Герой

Противный писк, привычное движение рукой к будильнику - писк пропадает. Эней просыпается. Протекший коричневый потолок, грязные шторы – как итог того, что он всюду не успевает. Поднимается, садится на мятую кровать. Электронные часы показывают шесть тридцать ровными зелеными палками. Одна из них не отображается - верхняя, последняя. Так что ноль похож на незаконченный прямоугольник с рогами.
        Эней чешет подмышку в растянутой дырявой майке. Надевает рабочие штаны с множеством карманов, висящие на спинке стула рядом. Продевает ступни в растоптанные тапки, привычно проходит на стылую кухню, наполняет изъеденный накипью чайник водой. Разжигает огрубевшими пальцами синий цветок газа. Пусть пока греется. Мочится в ржавый унитаз с пятном в виде континента. Заходит в ванную, пускает прохладную воду - кто-то там сверху экономит на ее температуре.
Соседка - тетя Галя с собачкой - звала Энея жаловаться с остальными жильцами, но мужчина не уверен, что у него получится. Допоздна на работе, а пропускать ее из-за подобных мелочей никак не может. Так он тете Гале и сказал под осуждающим взглядом. Не любит он их и боится немного, этих шушукающихся про него и его не пропадающий запах алкоголя старушек, вездесущих,  дежурящих на лавках.
Эней умывается, чистит зубы раздавленной щеткой с торчащей в стороны желтой щетиной и немного скребет себя под холодной водой древней "одноразовой" бритвой из гастронома. Хоть это и неприятно, но Эней спокойно сносит и холод, и зуд подбородка, и тяжелые рабочие будни. Возвращается на кухню, ставит сковороду и обильно поливает ее маслом, чайник уже начинает немного булькать.
Из комнаты доносится новый звук  - это будильник Вики. Эней достает из маленького круглого холодильника "Харон" (произведенного в стране его детства) яйца. С шипением бросает на раскаленную поверхность. Оглядывается.
- Викуся, вставай. Пора.
Вытаскивает из облупленного шкафчика на стене две чашки, треснувшую ставит себе. Насыпает чай, надалбливает из кувшина сахара с застывших краев, тряпкой берет горячий чайник, заливает кипяток в чашки. Вверх поднимается пар, кухня теплеет, пахнет почти готовой яичницей.
- Викуся!
- Да иду я, - раздраженный голос из коридора, соединяющего кухню с прихожей. Слышаться шаркающие шаги дочери. Эней снимает сковороду, разрезает вилкой четыре яйца на две полоски. Пытается аккуратно переложить яичницу на белые кругляши тарелок. Один желток надрывается, Эней шикает, забирает бракованную порцию себе. Бросает сковороду в рукомойник.
- Ты зубную пасту новую не купил? Я эту уже выдавить не могу! - Доносится крик из ванной.
- Прости, забыл. Ты постарайся, я там ее прищепкой зажал!
- Пап! (Обвиняющие).
На самом деле Эней не чувствует угрызений совести, денег на пасту пока нет. Мужчина достает хлеб, режет острым ножом на доске. Свежий мякиш то и дело прогибается под лезвием, не желая превращаться в ровные куски. 
В комнату заходит четырнадцатилетняя девочка в расстегнутой школьной рубашке и с растрепанными волосами. Падает на табурет напротив, пододвигает его ближе к столу, скрипя ножками по полу.
- Снова яичница! Сколько можно? - Она закатывает глаза и берет вилку. - Ты опять столько масла налил! Я уже не могу есть этот жир.
Эней пожимает плечами, почти закончив со своим завтраком. Указывает дочери на хлеб. Та бросает на отца взгляд подкрашенных глаз и берет кусок. Закончив, Эней легко пьет невероятно горячий «чифирь», что он себе вскипятил, бросает тарелку в рукомойник и идет в прихожую, демонстрирующую оторванный край обоев и плетенный красный ящик. Надевает пыльные массивные бутсы. По майке скользит колючий свитер с подпалинами. Сверху набрасывает бессменную плотную куртку.
- Не опаздывай в школу! - кричит Эней в сторону кухни, вместо "я ухожу и люблю тебя", которые он никогда не смог бы вымолвить. Из кухни неопределенно мычат.
Мужчина закрывает оббитую дерматином дверь, бежит вниз по лестнице, параллельно надевая дырявые перчатки. На улице холодная весна, воздух паром вырывается из легких. Эней засовывает руки в высоко расположенные карманы. Пробегается к автобусной остановке - нужно застать время, когда еще не так много людей. Буквально через пятнадцать минут будет уже не сесть. Он заталкивается в пыхтящий бензином и дымом агрегат. Едет в толкотне на работу. Он, как и все, строит Машину.
Машину, которая сварит всех людей, когда будет достроена. Но пока она еще не работает и никто не знает, сколько будет длиться строительство. Машина называется "Сцилла".
Эней тянет шею, рассматривая привычный маршрут до работы в фрагменте окна, что попадает в его скудное поле зрения.


Работа, он тут уже двадцать лет пашет. До Кризиса пахал, и сейчас. Проходит КПП.
        Раздевалка, Эней меняет лишь куртку. Федька и Сенька уже пьют - прозрачная бутылка рядом с ними "Красной" наполовину пуста. Эней сглатывает. Ребята прячутся от окружающих, чтобы не делиться, но к Энею относятся неплохо, так что готовы немного налить «за компанию». Федька, криво подмигивая, машет рукой, подзывая приятеля.
