они очень разные...

     ОН НИКОГДА…
     Геннадий Фёдорович бодро открыл двери парадного. Вышел и вдохнул – прекрасное майское утро, когда после вчерашнего дождя дышалось очень легко. Можно и пройтись. Он всегда старался пешком добираться до работы – чего портить нервы в этом транспорте? А так – и воздухом подышит и для тела – тренировка.
     …Аккуратный бордюрчик, о, баба Соня будет негодовать – ночью, кто-то, наверно машиной, снёс невысокий этот самый бордюр, что огораживал клумбу со скудным ассортиментом чахлых цветов. Бывает. Он повернул за угол и пошёл через дворы – так короче, да и вредных автомобильных газов меньше, чем на центральном проспекте.
     …Ты посмотри, червяков-то сколько на асфальте? И куда вы ползёте? Вот глупые – думают, что в неведомом – всё лучше, чем в их крошечных щелях меж плиткой, в клумбах, уморённых тенью высоток, в трещинах в асфальте. А ведь там – всё то же. И такие же бедолаги выползают оттуда. Геннадий Фёдорович знал, что когда он вечером будет идти обратно, многие, очень многие эти бедолаги скукожатся от ветра, солнечных лучей или будут попросту раздавлены. А что делать? Это только в детстве можно думать, что спасёшь многих. Когда он был маленьким, они с ребятами думали, что дождевые черви – это будущие змеи. А поскольку змей боялись – червей давили. Потом, после уроков природоведения в школе, стало ясно, что дождевые черви – это черви, а змеи – это змеи. И маленький Геннадий Фёдорович начал их спасать. Опаздывал на уроки, но спасал. Перепадало. А ещё через несколько лет он понял, что, сколько не спасай, а всё равно выползали, выползают и будут выползать. И будут потом ещё несколько дней лежать сухими загогулинками на сухом асфальте.
     …О, сколько накурили – целая гора бычков, да ты посмотри – видать вечером тут собралась целая компания. Наверняка жители этого двора – пол ночи не спали, слушали. А бычки-то – не от простых сигарет. И откуда эта молодёжь деньги берёт? Ну, это родители виноваты – сколько лет работали, а теперь потакают деткам, чтоб хоть эти пожили в достатке да праздности, чего горбаться-то?
     …А бутылок из-под пива сколько то? И откуда у людей столько здоровья? Да, знавал Геннадий Фёдорович одного такого мужика – пивное брюхо было – о-го-го! Мужик, когда помер, его гроб гробовщики отказались нести – такой тяжёлый был.
     …Ну, ты посмотри – сколько ям-то на асфальте. Наверно тонкий асфальт положили, а потом машинами разбили. И вот теперь – прыгай по этим ямам! И когда только коммунальщики ворованными деньгами подавятся? Ну вот, знакомый Геннадия Фёдоровича – купил новенькую иностранную машину. И что? Через год – она тарахтела и ломалась, как самая обычная, отечественная. А всё – из-за дорог наших. Там ведь, за границей – всё отменного качества, не то что… Вот в Париже, говорят, даже бомжи могут спать под Эйфелевой башней.
     …Вот и он! Голубчик! Утро раннее, а он уже промышляет в контейнере. Рядом стоит опухшая женщина средних лет в, странного цвета и неопределённого фасона, одежде. Бомж выкидывает из контейнера мусор в пакетах, лишь изредка что-то передавая своей женщине. И когда ж вас заставят работать? Здоровья пить – хватает. А вот работали бы вы, как я…
     …А коммунальщики тоже – хороши, вот и в соседнем дворе – мусор ещё не вывезен. Половина девятого, а мусор – не вывезен! Ну почему не хотят работать? Из-за таких, можно сказать, мелких деталей, и сбивается механизм коммунального хозяйства? Вон, у одной из сотрудниц Геннадия Фёдоровича знакомый работает на мусоровозе, так они пока все анекдоты не перескажут – из гаража не выезжают. Ну как так?
