Мыкола

Из небольшого поселочка моего детства, родители увезли нас, когда мне шел уже  девятый год, в село Каменка на берег Обского водохранилища. Здесь я закончила школу. Папку моего и в шутку, и в серьез часто называли кочевником. Очень уж он любил менять места жительства. Я, кстати, пошла в него.
Отец, прожив в Каменке более семи лет, снова подался на поиски лучшей доли. На этот раз, судьба занесла его в строящийся город Стрежевой. Мне жаль было уезжать из полюбившегося мне, красивого села, жаль было расставаться и со своей Комаровкой, тем поселочком, где я родилась и где в то время, проживала моя бабушка Настя. Комаровка от Каменки находилась всего в 40 км. И мы, дети, во время школьных каникул, частенько навещали бабушку с дедом. А еще, мне очень не хотелось расставаться со школьными друзьями, с нашим  красивым, большим домом. Но  дети не имели привычки перечить родителям. закончив школу, я уехала в Стрежевой.
В первый же свой трудовой отпуск, я со своей старшей сестрой Людмилой, отправилась к бабушке в Комаровку.  Добираться было далеко. Более тысячи километров.  Стояло начало лета 1970 или 71 года.
Мы с Людмилой прибыли в село, в день Святой Троицы. Цвели огоньки, кукушкины слезки, ландыши и другие ранние цветы. День стоял удивительно теплый и ясный.
Небольшой наш поселок окружали колхозные поля и покосные луга, по которым были раскиданы частые, небольшие березовые рощицы. Над Комаровкой плыл густой цветочный аромат. Наших стариков не оказалось дома. Это мы поняли, сразу же по длинной лозине, просунутой между пряслом ограды и штакетинами ворот. Каждому ясно, что ворота закрыты снаружи. Вытащив палку, мы с Людмилой вошли в ограду.  Так и есть. Дом закрыт. Попросту, двери в сенцы подперты лопатой.
Интересно, остались ли где нибудь, в целом свете, такие деревеньки, в которых, хозяева уходя из дома, подпирают двери лопатами, а не запирают на надежные замки? 
Наверное есть. Но где-нибудь в глубинах Африканских джунглей.
Село моего раннего детства, несмотря на свои небольшие размеры и малочисленное население,  было очень красивым.  Широкие зеленые улицы, много тополей и берез прямо на улицах. Два рукотворных пруда в поселке и третий, сразу же за околицей, недалеко от кладбища. Когда -то, еще на моей памяти, здесь  бежал небольшой ручей, часто пересыхающий в жару. Сельчане решили, что для личного стада и колхозных коров и овец, нужен надежный водопой. На общественных началах, ручей перегородили, насыпав невысокую дамбу, превращенную впоследствии в проезжую дорогу. Так что, село от этого только выиграло. Со стороны течения ручья, образовался достаточно большой пруд, годный и для водопоя скота, и для купания детей, и для рыбалки. Очень удобно. С одной стороны дети, с другой коровы. Никто не в обиде, никому не тесно. Мы с Людмилой, едва отдохнув с дороги, отправились на пруд за село. Пройдя пол дороги, услышали знакомое, до щемящей тоски, хоровое пение. Песня неслась со стороны пруда. Но оказалось, что компания свободных от работы  людей, проведав своих покойных родственников, расположилась на пикничок на краю березового колка, неподалеку от пруда и кладбища. Рощица, облюбованная веселой компанией,  была как раз посередине  между прудом и кладбищем. И в ту, и в другую сторону было метров по 80.
Сельчане, в основном пенсионного возраста, пели так, как могут петь только мои земляки. Не в обиду будь сказано всем жителям России, но такого  самодеятельного хора, как в моей Комаровке, я нигде не слышала. Особенно если в хоре участвовали родственники моего папки. А их в Комаровке хватало. Я ясно слышала  бас моего деда Саши, высокий голос моей тети Нины, слышала звук гитарных аккордов.
Из глаз моих хлынули слезы. Состояние Людмилы было не лучше.
Постояв немного, послушав несравненное пение моих родных и знакомых, мы с сестрой возвратились в дом стариков. В наших сумках лежали подарки для дедушки с бабушкой, среди которых были дефицитные, по тем временам, продукты.   Присоединяться к компании односельчан с пустыми руками, было как-то не очень удобно. Не потому, что они бы нас не приняли. Но мы приехали к бабушке с дедушкой с севера. Нам хотелось показать не только ей, но и всем родным, что мы  заботливые и благодарные внучки. Прихватив несколько яблок, кольцо колбасы и бутылочку хорошего вина, мы с Людой вновь отправились к озеру. Но вдруг сестра, сраженная какой-то мыслью, остановилась Надо сказать, что сестра моя была юмористка, каких  еще надо было поискать. Она ловко и правдоподобно пародировала многих известных личностей, переделывала на смешной лад басни и стихи. Сочиняла и разыгрывала коротенькие, потешные сценки и без конца импровизировала на ходу.