- Что, уже дали аванс? - С надеждой спрашивает Эней, помня про зубную пасту, обещанную дочери.
- Нет, братишка, ничего. Это Сенька подогнал, ему за халтурку подкинули, - виновато пожимает плечами Федька, указывая ладонью на бутылку водки.
- А для меня там халтурки нет? - Просто и незатейливо спрашивает Эней, присаживаясь.
- Не... ик, - отвечает Сенька, бросая испуганный взгляд на Федьку.
- Ребята, а у вас нет пары рублей в долг? Мне дочери зубную пасту бы купить, ни черта не осталось уже.
- Да у нас у самих, бляха муха, ни черта нет. Даже закуски не купить. Видишь как, - снова пожимает плечами, - это Сенька, молодец, хорошо, что "Красную" приволок, - произносит Федька виноватым тоном,  заканчивая фразу дружеским хлопком по спине тощего и лысеющего, от чего тот дергается корпусом вперед. Сенька поправляет очки, одна дужка которых держится на синей изоленте. Глупо хмыкает.
- Да, снова задерживают, сколько можно, - сокрушается Эней, поднимает одну из кружек, смотрит на свет, зачем-то дует внутрь и подставляет приятелям.
- Вот и мы о том же! - подхватывает Федька, наливая водку в металлическую емкость. - Это просто невозможно. Сеньке, вон, лекарства не на что купить, а у нас в семье один ящик макарон, уже месяц его жрем. Хорошо, что был. Уже видеть их не могу. А Лишчишин, говорят, себе автомобиль купил. Вот так надо учиться жить, дорогие мои. Ну что, выпьем?
Все пьют, крякают. Сенька вдруг начинает читать по памяти классическую поэму. Дочитать ему не дают. В раздевалке появляется Лишчишин - начальник отдела. Федька быстро прячет «Красную» под курткой.
- Поэзией балуетесь? Похвально, но чего филоним?
- Перекур, начальник.
- Давайте, машина сама не построится, - Лишчишин уходит.
Федька делает неприличный жест, а Сенька крутит ягодицами. Эней глупо хихикает.
- Точно, не построится. Ну что ж, дольше проживем, - замечает Федька.
- Нет на них товарища Металла! Всех бы расстрелял, - хищно заявляет Сенька, поправляет свои очки и снова икает.
- Да эти суки - чиновники и депутаты, только и кричат про Машину, и сколько она дает рабочих мест. И как мы все заживем, как идут перемены. А всех нас просто продали, обокрали и на***ли, - грустно заявляет Федька, почесав крестец.
Сенька вновь начинает заунывно декламировать классический стих. Эней берет перчатки и равнодушно направляется в цех. Его более пьяные товарищи еще остаются в раздевалке. Федька пускает слезу с поэзии и твердит про замечательное образование Сеньки.
Эней становится к станку, производящему базовые детали для Машины. Его тяжелый рабочий день начинается. Вот в чем правда – вокруг, на заводе, одни образованные люди. Они знают классику, оканчивали институт на инженеров, могут чертежи сами составлять, но работают - кем приходится. И все пьют.
Эней прерывается лишь на обед. Снимает перчатки в пятнах мазута. Отправляется из шумного, дышащего ядом помещения в более спокойное место. Жарко, мужчина закатывает рукава, оголяя сильные руки на искалеченном работой и возрастом теле. Присаживается на сложенные ящики. Обедает хлебом - больше, в принципе, ничего нет. До Кризиса все было не так, не так он рос. Много чего было замечательного, много избытка, много гордости, много разговоров об этой гордости и об избытке. Было и плохое. Сейчас говорят, что было плохого куда больше, чем Эней в принципе замечал. Но он не из тех, кто замечает подобное. Рос, как и все его сверстники - сильные, перевитые жилами, работающие каждый день в поте лица, дающие ответ делом, а не пустой болтовней. И учились прилежно, как и трудились. Высшее образование, все как положено. По крайней мере, ему так казалось. Шли все к чему-то. А потом - бац, и ничего. Деньги стали бумагой, сбережения пропали. Цель тоже оказалось ложной, а какая новая - непонятно. Да и прошлое, что самое удивительное, тоже изменилось. Эней не может понять, как это вообще возможно. Но теперь, кажется, что лишь так и бывает. Ни черта не ясно было какое-то время, зато теперь есть Машина – "Сцилла". Эней не хочет ее строить, у него нет желания, чтобы люди погибли - все вымерли в один миг. Ему это кажется неправильным на грани ощущений, в красивые слова это не завернуть. Но что изменить - он не знает. Никакой другой работы тут практически нет - лишь строить Машину. Да и то - зарплату задерживают. Вокруг одни криминальные проблемы, нищета и выползающая из-за этого всякая мерзость. Может украсть? Может это ответ? Но Эней не умеет, и не знает где. Торгаши, вот от кого все проблемы, так считает Эней. Лучше бы пошли честно работать, а они только людей обманывают. Покупают дешево, а людям втридорога продают. Крадут с таким трудом заработанное.