     …Ну, ты посмотри! Очередной влюблённый бедолага на асфальте нарисовал «Света, я тебя люблю. Выходи за меня!!!» И эта глупая модель сердца… Да разве ж сердца такой модели? И какая Света захочет выйти за человека, что её имя марает на грязном асфальте? А если заедет сейчас во двор какой-нибудь дядя Вася, поставит машину и будет «Света, я тебя… за меня»? Или и того похуже? Ну что это такое? Куда смотрят дворники? А этот глупец? Ну, зачем ему Света? Вот, у Геннадия Фёдоровича, в юности тоже была такая же Света… И что – махнула рукой и вышла замуж за моряка. А что, моряки – ушёл в море на пол года, на год и что…? Сиди жди теперь, Света.
     …О, детская площадка, песочница. Фу, ну конечно, и собака тут, вот отходит, сделал кучку – и уходит. И что теперь? Куда хозяева смотрят? А это – бродячая собака, глядишь и глистов нанесла в песочницу. Ну, что это такое делается? Почему не отлавливают этих тварей? Вот, поди ж, покусала ведь в детстве Геннадия Фёдоровича собака. Бешенной не была, а уколов – всё равно положенное количество ему вкололи. Ну и кому это нужно?
     …Хм, два рубля валяются на дороге. Рубль и рубль. Кто ж это такой растяпа? Не бог ведь знать какая сумма, а без неё – даже батон хлеба не дадут! Э-эх, разве такое было, чтоб деньгами сорить? Хотя, однажды Геннадию Фёдоровичу повезло, несколько лет тому назад ему посчастливилось найти четыреста рублей! Да, подобрал. И в копилку положил.
     …Геннадий Фёдорович дошёл до дверей конторы. Ну вот, опять кто-то дверь закрыл ногой – грязища-то какая, нужно сказать уборщице, чтоб помыла. Куда это годиться? Грязь-то везде какая…
     …Он никогда не поднимал взгляда.



     ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ
     Зиночка, как обычно, проснулась за час до того момента, как прозвучит мелодия будильника на мобильном телефоне. Она, прежде, перебрала очень много мелодий, прежде чем нашла эту – спокойные звуки гитары по восходящей. Под неё можно было спокойно просыпаться, но и того она не любила.
     Жаль, что не удалось ещё поспать. Но в последнее время такое происходило очень часто – переутомлённая дневными проблемами, постоянной головной болью после напряжённого дня, она засыпала уже около десяти вечера. Она старалась ложиться в это время. Иногда, бывало, нужно было посидеть, поработать, набрать какую-работу, но Зиночка того не любила. Когда проходило привычное время для сна – она долго ворочалась в постели, глаза жгло неимоверно, но дневные хлопоты стояли перед глазами, в какую бы сторону она не повернулась. Порой, в такие моменты приходили мысли о бренности мира, о смысле её существования. И где-то очень далеко рождались мысли «А смысл жить?». Но это ужасало Зиночку. А засыпала она только тогда, когда согревались ноги – спустя полтора-два часа.
     Она повернулась, и попыталась заснуть – ещё только пять, а вставать – в шесть. Можно поспать. Но мысли уже привычно поплыли: – что сегодня будет на работе, как там Сидоркин, не подерутся ли Ислин с Петровым? Она выключила будильник, включила слабый ночник и начала одеваться – всё лежало тут же, по утрам она не любила холода, не любила сбрасывать тёплого одеяла. Сняла рубашку пижамы. Жаль, оторвалась ещё одна, предпоследняя пуговица. «Ну, ты и хозяйка…» Быстро оделась. Проходя через гостиную, привычно включила свет над цветами, покормила рыбок, вышла на кухню.
     Что готовить? Сосиски с яичницей? Было вчера. Гренка? Наверно. Она включила плиту, поставила сковороду и включила чайник. Пошла умываться. Мельком взглянула в зеркало. Типичная славянская внешность, без изысков. «Ну почему я не красавица?» Вспомнились слова из какой-то песни «…Ну что ж ты страшная такая…». Грустно. «Но есть же ещё страшнее». Пока нарезала хлеб, доставала сыр, старый электрический чайник начал шипеть. Она его выключила – вода подогрелась, и ладно. Остужай потом кипяток, да и свет так экономится. Некипячёный чай – пила уже давно. Не то чтоб очень доверяла воде из крана, просто на это – махнула рукой.
