Невесёлые солдаты

Часть вторая.


В казарму мы с Илюхой возвращались подавленные. Наказание прогремело для нас неожиданно и показалось нам обоим чрезмерным. Причину гнева полковника я взял на себя и признался Илюхе, что это я виноват – не к месту и не ко времени ухмыльнулся, и потому полковник разозлился на нас обоих.

Илюха меня успокоил:
    – В том-то и дело, Санёк, что я тоже чуть не рассмеялся…сам не знаю с чего. Смешинка в рот попала, что ли?

Синхронность нашего с Илюхой смешливого настроения всё равно оставалась трудно объяснимой, но как-то меня успокоила: не один я такой беспричинно весёлый. Нам стало легче, и в казарму мы вошли уже спокойные. Вошли ещё в сержантских погонах, но поскольку мы стали рядовыми, то лычки с погон пришлось тут же спороть. Начиналась новая солдатская жизнь…на третьем году службы.

После обеда старшина отвёз нас в крепость и сдал дежурному помощнику коменданта – в старой крепости, почти в центре города, располагалась военная комендатура и при ней – гарнизонная гауптвахта.

Конечно, в самом «сидении» на гауптвахте нет ничего весёлого – тюрьма она и есть тюрьма. Но человек везде приспосабливается жить так, чтобы было веселее жить. Наша отсидка в камерах-одиночках пролетела неожиданно быстро, как один день.

Когда нас вселили на губу, три камеры уже были заняты. После ужина находчивый и технически талантливый Илюха умудрился изнутри открыть свою камеру и выпустил нас в коридор. Познакомились, перекурили и погрелись у газовой печки, и до отбоя травили анекдоты.

Перед отбоем Илюха закрыл нас, а потом и сам закрылся. Пришёл разводящий из караула, выдал нам деревянные топчаны и шинели – по ночам в каменных мешках было прохладно.
 
Размер камеры метр на два, в высоту метра четыре, и где-то под потолком узкое зарешёченное окно. Поперёк камеры в стены заделаны две толстые доски на высоте колена от пола. На эти доски укладываешь топчан (похож на пляжный лежак), ложишься сам, укрываешься шинелью и спишь с 22-х до 6 утра. Жёстко спать, но, тем не менее, спали мы спокойным здоровым сном. Никаких тревог, никаких учений, никаких командиров, никаких маршировок…Даже если война, то нас караул будет охранять и защищать.

Всё как положено – век свободы не видать. Но вековать здесь мы не собирались, у каждого был свой срок – от пяти до десяти суток одиночного заключения. Впрочем, наше заключение только формально считалось одиночным, а фактически мы отбывали срок в общем коридоре, у тёплой печки и беседовали о жизни, о девушках и немного о службе. День пролетал, как один час.

Кормили на губе хорошо, хлеба оставалось много, и мы приспособились сушить сухари на газовой печке, а потом грызли их во время долгих философских бесед.
Чтобы нас не видели в коридоре, сидящих у печки, мы выкрутили все лампочки. Заглянувший в коридор часовой со света не видел ничего и спокойно уходил. Некоторые принюхивались и говорили вслух:

    – Что-то здесь пекарней пахнет?

Так и должно быть – у нас весь день и даже ночью на печке сушились сухари.

В камере №1 сидел курсант Высшего общевойскового училища: вернулся из увольнения только в 6 утра вместо 21-го часа (девушка не отпускала). В казарму пытался пробраться через окно второго этажа. Застукали в окне, ещё минута и он бы лежал под одеялом и делал спящий вид. Не повезло.

В камере №2 сидел грузин из сапёрного полка: не подчинился сержанту, послал его…подальше.

В камере №3 сидел старший матрос Каспийской флотилии: поругался с офицером, послал…на три буквы. Этот парень смешно рассказывал анекдоты, а знал он их весьма много.

В камере №4 отбывал срок заключения …ваш покорный слуга. За что и сколько – вы уже знаете.

В камере №5 отбывал срок Илюха, мой друг. Здесь вы тоже в курсе, что и почём.

Один раз, уже перед освобождением, нам с Илюхой удалось напроситься на подходящую работу. С утра пришёл помощник коменданта и спросил: кто знает столярное дело – нужно табуретки починить. Илюха представился умельцем и попросил меня присоединиться в качестве помощника столяра.

Мы с ним полдня работали во внутреннем дворе комендатуры и починили с десяток расшатавшихся и трёхногих табуреток. Илюха вообще-то плотником работал на гражданке, но от плотника до столяра – один шаг.

Работу мы сделали на совесть, за что нам вынесли благодарность.

Эпизод с ремонтом табуреток мне вспомнился три года тому назад, когда знакомый показал мне в компьютере около сотни фотографий, снятых в разных местах города Баку. Среди фотографий нашлись виды старой крепости, башня «Кыз галасы» (Девичья башня), древние крепостные стены и внутренний дворик восточного типа.

Так вот, этот восточный дворик я узнал – это и есть тот самый внутренний двор военной комендатуры, где мы с Илюхой, заключённые гауптвахты, чинили военное имущество – табуретки. Ещё тогда он мне показался каким-то…восточным. Но это и не удивительно, если знаешь, что Баку – город восточный.

Комендатуры нет, а восточный дворик сохранился.

Удивился приятель такому совпадению и сказал, что по тем местам сейчас водят туристов на экскурсии, а про гауптвахту и комендатуру – ни слова, только говорят, что это остатки «старого города».

***
Служба в линейно-кабельной роте мёдом нам не показалась, но и каких-то особых трудностей, которыми нас запугивал полковник, мы тоже не ощутили.