Так что Эней строит Машину, которая убьет всех людей. По слухам она должна вскипятить их внутренности, а Федька считает, что из них даже сделают бульон. И что останется лишь один особый класс, и что этот бульон они заморозят, и у них не будет проблем с питанием, пока Солнце не взорвется. И что даже брат Федьки - одноногий защитник братских стран, ветеран недавних конфликтов - уже купил себе билет к спасшимся. И чтобы купить билет он продал шубу и панталоны своей жены Люськи.
Эней размышляет об этом еще некоторое время, пока ходит в смердящий заводской туалет и мочится.
Пора вновь к станку.
Сегодня политическая летучка, так что Эней задерживается на работе. Жаль, но не похоже, что и сегодня выдадут какой-то аванс. Эней собирается с сотрудниками в заводском помещении, наполненном старыми кривыми стульями. Пока все только начинают наполнять зал, к Энею подкатывают Сенька и Федька.
- Что они копаются? Суки! - Гневно спрашивает Федька. - Где аванс, бля? Кони, бля! Собаки плешивые, бля, - кричит из зала, все смеются. 
Кто-то поддерживает его реплики, выпучив слезящиеся глаза алкоголика. Тучная Нинка-склейщица хохочет (тем самым демонстрируя свое порочащее расположение к женатому Федьке), мощно сотрясая огромную грудь, практически лежащую на животе. Эней знает, что между этими двумя что-то бывает, но дела ему никакого нет.
- Как Машину строй, так сразу мы, - Федька наклоняется к подпрыгивающему от негодования, но молчащему Сене и сидящему с тяжело опущенными руками Энею, - будь проклята эта Машина. Я бы ее разбил, знал бы, где ее собирают. Она мне сто лет снилась!
Сенька, икая, кивает. Эней тоже вникает повторяющемуся и не несущему информации голосу Федьки, пока на сцене не появляется Иванов. Умный мужик, его даже по фамилии лишь зовут. Зал стихает, даже Федька. Иванов в молчании, театрально возносит руку вверх и начинает читать свою оду Машине. Трогательно, в конце оды все умирают, но счастливые. Зал хлопает. Федька даже встает, утирая слезы. За ним следом поднимается Сенька. Эней, истощенный за день, готовится отправиться домой и поесть каши. Но у действа оказывается второй акт - Иванов достает сборку вырезок из газет и читает понравившиеся выражения про Машину. Какие-то он остро критикует, остальные разъясняет для народа. К концу всего происходящего Эней, своим простым мозгом работяги понимает: Машина - это благо. Радостный, он отправляется в раздевалку, оставляя за спиной не угомонившуюся часть знакомых - Федька поднялся и разглагольствует, как светло им будет жить, даже пытается повторить что-то из стихов, зачитанных сегодня Сенькой.
Эней переодевается. Мимо, сокрушая лавки, проносится Федька и Нинка-склейщица, вцепившиеся один в другого. Федька держит склейщицу одной рукой за волосы, а второй бьет в прогибающуюся грудь, а женщина противника душит. В комнату набегают люди, через пять минут Нинка плачет. Ее поят Корвалолом, который она разбавляет в коньяке и заливает в себя, судорожно схватив стакан белой рукой бегемота.
У Энея нет времени досматривать происходящее, он отправляется домой. Хорошо, что в такое время транспорт уже пуст. Бурчит живот и замерзают уши.


Эней вваливается в квартиру. Стягивает ботинки, ощущая резкий запах грязных носков.
- Я дома!
        Тишина. Мужчина отправляется в ванную, моет руки под прохладной водой. Всюду запах ног и клея с работы. Рассматривает свое постаревшее лицо в зеркало.
        - Ты уроки сделала?
Тишина. Эней заходит в комнату - дочь лежит, уткнувшись лицом в подушку на их продавленном диване. За столом раскиданы какие-то школьные бумаги – ими явно только что пользовались. Неужели бросила все когда он пришел?
- Что случилось?
- У нас с понедельника трудовая начинается. Нужно сдать деньги, триста рублей (по спине Энея бегут мурашки) - но я все равно не пойду на Машину работать, я не хочу!
- Эй, Викусик! - Не зная, что еще добавить, Эней какое-то время молчит. - Все будет хорошо.
- Хорошо? Что будет хорошо, Пап? Что ты знаешь? - Девочка кричит из-под подушки. - Как ты вообще можешь работать на Машину? Она нас всех может завтра убить. Или даже сейчас! Вот! Нет, не убила? Странно. Подождем еще! Может сейчас? Снова нет, какая удача! Я бы ни за что на Машину не работала. И не буду!
- Так нет же ничего другого, понимаешь. Нам что-то есть нужно, вот я и работаю. А у тебя просто возраст такой - у всех трудовая сейчас. Ничего, немного денег заработаешь, нам в помощь будет.
- Ты меня вообще не слушаешь! Я со своими ребятами поговорила в школе - они все ненавидят Машину и работу на ней. Они не хотят - как вы. Пахать по двадцать лет и убить всех вокруг. Понравятся вам такие итоги вашей работы? Мне нет, я хочу иначе жить!
Эней молчит и лишь гладит твердой, испещренной тяжелым трудом, рукой дочь по голове.
- Тише, тише. Я что-то придумаю, все будет хорошо.