     Она поджарила гренку, сняла её, привычно отрезала кусочек дешёвого плавленого сыра, размазала его на горячей гренке, в чашку налила вчерашней вечерней заварки, добавила сахара, долила горячей водой из чайника. Взяла газету. Нет, нужно накраситься, чтоб не тратить потом времени на работе. Взяла косметичку, но неловко, выпала пудреница, она разбилась и пудра рассыпалась вихрем тёплого цвета. Зиночка, нагнувшись, неловко потянула газету, на которой стояла чашка. Чашка упала, разбилась и залила водой почти новые брючки. «Хорошо, что это был не кипяток!» – подумала Зиночка. Вздохнув, пошла переодеваться…
     До работы нужно было ехать на троллейбусе или маршрутке. Можно было пройтись и пешком, но – далековато – почти полтора километра (она как-то засекла время). На километр, обычно уходило 15 минут. «Может на маршрутке? – Троллейбуса долго нет. Нет, сэкономлю денежку». Наконец подошёл троллейбус. К нему кинулась толпа студентов, бабулек, женщин, что везли продукты на рынок, хмурых, зевающих мужчин-охранников. Впереди Зиночки, едва отпихнув её, протиснулся крепко сбитый мужчина. «Вот хам!». Она входила в плотном потоке толкающихся. На третьей ступеньке мужчина остановился. «Чего было заходить, если не можешь протиснуться, в середине-то сколько места?». Но она опять промолчала. Осталась стоять на второй ступеньке. Троллейбус отъехал, долго стоял на светофоре. «Как они сегодня напишут контрольную, а скоро годовая…? Что бы ещё такого показать, чтоб им было интересно… Хорошо, что Кирха не будет…». Кирх – Кирилл Харитонович, завуч, нудный мужик. «Хотя, как без него? Кто согласиться на такую кропотливую работу? А ведь нужно её делать? И не стонет? А что нудный – так и я не подарок». Люди начали продвигаться к двери. «Чего было садиться, если едешь одну остановку?». Зиночке удалось подняться и продвинуться на пол шага. Протиснулась кондуктор, она хмуро посмотрела на троих коренастых мужиков у двери. «Ну, уж эти – могли бы и пройтись. А может, они – не местные, им сказали, вот и выходят здесь?». Кондуктор потянулась за её деньгами, споткнулась о палку бабульки, пихнула кошёлку с бутылками молока и пакетами творога. «Расставили здесь. А с другой стороны – им тоже нужно ехать…».
     Кондуктор прошла, народ чуть вышел. Стало свободнее. Зиночка пробралась к противоположным сиденьям. Сидевший мужчина предпенсионного возраста мельком окинул её взглядом и вновь, пристально посмотрел на неё. «Ну что смотришь, да вот такая, страшная и с красным носом от холода. На себя посмотри». Через две остановки выходила. Мужчина на сиденье у двери пристально на неё смотрел. «Что не так?». Обратила внимание, что на последней, нижней ступеньке лежала сим-карта. «О, и оператор, как у меня, вот кто-то обронил». Выходя, она скользнула взглядом по своему рюкзачку – все отделения были полуоткрыты. Стараясь оставаться спокойной, вышла и завернула за остановку. «Чтоб никто не видел, скажут ещё, что лохушка». Так и есть – нового телефона – не доставало. Новым он был с натяжкой – ему уж года полтора-два. Но Зиночка его берегла, и выглядел он действительно как новый. Тут же лежал телефон сына – дешёвый – зачем в школу дорогой? Она взяла его, чтоб сдать в ремонт. «Ну почему – не его украли? А с другой стороны – хорошо, что не оба сразу». И хорошо, что сына нет, гостит у родителей, не расстроится…
     Ислин и Петров не подрались. Они вместе, расшалившись, разбили мячом окно в коридоре. А ведь уроки ещё даже не начинались. Пришлось скоро набирать по телефону родителей и вести с ними неприятную беседу о цене нового окна. Мама Петрова – только угукала «Оплатим». Мама Петрова задала один вопрос «А где в это время были вы, их классный руководитель?»…
     К началу второго урока её порадовали:
     – Зинаида Александровна, а вы слышали новость? Наш-то Кирх – уволил бабу Катю? Да, что была уборщицей… – Зиночка очень расстроилась. Катерину Львовну она знала, еще, когда сама училась в этой школе. «Хорошая женщина. Возраст конечно, а кто молодеет?». Да, возможно она была неповоротливой, но зато – полы всегда были чистыми, цветы на подоконниках – политы и перед входом в учительскую – всегда влажная тряпка на полу. Зиночка неизменно, к восьмому марта, старалась подарить Катерине Львовне коробку конфет. И почти всегда та говорила:
