Мой отец - офицер. Глава 2

Глава 2. Пора сенокосная.


   Школа, в которой учился Саня, находилась в селе Горки. Располагалась она в старом помещичьем доме, к крыльцу которого вела прямая дубовая аллея, посаженная еще крепостными помещика Базилевского. Четыре километра от Югаров в дождь, в стужу, в ясную погоду, бегал он учиться по деревенской дороге. Через соседнюю деревню Поляки вела она в село Горки. Учился Саня с охотой, поэтому и числился в ударниках, интересно было деревенскому мальчишке познавать мир, который далеко уводил его от околицы родной деревни.
В школу с утра собирались ребята из окрестных деревень. Из Жилихи, из Югаров, из Карелихи, из Поляков, из Коровихи, из Антонихи…
   Горки – старинное селение, выросшее на важной дороге между Варнавинским и Макарьевским (Унженским) монастырями. Еще в 1617 году починок «Горка» упоминался в записях Дозорной книги. Правда, имелись тогда в Горках только два крестьянских двора. Ну, а название соответствует рельефу местности, где находится село. Действительно, на горке. Дорога, соединяющая два монастыря, в восемнадцатом веке стала государственным почтовым трактом между уездными городами: Варнавином, Ветлугой и Макарием на Унже. В Горках появилась почтовая станция, был построен храм Николая Святителя, и село стало центром Шудской волости.
   После Октябрьской революции, в 1917 году, усадьбу помещика Базилевского забрали под школу. Но в то неспокойное время в школе постоянно менялись учителя. Они бежали от тяжестей всеобуча, от несвоевременно получаемого пайка и зарплаты.
   В этом старинном селе и проходили школьные годы Саши Лебедева.
В 1931 году Саша закончил четвертый класс. А в 1932 году в районах Заволжья вводится обязательное начальное обучение. Он, как подросток 13 лет продолжает учиться, но теперь уже на двухгодичных ускоренных курсах, которые и закончил в 1933 году. Всего шесть лет проучился Саша в школе. Но запомнились они на всю жизнь деревенскому мальчишке разными событиями.
Ранее зимнее утро. Раскрасневшийся Саша прибежал в школу, сбил снег с валенок и длинным коридором прошел в свой класс, в котором стоят парты в два ряда, печь-голландка в углу. На учительском столе керосиновая лампа - это все освещение класса. На задних партах темно, тепло и тихо. После домашних дел, зимних вечерних катаний на санках ребята тихонько посапывают под монотонный голос Николая Ивановича. Сегодня первым идет урок истории Костромской области.
    «Костромская земля имеет богатую и насыщенную событиями древнюю историю» – ведет свой рассказ учитель – «до пятнадцатого века на ее территории располагались два княжества – Костромское и Галичское. В 1797 году Павел I своим указом создал Костромскую губернию, просуществовавшую в неизменных границах до 1917 года»
    Голос Николая Ивановича спокоен и оказывает почему-то убаюкивающее действие. Глаза закрываются, сквозь туман век видятся далекие костромские князья, когда-то населявшие лесные просторы этих земель. Слышится звон булатных мечей, удары палиц о доспехи. Идет междоусобная борьба за владение богатыми Костромскими угодьями.
Неожиданно громкий стук упавшего тела, смех ребят и оборвавшийся рассказ учителя возвращают Саню из стародавних времён в класс. Николай Иванович проходит от стола в темный угол за печь. Пашка Воронов лежит на полу, положив голову на руку. Он упал со скамьи парты, даже не проснувшись. Ни смех ребят, ни тормошение учителя не могут разбудить его. Урок продолжается под сладкое посапывание из-за печки.
После уроков по колкому морозу веселой гурьбой разбегались ребята по деревням. Долго смеялись югаровские над Пашкиным беспробудным сном на уроке истории.
    В те годы, возить в школу детей было не принято. Перебежками, по сухой дороге, туда час и оттуда так же. Ну, а зимой, да в распутицу – полтора. Ни одного дня Саша в школе не пропустил, ни на один урок не опоздал. Еда, тоже известно какая – кусочек хлеба с кусочком сальца мать сыну заворачивала в тряпичку. А то и «простого» отправляла.