- Ты что-то придумаешь? Серьезно? Что ты можешь придумать, папа? Ты пасту купил? Твоей дочери зубы чистить нечем. Не говоря уже о другой гигиене! (Пауза) Ты не можешь мне помочь в этом! Мне форма нужна новая, этой уже пару лет! Мы и так купили ее  на пару размеров больше и подшили, ты это хоть помнишь? Из года в год рукава откатываем и снова подшиваем! Откатываем и подшиваем. На них уже полоски от этого! Ты видел? Меня все мальчики ненавидят за это, лохушкой дразнят! - Девочка сотрясается от рыданий.
- Кто дразнит! Покажи мне, - безысходная тоска в Энее наконец находит выход в гневе.
- Папа! Ты меня не слушаешь. Ты меня не понимаешь! Пасту зубную ты купил? - Поднимает голову из-под подушки девочка, смотрит из-за потекшей туши.
- Не купил. Прости.
- Я тебя ненавижу! И твою Машину! Никогда на ней работать не буду... Рыдания.
Эней сидит рядом и гладит дочь по голове.
- Все будет хорошо, - он не знает, что еще сказать.
- Уйди, пожалуйста, просто уйди и все.
- Но как же...
- Пап, просто уйди, иначе уйду я.
- Ладно.
- Знаешь ли ты, как тяжело жить с именем Вика? Вика - борьба, победа. Я должна вечно бороться. Не то, что ты. Сидишь безвылазно на своем заводе. Да бухаешь, потому что не знаешь, как жить дальше. Таково твое решение? Завел бы себе хоть кого-то.
- Все будет хорошо. Я деньги достану.
- Уходи.
Эней отправляется на кухню. Включает крошечный телевизор, отвлекающий от мрачных мыслей. Варит себе кашу, делает крепкий чай. По телевизору идут новости об убийствах, кто-то захватил заложников целый самолет и требует кучу денег. После новостей Эней смотрит сериал про полицию, воров и мрак. Выключает свет и ложится спать.
Ночью он просыпается и почему-то долго смотрит в потолок, голова пуста, а на улице лает собака, изредка проносится одинокая машина. Через минут сорок Эней, сам не замечая этого, вновь проваливается в сон.


Утро. Шесть тридцать - последний ноль похож на незаконченный прямоугольник с рогами. Будит Вику, в молчании завтракают последними яйцами.
Эней отправляется на завод. Перед работой заходит к Лешчишину, стучит.
- Здравствуйте, Николаевич. Скажите, сегодня будет аванс?
- Здравствуй, Эней, здравствуй. Да нет, вот и сам жду, последнее считаю.
Эней колеблется, но все-таки спрашивает.
- Извините, у вас трехсот десяти рублей до аванса не будет?
- Нет, сам, понимаешь, последнее потратил.
- А трехсот?
Лешчишин пожимает плечами.
- Жаль, ну тогда я это, пошел.
- Да, конечно.
- А работы никакой нет лишней, чтобы значит это, доработать? У меня дочь, понимаете. В школе триста рублей требуют, вот так.
- Да... Бесплатно у них все, как же. То на доску, то на учебники. Знаем,  - ухмыляется Лешчишин, - извини, пока нет ничего. Но если подвернется, я тебе сразу скажу.
- Спасибо вам огромное, Николаевич, - Эней отправляется в цех. Он обходит всех, пытаясь найти хоть что-то на подработку, но никто ничего не знает.
Дорабатывает до конца дня и отправляется на вокзал, шатается в темноте, холод штурмует каждую часть ветхой куртки, но Эней будто и не замечает. Мужчина греет рукой в кармане вилку -  защититься поможет, а полиция просто так не прицепится. Опасно гулять без оружия.
Так ничего и не найдя, Эней возвращается домой. Осторожно осматривает комнату дочери - та уже спит. Изможденный и замерзший и сам валится в кровать.
Утром делает кашу. На каше ему долго не протянуть - он крупный мужчина с широкими костями. Ничего, пока чаями можно отмучиться.
Вика колупает кашу и бросает ложку, уходя в комнату. Эней доедает за ней.
Отправляется на работу. Посередине дороги его пытается высадить из троллейбуса толстая женщина-кондуктор, которая ничего не хочет слышать про отсутствие зарплаты. Эней упрямо доезжает до своей остановки. Придется продать телевизор, видимо.
Федька и Сенька вновь пьют водку.
- Давай к нам, - заговорщицки подмигивает Федька. Эней радостно присоединяется. Одной кашей сыт не будешь.
- А ты-то, что думаешь про Машину, а Эней? - Спрашивает Федька, чокаясь кружками.
- Зло это. Вот и дочь моя так говорит. Говорит, что стыдно ей, что я Машину строю. Молодые. Что тут, не понимаю я их - музыку такую слушают, носят всякое непотребство. Не понимаю я их, другие они теперь, переводчик мне нужен.
- Переводчик! Это ты верно заметил! - Федька выпучивает желтые, а Сенька редкие зубы, оба хохочут, переглядываясь. Эней хмыкает, но не понимает, что он сказал смешного. - Да, надо их бить, уму разуму учить, - заявляет Федька и почесывает переходящий из синего в желтый синяк под глазом от Нинки-склейщицы.
- Всех бить! - Пискляво поддакивает Сенька, трусливо оглядываясь по сторонам, и поправляет очки.