     – Ой, Зинаида Александровна, вот спасибо! Уж и не знаю, доживу ли доследующего праздника? – А потом начинались обычные стариковские рассуждения – о жизни, молодёжи, о том, что припасено на смерть. Один раз в году Зиночка то выслушивала, вспоминая свою бабушку. Добрая, милая, хорошая бабушка. Сама не зная почему, Зиночка, в глубине души чувствовала вину перед родственницей. Всё казалось – чего-то не додала при жизни… Однажды, в один из таких дней Зиночка пошутила, что не хотела бы быть похороненной на местном городском кладбище – поскольку здесь не лежит никто из родственников. Хотелось бы, чтоб поближе к родным, в Березняках… И вот теперь, под восьмое марта, и поговорить будет не с кем…
     К началу четвёрного урока, на большой перемене Зиночке принесли письмо. Из областной отдела образования сообщали, что её работа не прошла конкурсный отбор. «…Мы будем ждать Вашу работу в следующем году…». Жаль, столько труда вложено. Она посылала работу уже четыре года подряд. В этот раз и литературный обзор сделала с использованием иностранной литературы, специально сидела, переводила с помощью компьютерного переводчика, а потом – выверяла тексты. И картинок много хороших набрала. И опять нет! Жаль, что столько времени потратила, да и цветные фотографии – дорого обошлись. Жаль. А с другой стороны, не написали же они, что полная неумеха. Написали, «Ждем в следующем году». Наверно стоит попробовать…
     Да, это был день невезения. За туалетом старшие ребята били хлюпика Сидоркина. А он, может от испуга, а может – переполнилась чаша терпения, поднял с земли камень и бросил его в старшеклассника. Попал в лоб – пришлось обращаться в медпункт. Мама старшеклассника Хомкина – не то чтоб была крутая бизнес-леди. Обычная базарная баба. В прямом и переносном смысле слова. Таких как Зиночка, нужно было, по меньшей мере, четыре, чтоб сформировать формы мамы Хомкина. Пока мама Хомкина в кабинете завуча (вернулся таки!), после шестого урока, орала на Сидоркина, на его классную учительницу – Зинаиду Александровну, та посматривала на часы – через час на автостанцию приедет автобус, которым мама из села передала передачу для Зиночки – молоко, творог, яйца, кусочек копчёного мяса и курицу. С её зарплатой – это была большая роскошь. Она смотрела на часы – пятьдесят минут…, сорок пять…
     – Кирилл Харитонович, я прошу прощения, мне очень нужно уйти…
     – Вы на работе или в клубе? А здесь кто останется?
     Сорок…, тридцать восемь, тридцать четыре…, двадцать девять…
     – Кирилл Харитонович, я разберусь в ситуации, переговорю с родителями Миши Сидоркина. Людмила Васильевна, я прошу меня извинить…
     – И это всё? – Взвизгнула мама Хомкина.
     С работы она смогла уйти только в шесть. Автобус давно ушёл. И телефон украли – не позвонишь маме. «Ну, хорошо хоть…, что Хомкину не попали в глаз. Так бы легко не отделалась»…
     Идя по лестнице, домой, она споткнулась на ступеньке и сломала каблук. Задерживая падение, куртка зацепилась за завиток перил и порвалась. Но Зиночка не упала. Эх, что теперь обуть, и сколько сапожник возьмёт за каблук? А куртки жаль. Ходить в зашитой? «Но хорошо, что не упала, а то ведь высоко, костей не соберёшь»…
     Войдя домой, она привычным движением включила свет, разулась, бегло осмотрев куртку, скинула её, на кухне, наскоро помыв руки, поставила сковороду и выкинула на неё остатки вчерашней вечерней каши, что стояла в холодильнике. Пускай разогреется. Поспешив, включила компьютер. Пришло письмо или нет? Дело в том, что неделю тому назад она отправила на один литературный портал коротенький рассказ о романтической привязанности зрелого мужчины и молоденькой девушки. Вроде короткий, а писала долго, мучительно, опираясь на собственные чувства и переживания. Много раз вычитывала, сокращала, добавляя отдельные фразы, расставляя запятые… О пришло! «…Содержание – банально, история – выдумана, такого не может быть. Текст, стилистически, не вычитан. Принять к опубликованию не можем. Доработайте»…
     Глядя на письмо, Зиночка сидела у компьютера долго. Она так трепетно подыскивала слова, которые, казалось, очень тонко отражают её состояние, её чувства… А тут – такого не может быть! Она так долго выдумывала подходящий псевдоним, чтоб было не банально и красиво. Зачем псевдоним? Её же все знают, чтоб не смеялись. Ну и что, что страна большая? И на старуху найдётся проруха. «…Ну, в конце концов, можно отослать на другой сайт, а почему нет?».
