из под домовины выужился. Как полоумный отряхнулся, да с воплем  прочь телеса свои толстые и понес.
  Несет, несет и понимает, что надо бы к машине бежать, да не владеет головой, ногам повинуется… А тут, как на беду мобилный его залетной СМСкой ухнул, да так громко в тишине той камерной, что показалось Кольке, что это рев Иерихонской трубы. От испуга равновесие потерял и носом в траву зарылся.
 Лежит, пошевелиться боится. Сердце стучит, часы тикают, думает: надо убираться отсюда по добру по здорову.
  Но клад взял свое, Кольку снова позвал, и тот на негнущихся ногах к подвалу направился.  Буравя тьму  фонарем с головы , сжимая в потной ладошке пистолет - шаг вперед и два назад-  стал он к тому гробу подкрадываться и из под полуприкрытых век  со страхом его осматривать, благо успел весь наружу вытащить.
 Поглядывает , поглядывает и понять ничего не может: прямо по черному боку того  гроба надпись белая «КАПИТАЛИЗМ», ужасающая своей неуместностью, тут у сельской церкви, в  диком, кленовом  молодятнике.
 Откуда ж было знать кладоискателю, что во времена оны при клубе театр молодежный комсомольский действовал. И гроб тот был предметом  реквизита.
 Кое- как, уже теряя от страха сознание, куда-то в полутьму ящик затолкал, где тот окончательно и развалился, явив свое пустое нутро. Но Колька на него старается не смотреть и снова  за подвал принимается.
Чего он только оттуда не выудил: горшки какие-то, связанные стопки сырых книг, четыре тяжеленных гири, громадный патефон, штук шесть здоровенных, увесистых мешка, в которые  и заглянуть -то не решился, громоздкую трибуну, - никак не хотела выходить , за стены углами цеплялась, и то и дело на Кольку всей своей массой наваливалась.
 Последней выкатил широченную кадку, полную землей, с  окоченевшим  фикусом, который хлестал его по щекам при каждом удобном случае. Перевернул ее вверх дном, упружинив фикус, свалился  на нее и, наконец, перевел дух.
Подвал был пуст. А, значит, и дорога к заветному кладу открылась. Кто такой этот Иван Болотников, Колька не знал. Но что-то такое о нем слышал.
Светало. Кладоискатель закурил. Сигаретка, торчащая из его толстых, дрожащих пальцев, смотрелась, как макаронинка :
- Сокровища там несметные наверняка,- как задыхающийся сом хлопал он широким ртом, трамбуя в нем терпкий сигаретный дам.- Как бы два раза ездить не пришлось, а то и три. Надо действовать.
Колька достал из багажника кирку и лопату и тут…  услышал бодрый присвист ненавистного Романа Романовича:
- Николай, ай, молодца! Исполнил - таки мою просьбу! Ты что, сам корячился, а помощники твои где? Ого, сколько добра!
  Составить, что ли опись? Да и передать в фонд краеведческого музея.  О, гляди-ка,  гроб, что ли, разваленный? Вот это да!
 Глава был не один. Рядом с ним – молча - и как-то очень размашисто шагал местный участковый Портупея, то и дело зачем-то поглядывая на небо, как будто ждал дождя.
- Вишь, Борисыч. Говорил я тебе, что Николай – человек - дела. И слово свое сдержит! Спасибо тебе, Коля, от лица всего нашего поселения! - Протянул Романыч руку обалдевшему кладоискателю.
- А я уж хотел бригаду нанимать. А там такая братва, сколько ни плати, и за три дня не управятся.
- Выражаю благодарность за освобождение подвала!- Козырнул и Кобура Кольке. И обратился к свалке.
-В гробу покойника не было? Может тут налицо давнишнее преступление?!
- Не было.
- Ух, ты, патефон! Его еще починить можно… Чур, мой, начну коллекцию.  О, и наждак хороший, просушить только.
-Патефон оставь, Борисыч! Это наша семейная реликвия. Мой дед передал его на баланс клуба.
  Возьми вон лучше горшки. Под цветы в кабинете сгодятся.
 Из подземелья донесся  озабоченный голос милиционера:
- Тут, Романыч, проверить надо, проветрить, подмести …  И, как это у нас руки не доходили?! Тут же целое СИЗО оборудовать можно. Надо еще двери навесить, и - замок покрепче. А то - идеальное место, чтоб преступникам прятаться.
- А клад -то на месте?- Растерянно промямлил Коля.
- Клад, Николай, такое дело… Кто, писал те архивы, ведь не известно. Может пьяный летописец, может шальной. Это я к тому, что нету гарантий клада. Да ты не тушуйся, хлопчик,  у меня для тебя - хорошая новость !
Романыч  полюбовно приобнял едва стоящего на ногах толстого, несостоявшегося богатея , произнес почему-то шепотом:
- Ты знаешь, а ведь бабушка-то твоя, Мартыновна, прямиком под колпак  преступной шайки угодила . Пенсию , вишь, эта шайка у нее выманывает.  И дельце-то обстряпано так, что вроде старушка деньги добровольно отдает. Но бабушка-то слабоумная уж, а потому - налицо преступный умысел.
- Борисыч,- крикнул глава участковому.- Как статья-то называется, по которой пойдут эти несчастные вымогатели?
-  159 УК РФ, - эхом отдалось из - под земли. - Мошенничество, совершенное в отношении лица, находящегося в заведомо беспомощном состоянии. До десяти лет лишения свободы!
- Вот, - подытожил Романыч.- Следствие вышло на их след. И уже знаем номер их карточки. Осталось взять с поличным у банкомата. Как думаешь, кто бы это мог быть?
 - Откуда я знаю?- Колька испуганно поежился.
… Он пытался запустить мотор, тот никак не запускался.
-Кстати, Николай, вот еще хочу тебя спросить, как человека начитанного, - разминался рядом с машиной Романович. - А почему от картошки толстеют? Ведь не рыба, не мясо, а бока разносит!
«Шел бы ты к чертям собачим, в подвал тот самый, сволочь!» - Плевался Колька, вращая баранку непослушными извазюканными грязью руками.
 «Подавись и картошкой своей, и мясом».
Позже он сверился с Интернетом, и, пунцовея от злости, понял, что от картошки, в общем-то, и не толстеют.
 И возненавидел Романовича еще пуще.
 А вскоре у покосившейся калитки Мартыновны возник веселый , расторопный почтальон с пенсией, и, то и дело слюня палец, деловито слистал с плотной пачки бело-зеленые купюры.
 Тарас забросил мышиный промысел и перешел на свой любимый минтай. И мурлычет теперь невпопад, даже когда на него шикают. Ушки прижимает, а мурлыкает потому, что сыт и настроен оптимистично.
А в Свистоплясовской церкви открылась реставрация, начало которой положил внук Мартыновны Николай, освободив,  от хлама, чуть ли не ценой собственной жизни, вместительный церковный подвал.
А сама Мартыновна, тем не менее, потихоньку прикапливает.
Ждет ненаглядного Коленьку. Соколика ясного. А тот в деревню, почему-то,- ни ногой…