- Да за что же их бить? Они так же заблудились, как и мы. Только решают это иначе.
- Точно! Заблудились, бедняжки, как и мы! - Всхлипывая, заявляет Федька. – Выпьем. Красиво сказал, братишка.
- Точно, заблудились, и я говорю, - заявляет грустно Сеня и начинает читать стих, прерываемый новым принятием алкоголя.
- Сень, а халтурки нет для меня по-прежнему?
Сеня грустнеет и пожимает плечами.
- Тебе  для дочери? Да? - Зычно спрашивает Федька.
- Ему для дочери, - говорит Сенька и икает.
- Слушай, там Бойко вроде пихал всем куклу, в рекламе когда-то ее показывали. Хочешь? Спроси, может тебе нужна.
- Спасибо, - Эней хлопает Федьку по плечу. Встает.
- Ты к нему осторожно, он подлый и хитрый, - заявляет Сенька, вызывая пошлый хохоток у Федора.
- Он просто нашего ловеласа лысого перед дамами в плохом свете выставляет, над стишками его насмехается. Опору из-под ног выбивает, так сказать. Вот Сенька и злится. Да, Сень?
- Это подлый человек, которому чужда красота, - грустно заявляет Сеня.
Эней все равно покидает сотрудников и отправляется к Бойко. Тот как раз мучает очередные присланные заготовки.
- Вань, привет. Слушай, у тебя никакой работы нет?
- Не-а. - Равнодушно отвечает тот.
- А кукла? Говорят, у тебя кукла из рекламы есть.
Бойко отрывается от заготовок и оживляется.
- А то, кукла есть. Моей малой, только она выросла, ей уже не нужна. Отдам за пол-литра.
- Извини, у самого пусто. За что-то другое можешь отдать?
Бойко чешет затылок, задумавшись.
- Выточи мне шесть таких, отдам. Сможешь?
- Договорились! - Эней радуется, хоть какой-то плюс.
- Может за чекушку?
- Извини, нет.
Бойко вздыхает и жалуется.
- Бестолковая кукла, ни у кого ни черта нет.
Эней задерживается на работе и не ходит на обед, выполняя свой план и вытачивая детали для Бойко, пока тот перекидывается картишками на деньги за бочками. В карты Энею не везет, да и денег нет, поэтому он не участвует в подобных состязаниях.
Вечером в пустом автобусе, усталый, Эней возвращается домой.
- Викусь, у меня для тебя небольшой подарок, - Эней от всей души надеется, что это улучшит его позиции. Не подавая вида в заинтересованности, из комнаты нарочно медленно выходит дочь, скрещивает руки на груди, опирается плечом о дверной косяк.
- Что?
- Вот, держи, - Эней протягивает сверток из промасленной бумаги. Девочка-подросток раскрывает и достает голую куклу с отвалившейся головой. Кукла из старой рекламы.
- Стой, - Эней забирает игрушку и одевает той голову. Возвращает.
- Ты что, издеваешься? Сколько мне лет, по-твоему? Лучше бы пасту купил. Дочь гневно забирает куклу и уходит в комнату. Эней пожимает плечами и отправляется мыть руки, а затем посуду.
- Сделала уроки?
- Я не разговариваю со строителями Машины! 
Эней вздыхает и садится ужинать. Каша подходит к концу.


В пятницу дают аванс. Меньше, чем должны были, да и в субботу нужно будет выйти на работу снова, но Эней рад и этому. Если вычесть триста рублей да заплатить за квартиру - остается не так и много. Да и еще ребятам нужно купить "Красную" - они его угощали. Эней не хочет прослыть халявщиком.
Довольный, он накупает круп, яиц и соль. Конечно, паста тоже есть в его списке. Он возвращается домой победителем.
Стучит возле открытой двери в комнату дочери, ждет. Та молчит. Он проходит и укладывает перед ней триста тридцать рублей.
- Это что? - Смотрит она на купюры.
- На трудовую и еще тебе, ну на личное там, что тебе нужно.
- Папа, - дочь оборачивается в пол-оборота к Энею и смотрит на его изъеденное клеем лицо, - а форму? А весеннюю одежду? Мы это купим? Или эта тридцатка на них?
- Отложим немного, потом накопим.
- Когда накопим? Я еще жива буду? Или пенсию получать буду? Или давай так - отложим, а там может и лето придет. Ты видел мою обувь? Мои туфли? Левая раскололась. Ты знаешь об этом? Как я в них ходить буду..
- Все будет хорошо, я что-то придумаю.
- Не будет, папа. Мы уже говорили про это. А сейчас уходи - мне нужно учиться.
Эней вздыхает. Собирается уходить.
- Ты пасту купил?
- Купил.
- А кушать что-то, кроме каши и яиц?
- Прости.
Комната замолкает. Эней стирает свои носки и трусы хозяйственным мылом в старом тазу. Подливает горячую воду из чайника и осматривает на наличие новых дырок. Ужинает. Нужно будет купить соленых огурцов. Да, это должно помочь. Он сходит на базар и докупит овощей.
Утром он захватывает на работу туфлю, долго рассматривает ее трещину и запаковывает в бесплатные газеты, что рассовывают по почтовым ящикам.