Ротный командир, офицеры и сержанты относились к нам уважительно, службу и уставы мы знали, матчасть и технику тоже, с дисциплиной всё было в порядке. Мы исправно ходили в караул, разматывали и сматывали телефонный кабель на учениях, сидели на политзанятиях, на перекладине подтягивались десять раз, научились монтёрскому делу – ставить столбы и подвешивать на них телефонные линии.

Да и третий год службы давал свои законные преимущества: в наряды нас часто не гоняли, на учениях не грузили тяжёлой работой, и порой было даже неудобно, когда всё отделение пашет до седьмого пота, а мы сидим, покуриваем в тенёчке.

Приказ о демобилизации пришёл в своё время – в конце сентября, но в тот год как-то туго шла демобилизация. Уже появились молодые солдаты из нового призыва, а дембель в полку всё не начинался. В других частях тоже затягивалась замена старослужащих новым пополнением.

Первые уволенные в запас поехали домой только в ноябре. Когда в роты прибыло пополнение, нас с Илюхой отправили дежурить на полевые коммутаторы в окрестностях города, лишь бы только подальше от начальства. Нас это вполне устраивало, но дембель затягивался и это нас никак не вдохновляло. Ни на что.

В конце ноября нас взяли в команду из 4-х человек на заготовку капусты для полка. Нам объявили приказ по полку – до дембеля оставалось десять дней, а потому на капусту мы поехали с радостью. Когда делом занимаешься, то время летит быстрее.

На станцию Худат (80 км к северу от Баку) мы приехали к началу заготовительного сезон, а потому нас впрягли в транспортировку овощей с полей на склады. Поселились мы в заброшенном, но в чистом и сухом доме вблизи станции.

Илюха взялся готовить еду, и здесь у него проявились кулинарные способности. Всё-таки талантливый человек, мой друг Илюха. За что ни возьмётся, всё у него получается.

Продуктов у нас было навалом – тушёнка, крупы, макароны, а картошку и овощи мы таскали со складов – бери, сколько угодно. Особенно вкусным у Илюхи получался борщ. А ещё он часто нас баловал жареной картошкой – вот чем нас не кормили в полковой столовой.

Даже наш капитан, начальник продслужбы полка, перестал ходить в ресторан на вокзале, когда попробовал илюхину кулинарию.

Через пять дней мы вернулись в часть с полной машиной капусты. Но кушать её нам уже не пришлось – дембель приблизился вплотную.

Мы уезжали в начале декабря – самым последним дембельским поездом, с пригородной станции Баладжары. Ехали с комфортом, в плацкартных вагонах.

С Илюхой мы попрощались в Ростове, здесь вышли половина демобилизованных. Эшелон шёл до Харькова – конечная станция, туда и уехал мой друг. Где-то в Харьковской области, в каком-то небольшом городке, он родился, учился, вырос и работал плотником в совхозе. Вот и всё, что я о нём знал.

Интересно, жив ли мой армейский друг Илюха? И если жив, то где он сейчас?

***
Вспомнился мне Илюха летом 2014 года, когда по телевизору показали
допрос пленных украинских солдат. Два украинских хлопца в камуфляже, немного перепуганные, старательно отвечали на строгие вопросы командира донецкого ополчения. Их взяли прямо возле «Градов», из которых они безбоязненно лупили по Донецку тяжёлыми снарядами. Эти двое успели поднять руки, остальных ополченцы покосили.

Главный оправдательный упор ребята ставили на затёртое «нас заставили». А так, вообще-то говоря, они ребята мирные, добрые. Пригрозили их посадить, если не поедут на войну. Вот они и стреляли из-под палки, не хотели, но стреляли, боялись посадки.

    – А как же те мирные люди, в которых вы стреляли?...Завтра будут хоронить убитых вами…вам покажут террористов…детей и женщин. Послушаете, что люди вам скажут… – пообещал суровый командир.

Хлопцы молчали, опустив головы и переминаясь с ноги на ногу. Один из них, ростом пониже, внешне очень напоминал моего армейского друга Илюху. И в голосе его звучали знакомые нотки, но это, видимо, свойство украинской мовы – смягчать произношение русских слов заменой гласных, как, например, в словах «паляница» и «поляныця».

Уж не внук ли Илюхи пришёл усмирять восставший Донбасс? По возрасту он годился Илюхе во внуки, мы с его дедом были одногодки. Пленные вояци призывались из Днепропетровской области, а это по соседству с Харьковской областью и Донбассом.

Вероятность такого попадания на внука Илюхи, конечно же, мала, но она есть. Во всяком случае, для меня в этом эпизоде прозвучал невесёлый привет из далёкого прошлого, где жизнь наша была веселее нынешней.

Сколько лет прошло, сколько превращений и перемещений во времени и пространстве! Вот бы встретиться с Илюхой да поговорить. Да вспомнить наши годы молодые и весёлые.

Мы тогда жили в одной большой стране и служили в одной армии. Готовились воевать с проклятым империализмом. Войны нам не досталось. Потом разделились почти мирно, но вражда затаилась. И претензии взаимные обострились, революционеров развелось, как нерезаных собак…

И вот уже внуки наши воюют: одни за независимость от Киева, другие добывают «Славу Украине!». Будет ли слава кому, пока неясно, а вот погибших уже тысячи. Дороговато будет.

С печалью я смотрю на эту бессмысленную войну. Хотелось бы надеяться, что помирятся славяне. Хотелось бы…

                21.03.2015