Мы с ней были детьми своего талантливого отца и племянницами своих жизнелюбивых и веселых теток. Люда сунула мне в руки бабкину брезентовую сумку, в которую мы сложили свои "гостинцы."  -"Ты иди, а я со стороны кладбища подойду чуть попозже. Посмешу теток немного. Только виду не показывай, что это я. И не говори никому, что со мной приехала. Да торопись, а то вечереет. Скоро бабульки коров доить расползутся". Привыкнув к выходка сестры, я  быстренько побежала к "гуляющим".
В Комаровке я не была каких-то два - три года.  Меня, конечно же, сразу узнали и радостно затащили в середину компании. Здесь был дядя Николай, старший папкин брат. Его жена Соня, бабушка с дедом. Папина сестра Нина с мужем и много более далеких родственников. Меня забросали вопросами о нашем жить бытье, о здоровье родителей и прочее. Кое как ответив на многочисленные вопросы, я попросила всех спеть. Дядя Коля взял в руки гармонь, Нина гитару и..... сердце моё упало вниз. Я и сама пела достаточно хорошо!  После пары песен, я спросила у бабушки, как у них дела. Кто жив, а кто помер, кого они поминают так весело сегодня, в день Святой троицы? Бабы наперебой загалдели, стараясь чтобы я на каждую из них обратила внимание. Не каждый день в маленький поселок приезжают гости. Из женских, торопливых сообщений, я узнала, что за время моего отсутствия в поселке, умерло двое стариков и родилось штук пять младенцев. -"Мыкола наш помер", - сообщила бабушка. Я тут же вспомнила потешного, криворотого старичка, неопределенного возраста, немного "дурковатого", как выражались односельчане.  Дед Николай Полищук, при встрече с любым человеком, спешил представиться, -"Мыкола". Он, видимо не помнил, что делал это каждый день и по нескольку раз. А может быть, ему нравилось так представляться. Ведь, став постарше, я обратила внимание на  хитринку в его, далеко не "дурковатых" глазах.
С ранней весны и до самых заморозков, "Мыкола", ходил по селу в жутко застиранных полотняных штанах, похожих на кальсоны. Рубаха тоже соответствовала штанам. Но самым нелепым атрибутом его летнего наряда, была ватная шапка ушанка  и серые валенки, подшитые кусками брезента. То ли, природное уродство, то ли, ранний инсульт изуродовали лицо мужика, покривив его рот и нос. Сколько я помнила деда Полищука, жил он один, детей не имел.Все дружно выпили за упокой души потешного старичка.
А потом, со стороны кладбища, появилось ОНО. Что-то непонятное, в серых стариковских кальсонах, в зимней шапке, с косой на плече и печной кочергой в руке. Лицо ЕГО было совершенно черным. На ногах - огромные серые валенки. На шее болталась засушенная рыбина, подвешенная на веревочке.
ОНО зывывало дурным голосом и противно хихикало. Я не сразу поняла что под внешностью "призрака" прячется  моя Людка и заорала вместе со всеми от самого настоящего ужаса. С воплями -"Мыкола!",  и старые, и молодые резво бросились наутек. И только дед Саня, не веривший ни в Бога, ни в черта, отсидевший  12 лет в тюрьме за непреднамеренное убийство, пошатываясь, двинулся навстречу "Мыколе", размахивая чьим-то забытым в панике, костылем. Не доходя до "стола", "Мыкола" остановился и скинув валенки, далеко обежав деда, спустился к воде. Большинство женщин сгрудившись у берега, со страхом и повизгиваниями, наблюдали за "призраком" А тот сняв шапку, из - под которой упала волна длинных, рыжих волос, прыгнул в воду и хохоча по женски, поплыл вдоль берега к перепуганным теткам.
Первой пришла в себя тетя Нина, -"Людка, зараза такая, напугала до ус... ки" - завопила она. Сельские женщины с хохотом, и матерными шутками, бросились вылавливать "Мыколу" из воды. Спустя четверть часа, над вечерним поселком зазвенела с новой силой, песня про любовь и страдания. Наши с сестрой голоса, вплетаясь в общий хор, не только не портили, но и украшали Русскую красивую песню. "Мыколу" отмытого от сажи и грязи, угощали с особым старанием. Наугощали так, что мою мало и редко выпивающую сестру, пришлось вести домой под ручку.
Как потом выяснилось, Люда ничего не знала о смерти настоящего "Мыколы". Просто одела дедовы серые кальсоны, нательную рубаху, старую драную шапку и валенки. Для большей интриги, вымазала лицо сажей. 
Весь месяц мы с Людой купались, загорали, пололи бабушкину картошку, бегали за первыми грибами сморчками, удили карасей на прудах. Все планы поехать в Новосибирск в цирк и зоопарк, так и остались нереализованными планами. Отпуск удался на славу. И ни я, ни Люд пожалели о том, что провели первый в своей жизни отпуск в нашей родной Комаровке, а не на экзотическом море.
Село моё родное. Комаровка!
Кто смёл тебя, безжалостно с земли?
Зачем так беззастенчиво и ловко
Судьба твой прах развеяла вдали?

Судьба? Или приказы те, что свыше
Бездумно разлетались по стране.
Но боль твою, я через годы слышу
Мое село, которого уж нет!

Мое село, где в босоногом детстве,
Мы доброте учились и любви.
И никуда от памяти не деться -
Она, с рождения, у нас в крови.

Печаль и память. Гены поколений
У многих, до сих пор, в душе живут.
А призраки погибших деревенек
Над Малой нашей Родиной плывут!