Нинка склеивает туфлю клеем для Машины - будет держаться на века, и шва почти не видно. На обеде Эней бежит на базар и покупает "Красную" с огурцами. Довольный, Эней зовет и Нинку, когда выставляет свою водку ребятам. Посиделки затягиваются до ночи. Федька начинает зажиматься с Нинкой, а Сенька читает Энею проникновенные стихи. Закончив, и оказавшись вне зоны влияния Федьки, «поэт» неожиданно переходит на свои мысли.
- У меня было все, я любил людей, я хотел стать поэтом, но свои стихи были дрянные. Так и с людьми - у нас все было - а теперь только Машина, которая всех убьет. И нас таких тут много, кто все потерял - грустно и не связно заявляет он, - я бы эту Машину разнес, да ничего другого нет. Чтобы что-то изменилось, нужно, чтобы не один человек поднялся, а сразу много, в самых разных местах. Понимаешь? Одному ничего не изменить. Федька прав - все привыкли к Машине, она удобная - ты знаешь, что делать; она дает стабильность. Все налажено. Но есть некоторые люди, которым тоже не нравится Машина "Сцилла", - вдруг тихо добавляет он. - Они на митинг собираются, в воскресенье. Меня Федька позвал. Про настоящие перемены будут говорить, приходи и ты.


На следующий день Эней позволяет себе лишний час сна, затем валяется, смотря телевизор, и лишь после всего этого отправляется на митинг.
Федька и Сенька уже накатывают, так что Эней к ним присоединяется.
- Представляешь, Николая, его внук-то ударил, - шепотом, выпучив глаза, заявляет Федька.
- Николая, это который ветеран? С орденами? - Уточняет Эней.
- Да, его. Тот так расстроился, теперь все шипит своим переговорным устройством, что за них воевал. Так переживает - даже слезу пустил, святой человек, богатырь. Ничего дорого в них не осталось, в молодых!
- А чего ударил?
- Старик говорит, что он внука с младшой на место ставил. А внук, тот старика его же клюкой и побил. Николай - инвалид на всю жизнь, когда говорит - его даже слушать спокойно нельзя. Как так можно со стариком?
- Это потому, что у него пуля голосовые связки задела, - добавляет всем известную информацию Сеня.
- Ага, - кивает Федька.
- Младшая, это которая в синяках вечно? - Уточняет Эней.
Все замолкают, словно он сказал какую-то пошлость. Тем временем, люди вокруг подтягиваются, что-то оживленно обсуждая. И Сенька, видимо сосредотачиваясь таки на пошлости, вставляет:
- А я слышал, что у нас два ПТУшника, по трудовой которые проходят, вчера за водяру Машку Черняхову за бочками отымели, - он делает многозначительное лицо, полное осуждения.
- Да ладно? - Воодушевляется Федька. - Не правда.
- Может и врут, - тут же покорно соглашается Сенька.
- Она бы им так дала, - Федька хохочет. Эней думает про Машину, и как он не хочет на нее работать, про дочь, как завоевать ее уважение. Как купить ей одежду? Голова вскипает от подобных размышлений. На работе даже легче в этом плане – можно себя чем-то занять.
- А потом, я больше скажу, один из них возвращался домой. И его встретил кто-то из воинов - защитников братских народов. Говорит, ты, мол, обычный работяга. Машину только умеешь строить. И убил его, и палку в задницу засунул - во хохма -  парня малого убил, и палку... Вот так, - Добавляет Сенька. Федька начинает сумасшедше смеяться, Сенька вторит заразительным хихиканьем, поглядывая из-под пары последних волос одним глазом. Эней не может справиться - его тоже поджигает этот хохот - смех сдерживаемыми толчками выходит из тела, а на глаза почему-то лезут ненавистные слезы. Все вдруг резко замолкают. Федька словно выключает какие-то свои вечные ужимки, на миг становясь необычайно серьёзным, и с непонятной тоской произносит:
          - Врут все, - заканчивая инцидент.
Выпивают молча, начинается митинг. На сцену выходит какой-то мужик и без конца начинает кричать хрипящим громкоговорителем неразборчивые вопросы в толпу.
- Вы устали, что вас обманывают? Вы чувствуете, что нужны перемены? Вы знаете, что так больше продолжаться не может? Задержки зарплаты и воровство? Пора все менять!
Половину слов говорящего Эней не слышит, вторую не понимает. Затем звучит музыка, и народу предлагают насладиться концертом какой-то непонятной и так же плохо звучащей группы. Эней решает уточнить у Федора, о чем шла речь.
- Да все правильно говорил, не понятно только, как они это сделают. Говорит, что Машина вообще не так должна называться. Где это видано, мы не так хотели! Зовет на референдум, их партия предлагает назвать Машину Харибдой. Такие дела, святой человек. Все разъяснил. Выпьем за это!
Эней ничего не понимает в произошедшем, но не признается. Все что он выносит - это то, что Машина по-прежнему останется. К сожалению, он слаб в деталях, в которых, как утверждают все наперебой, самое главное. Приятели пьют, Сеня даже достает откуда-то паштет. "Как культурные люди - под музыку", - говорит Федор. Время проходит за рассуждением, когда сработает Машина. Они продолжают даже после окончания митинга.
Из помещения приходится убраться лишь когда приятели замечают людей, собирающих деньги на похороны убитого ПТУшника.


