Грёзы

Наш небольшой, уютный теплоход “Мамин-Сибиряк” медленно полз по ржавой реке вдоль пологих берегов, поросших реденьким лесом. Я стоял на палубе, прислонившись к фальшборту. Солнце садилось, вдали медленно загорались огни в деревушках. На корме включились фонари. Пассажиры собирались на вечерние танцы, усаживаясь на деревянных скамейках по периметру кормы. По палубе гуляла девушка в длинном белом платье, поддерживающая под локоть молодую мать. Они о чём-то разговаривали, тихо смеясь. Я смотрел на её высокую, тонкую фигуру, когда они проходили мимо, и она случайно задевала меня краем платья. Сердце начинало колотиться и я думал, что все эти мелкие знаки внимания не случайны, и что она влюблена в меня так же сильно, как и я. Мы встречались за завтраком и обедом, обменивались короткими фразами, но никогда так сильно я не чувствовал любви к ней, как тем вечером. Заиграла музыка. Медленный танец. На корме зашуршали платья. Они перестали ходить по палубе и сели на скамейку, так что я видел их улыбающиеся, смотрящие на танцующих, лица. Я развернулся, опершись спиной о фальшборт и наблюдал теперь за ней открыто, находясь в двадцати шагах. Она словно не замечала меня, продолжая беседу с мамой, комментируя, очевидно, танцующие пары, среди которых было немало пожилых. Время от времени к маме подходили и приглашали на танец. Её саму приглашать опасались, уж слишком молодо она выглядела для кавалеров от сорока и старше. Я готов был подлететь к скамейке и протянуть ей руку, чтобы в танце закружиться с ней по корме. Но не мог ступить и шагу в её сторону. На ноги мои были надеты тяжёлые кандалы юношеского стеснения и природной нерешительности. Кто знает, если бы она посмотрела на меня, кинула ничтожный взгляд в мою сторону, я бы и решился подойти к ней в тот вечер. Я вернулся в каюту, устроился на койке поудобнее, и погрузился в сладкие грёзы. Мне снилось как мы оба, обнявшись, танцуем на палубе, вокруг нас никого нет, и только звёзды горят в необъятном пространстве, зовут унестись в небеса. Тела наши сливаются, мы и вправду поднимаемся ввысь, в бесконечность. Я проснулся в поту и отправился на завтрак. Она подошла ко мне когда я накладывал яичницу из большого подноса к себе в тарелку и спросила: “Почему ты не пригласил меня вчера вечером на танец?” Я взглянул на её тонкие и требовательные губы, на обиженные, с укоризной смотревшие на меня глаза, и понял что все мои чувства к ней остались там, в грёзах, а здесь, с тарелкой в руках, я её совсем не любил. “Потому что не мог”, ответил я. Она ощутила мою холодность, её тело задрожало от злости. Она молча развернулась и ушла.