В сентябре 1932 года начал он учебу в шестом классе, как потом оказалось, выпускном.
    Осень в тот год выдалась погожая, с теплыми днями. От летних каникул еще не успели отвыкнуть. И в один из таких теплых дней они с Пашкой Вороновым сразу домой не пошли, а из Поляков спустились с угора в ельник. Хорошо в эту пору в лесу. Тенькают синицы, где-то занятый своим делом стучит дятел. Еще не выветрился грибной дух. Ягод, правда, нет и поживиться совсем нечем. Не привыкать крестьянским детям к тому, что в животе пусто. Да и лес-то не только грибами и ягодами радует, много в нем необычного и интересного для пытливых, деревенских мальчишек. Дорога вдоль угора вьется между сосен и елей.
    Видят они, что вдруг что-то мелькнуло на одной из сосен.
«Санька, белка!» - закричал Пашка и бросился вперед к высокой сосне. Саня за ним. Когда они подбежали к дереву, белка сидела почти на самой верхушке. Только ее пушистый хвост был виден из-за ветки.
«Не достанем, наверно, смотри какая сосна высокая» - с грустью заметил Санька.
«А куда ей прыгать, далеко ведь до следующего дерева?» - философски заметил Пашка. 
«Давай палками по дереву стучать, она шугнется и прыгнет, тут мы ее и помаем».
«Не-е, она прыткая, убежит, лес-то совсем близко. Лучше за ней на дерево слазить».
«Да ты што-о, гляди сосна-то, какая, как корабь высокая».
«Ну, не хошь, я сам полезу, только белка моя будет, а тебе даже погладить не дам», – с ребяческим вызовом сказал Пашка. Но Санька сразу обиделся, скинул котомку со школьными принадлежностями, поправил завязки на лаптях и подошел к сосне. Взглянул вверх, и ему показалось, что как будто на небе сидит белка, высота сосны была необычайная. Ухватился за толстый нижний сук и полез.
   Тут необходимо отметить, что только у корабельных сосен ветки растут высоко, и забраться на них не представляется никакой возможности. А эта сосна росла у дороги, и на самом деле была не так высока, как показалось ребятам. И скорее походила на те, которые изображал на своих полотнах Иван Шишкин.
   Вот Саня уже на середине сосны, но вниз взглянуть боится. Он чувствует, что земля совсем не близко.
  «Давай, Саня, еще немного осталось, она сидит, и даже не шевелится», - кричит около дерева Пашка.
«Хорошо тебе, разорался», - думает про себя Саня и лезет снова вверх. Поднял голову, и видит, что хвост белки совсем близко, еще чуть-чуть, и он ее достанет. И в этот момент белка прыгает на самый краешек ветки, качается на нем, того и гляди, сорвется вниз. Но она слетает на ветку ниже Сани, по стволу проворно сбегает вниз, и стремительно по земле несется к лесу, только ее и видели. Пашка даже не успел сдвинуться с места и стоит, как околдованный. Такого стремительного поворота событий ребята не ожидали.
«Ну, ты что не ловил ее, безрукий тетерев?» - чуть не плача кричит с дерева Санька.
   «Да больно юркая оказалась, я даже не успел с места ворохнуться. Ладно, слезай, Санька, пойдем домой скорее, а то что-то темнеет, и тучи наползают».
Но оказалось, что слезть с дерева не так-то просто. Даже совсем невозможно, и захолонуло сердце в первый миг у Саньки, когда он попытался опустить ногу на нижнюю ветку. Ветка исчезла почему-то из-под ноги, нет ее там, как он ожидал. Это на руках подтягиваться было удобно, а опускаться и висеть между ветками очень даже страшно.
«Пашка, я не могу слезть. Ветки раздвинулись».
«Ты чего плетешь там, как это они раздвинулись? Дерево что ли выросло, пока ты залазил. Давай быстрей, а то по темноте пойдем».