Вечером Эней добирается до дома. Пьяный, он делает себе чай и доедает какие-то остатки ужина Вики. Заглянув в комнату дочери, мужчина видит, что его дочь спит с куклой в платье, сшитом из носка. Эней усмехается, чувствуя любовь. Его девочка не знала таких игрушек, когда они были нужны. Так и чувствовал, что ей понравится. Чувствовал чем-то животным и не оформленным в мысль.
Он смотрит ночной повтор новостей - депутаты спорят и дерутся за Машину. Не понятно только, зачем? Машина выше политики и к ней никакого отношения не имеет. Хоть тысячу законов принимай. Над всем веет хаос и ничего не понятно, куда все дальше двинется, и не рухнет ли все вновь. Или что вдруг не сработает Машина, тогда уже все равно. Когда ее уже достроят? А когда включат? Никто не знает, кого не спроси.
Утро. Шесть тридцать.
Эней шаркает в ванную. Нужно сегодня нагреть воды и помыться хорошенько. Он споласкивает подмышки и протирает их желтым полотенцем.
- Викусь, кушать.
Дочь выбирается на кухню и окидывает взором белую яичницу.
- Пап, опять? - С болью спрашивает она и падает на табурет.
- Погоди, - Эней укладывает рядом соленые огурцы. Вика закатывает глаза, но с удовольствием хрустит добавкой. Эней тоже берет кусочек. Наблюдая потепление в отношении дочери, он решает идти дальше.
- Как у тебя дела?
- У меня депрессия, пап. Ты не видишь? Я не пойду на трудовую. Чем меньше мы работаем на Машину, тем дольше проживем.
- Ну, может ее включат после нашей смерти. А деньги нужны сейчас.
- Ты всех погубишь, пап. Тебе не стыдно, вообще?
- Мне нужна ты, плевать мне на всех. Вот вырастешь, выучишься, бизнес построишь и будешь хорошо жить. Ты умная, не то что я, у тебя выйдет.
- А если твоя машина убьет нас всех завтра? - Вика забирает тарелку и уходит в комнату. Эней одевается на работу.
Открывает дверь. Крик из комнаты.
- Пап, мне нужна новая форма. Меня дразнят.
- Я что-то придумаю.


Эней отправляется на работу. Федор и Сенька молча сидят и уже наливают. Эней готовится вновь спросить про подработку. Но Федька его опережает:
- Садись, выпей. У тебя подработки какой нет? Не знаешь?
Эней качает головой.
- Это не мне, это Сеньке, - указывает на того головой, - помнишь проверку здоровья, что завод проводил?
Эней кивает. Он хорошо помнит проверку и ужас, что его отстранят по состоянию. Куда потом идти, что делать? Останется один с дочерью на улице.
-  Давай выпьем, - все трое пьют. Между рабочими лежит один кусок хлеба, но все его только нюхают, - так вот - Сенька болен, совсем. Остались ему тогда считанные дни, а теперь, так вообще. Ему лечиться нужно, выписали лекарства. Завод даже какие-то деньги выделил, за вредность производства и все дела. Но он все равно ходит, - Федор переводит недоверчивый и подозрительный взор на грустного Сеню. Видимо не может поверить в услышанное.
- Так тебе дома нужно сидеть, - заявляет Эней.
- А что сидеть, кто мне лекарства купит? Знаешь, сколько они стоят? (Тише добавляет) Да и страшно самому дома сидеть.
Пьют молча.
Эней дорабатывает свою смену и ошеломленный отправляется домой. Разувается. Как ему победить Машину? Как ему стать тем героем, кто сокрушит Сциллу? Он не видит путей к ней. Может, есть другие, такие как он, которые начали эту борьбу раньше? Может, они уже ближе, может, они вот-вот ее выключат? Эней не знает. А еще и эта одежда для дочери. Да за квартиру платить. Черт, они уже просрочили на пару месяцев. Нужно покрыть этот долг. А что, если их выселят?
Ничего, он что-то придумает. Он все сделает.
Вечером, терзаемый мыслями о болезни приятеля с работы, он заглядывает к Вике в комнату.
- Уроки сделала?
- Сделала.
- Что в школе?
- Тебя вызывают, потому что я на трудовую не хожу, - сдерживаемые слезы.
- Ясно, - Эней мнется у входа. - А у нас Сенька... помнишь такого?
- Конечно, твой друг-алкоголик. Плешивый. Когда в гостях у нас был - я спряталась, так он на меня смотрел.
- Он, короче, умирает. А на работу ходит все равно.
- Ну спасибо! Умеешь ты настроение поднять, папа! - Начинает рыдать.
- Извини, - Эней разворачивается.
- Эти все, они почти все ходят на трудовую. Только Кузнецов не ходит, а ему и не надо - у него отец депутат. Все лжецы, говорили одно - а теперь все там, Машину строят. Уже делят, на что деньги потратят.
Эней подсаживается к дочери, не в силах что-то сказать и объяснить. Он просто гладит ее по голове и молчит. Дочь обнимает его и засыпает, уткнувшись в его шершавый вонючий свитер. Боясь ее разбудить, мужчина заворожено сидит и думает, что счастлив.
Лучше не будет, не в ближайшее время точно. Просто нужно быть счастливым в этом "сейчас", таком чудовищном. Это ответ? Он осознал это, нет, даже не умом – он не настолько в этом хорош, а скорее всем телом. Или Эней не прав?