     Каша подгорела сильно, съедобными можно было считать лишь несколько ложек. Но и они горчили. Зиночка поморщилась и выпила тёплого чаю. «Ну, вот другие – после шести не едят, и ничего»…
     Зиночка, до половины двенадцатого, проверяла контрольные. Но ведь столько вкладывала в них, так пыталась, и это рассказала…, и это показывала на картах! Ну как ещё им донести материал? Вот раньше – приходили в школу за знаниями, дорожили ими, последнее отдавали, лишь бы была эта возможность ходить в школу. А сейчас – им ведь ничего не нужно. Как их мотивировать? «Но это ещё хорошо, вот в «Б» классе, у Ангелины Викторовны – вообще половина двоек»…
     Спать не хотелось. Зиночка приняла душ, почистила зубы. «Что завтра готовить на завтрак? Гренку? – была сегодня… Наверно яичницу с сосиской…» Она выключила везде свет, оставив лишь бра у кровати. Села на кровать и начала надевать пижаму. По паркету покатилась последняя пуговица от пижамной рубашки. Пуговица небольшая, чёрненькая, с четырьмя дырочками. Пуговица долго не могла успокоиться, кружась. И осталась недвижима, на потёртом, давно не лакированном полу.
     Зиночка смотрела на неё некоторое время, а затем резко встала. «ВСЁ!». Не «Всё», и не «всё». А именно «ВСЁ!». Чёткими движениями она включила в комнате свет, выключила бра и пошла на кухню. Там, на верхней полочке шкафчика, в углу хранились бабушкины лекарства. Всё жаль было выбросить – ими же пользовалась бабушка, эти таблетки в потёртых блистерах, перебирали её тонкие, сухонькие пальчики.
     Было страшно, хотелось, очень хотелось, чтоб кто-то остановил. Но кто её понимает? И что они понимают в её жизни? Она говорила, как ей тяжело ходить на эту работу – но ведь все ходят на работу. Она пыталась рассказать, что Кирх – жуткий тип – а у кого начальники лучше? Она пыталась донести до окружающих, что коллектив, где все сплетничают и хвастают обновками – душен, – а что в других коллективах лучше? Она пыталась… А вот сейчас и позвонить некому, просто поговорить… Ей хотелось, что её боль почувствовал он, тот самый из написанного рассказа… Но ему уже много времени нет до неё дела. Как так можно жить? Тебе сорок лет, а ты – ничего не добилась в жизни… Хотела хорошую, интересную, нужную работу – вот – училка-географичка! Хотела семью, троих детей? Ну, родила сына в скоропалительном браке, такой же скоропалительный развод? Хотела жить в достатке? А улыбаться, заискивать и брать …благодарности – не хватает мозгов. Ничтожество! …А сын? Как же он? Но у Зиночки ломил затылок, пульсировала кровь в висках, от волнения подташнивало. О сыне, почему-то не думалось. Сколько детей растут сиротами? Если будет умным – выкарабкается – есть бабушка, дедушка, тётя и дядя. А будет глупым – никто ему не поможет, ни деньги, ни связи… Не думалось и о том, что никому не сказала о желании быть похороненной в Березняках, возле родни…
     Зиночка, аккуратной стопкой, выложила таблетки, все какие были, набрала в чашку, с выщербленным краем воды из-под крана, собрала в горсть таблетки и выпила залпом…