Он укладывается спать позже, но встает на работу вовремя. Помыться не удалось.
Эней молча завтракает с Викой, но сегодня напряжения нет.
Он приезжает на работу и становится к станку. Может, разломать его? Да нет, вычтут все, выгонят и продадут квартиру. Где бы купить дочери одежду? Да за квартиру заплатить.
Эней застывает, потому что воздух наполняется необъяснимой тяжестью. Машина! Это она? Сейчас все погибнут?
Резкий звук выводит мужчину из оцепенения. Мир движется, как ни в чем не бывало.
Вечером он пьет с Сенькой и Федором. Сенька последнее время горазд на собственные мысли, и он рассказывает, что к Машине нужно относиться, словно к болезни - принять ее и жить дальше. Это очень похоже на недавние размышления Энея.
Федор негодует и кричит, что не примет ни болезнь Сеньки, ни Машину. По его мнению, не было еще большего зла! И дурак тот, кто сдается. Зараженные его энтузиазмом, Сенька и Эней еще пару часов носятся и расспрашивают про работу. Не найдя ничего сносного, хмельные, они отправляются на вокзал. Им везет - и полночи они разгружают вагоны. Сеньке совсем плохо и Эней помогает ему, как может. Кажется, даже надрывает спину. С болью возвращается домой. Боги, чем бы это намазать?


Утро. Шесть тридцать. Эней находит старый бабкин платок и повязывает на поясницу. Боль сводит с ума, а ему еще день за станком стоять.
Встает лохматая Вика. Сегодня у них каша. Она колупает ее и долго молчит. Эней тоже мнется, все никак не выйдя на работу - он видит, что дочь что-то гложет.
- Пап, я сегодня пойду на трудовую.
- Решилась?
- Ну, они тебя хотят уже видеть. Да и все остальных ходят. Может, себе зато одежду куплю.
- Может. Кстати, нам еще за квартиру нужно заплатить, а то выселить могут.
- Папа!
- Ничего, я...
- Да, ты что-то придумаешь. Иди уже. Тебе давно пора выходить.
Ну вот, снова повздорили. Эней отправляется на работу разъедаемый чувством безысходности мира. Еще и ужасная боль в спине. Нужно будет купить «Красной», может она заглушит. Да и платок полить на ночь, тоже будет полезно. Или медом намазать.
А в два часа дня с пеной у рта умирает Сеня. Он вращает глазами вокруг, лежа на полу, а над ним стоит пару коллег. Кто-то наоборот покидает помещение, не желая находится рядом. Через сорок минут тело увозит скорая. Воздух вокруг Энея становится душным и плотным, он теребит вязаный воротник, пытаясь набрать в легкие больше воздуха. По телу пробегает немой страх -  это Машина? Удар сердца, еще удар.
Нет, пронесло! Мир оживает вновь.
У покойного не было родных, совсем один доживал. Как, должно быть, страшно ему ходить было сюда. А никто даже не говорил особо обо всем этом. Сеня приходил, пока не помер, хотя последние дни все уже знали.
Федор побивается и серый убегает на свое рабочее место, не в силах стерпеть боль. Впрочем, удачно избегая очередного сбора на похороны. А Эней не успевает. Или он не хотел успеть? Эней ругает себя, что деньги для его живой дочери важнее, чем для мертвого приятеля. Вечером они выпивают с Федором за новопреставленного.
- Ничего, может завтра нас всех тоже прикончит Машина, - заявляет с мрачной тоской в голосе Федор, - проживем не более его.
Эней лишь молча пьет.
Федор продолжает свои размышления:
- А знаешь, Машина, может, не так и плоха. Может, ее даже нет никакой. Просто идея такая, для объединения, иллюзия. Раньше и ее не было, и что? Хаос. А теперь - есть цель, есть работа. Чтобы Машины не стало, что нужно? Чтобы случайные люди поднялись и все сломали, - заявляет вдруг странно Федор.
- Не думаю – случайные люди обычно ничего не понимают. Не люблю Машину. Моя дочь вырастет и придумает, как от нее избавиться. Вот увидишь. Она умная, она думает иначе - говорит, люди не должны кричать, разрушьте Машину и дайте нам меньше налогов и много денег, а должны кричать - дайте нам больше налогов и честность. Не давайте нам деньги, дайте нам свободу и образование. Вот что говорит. Я как бы ни старался, так думать не смогу. А она сможет. Так что я просто жду. И тяну, что могу.
- Нам Машину не побороть, да и не надо. Мы не герои какие. Просто люди. Люди чудищ не побеждают. Они этого не могут, они только борются и тянут время, все. Вот чем ты думаешь, это закончится?
- Ничем, это никогда не закончится, - мрачно заявляет Эней.
Вечером Эней узнает, что оказываться уже пару дней как утвердили повышение Федора. Эней смеряет приятеля застывшим взглядом и отправляется домой, к измочаленной за первый трудовой день дочери.
Утро. Шесть тридцать утра, у ноля не хватает верха, так что он похож на незаконченный прямоугольник с рогами.
Правда в том, что это ничем не заканчивается. Лишь единицы созданы стать героями. Все, что он может еще сделать в своей жизни, это вырастить свою Викторию.