Санька снова попытался опустить ногу, но она в который раз не ощупала опору. К горлу подкатил комок, и в душе похолодело.
«Не могу, Пашка. Страшно мне!» - закричал он с дерева.
«Ты подожди, Саня, я в деревню сбегаю к дяде Николаю. Он-то уж что-нибудь придумает. Ты только ничего не делай, а то еще свалишься с дерева. Подожди!» - прокричал Пашка и опрометью кинулся по дороге в Югары.
Как он сидел и ждал, какие мысли ворочались в мальчишеской голове, как пришел отец, залез на сосну и помог ему спуститься, это потом долго вспоминалось Саньке. Вместе с беззаботным детством, которое закончилось за порогом школы в 1933 году.
* * *
   «Ну, что, Сано, хватит тебе учиться, шесть лет штаны просиживал в своей школе. Премудростей крестьянской жизни не наберешься, сидя за партой. Да пора и нам с матерью помогать», - этими словами встретил отец сына в солнечный майский день, вернувшегося из школы. Так, Саша, радостный оттого, что учеба в нынешнем году закончилась, узнал, что его учение в школе завершилось совсем.
   «Осенью пойдешь на курсы агротехников, председатель обещал. И в колхоз я тебя уже записал. В свои-то четырнадцать годков я уже за сохой ходил. Да и сам видишь – Ванюху в Красную Армию проводили, от Павлухи так ничего и дождались, ни весточки, ни слухов никаких. Остался ты самый старший у нас с матерью. Мишку осенью в школу отдавать. Хватит нам с матерью двух школьников: - Валюхи да Мишки».
Школьная жизнь закончилась, и завтра он проснется колхозником «Красной звезды». Такое название получил колхоз, в который «добровольно» объединились крестьяне деревень Югары, Поляки, Коровиха и других. Правление колхоза находилось в селе Горки.
   Утром на покос. На первый колхозный покос. Помогал раньше отцу собирать сено, стоговать его в заливных лугах, но на настоящую мужицкую работу собирался Саня в первый раз.
Лес подступает к самим Югарам. И в каком-то километре от деревни начинаются покосные луга. Среди леса на солнечных полянах рядом с озерами, на опушках, на приречных луговинах издавна косят травы ветлугаи. И Саше известны почти все ветлужские берега в окрестностях деревни Югары. Еще мальцом начал он бегать на ветлужский берег. Купался в ветлужской волне и валялся на речном песке. Купание в Ветлуге для югаровских мальчишек всегда было любимым занятием, а ветлужский песок отдавал им свое тепло и силу.
Крестьянские дети знали все ягодные места, которые начинались сразу, как только выйдешь за порог избы. Выбирай любое – земляничная поляна или малинник, а то и черничные заросли – только собирай. Ближе к осени, если пройти на болото, можно в один присест набрать лукошко клюквы или брусники.
   А какая рыбалка на Ветлуге! Без рыбы никто с реки не возвращался. Лещ и щука, язь, линь и карась – не переводились на деревенских столах.
А разнообразие грибов не уступает разнообразию ягод. В соседнем с деревней лесочке можно насобирать подберезовиков, маслят, подосиновиков. А подальше, на гривах, растут белые грибы, которые особенно вкусны и ароматны. Грузди и рыжики, соленые в бочках, всю зиму не переводились и были, чуть ли не основным блюдом на югаровском столе.
   Еще петухи не успели прокричать на деревенских дворах, а отец уже будил Саню, теребя его за плечо.
«Вставай, колхозник, а то проспишь морковкино заговенье. На работу пора, Сано».
   Ах, как не хочется вставать, кажется, еще чуть-чуть можно полежать. Но крепкая и жесткая рука отца поднимает его за плечи, подталкивает в спину и вот он уже на ногах. Наскоро съев по куску хлеба и выпив по кружке молока, они с отцом идут на улицу, прихватив в сенях косы. По деревенской улице по двое, по трое в тумане колышутся в сторону леса мужики. Над ними вьется запах махорки, слышны приглушенные голоса и звеньканье задевающих друг о друга при поворотах кос. Народ спешит на сенокос, на косьбу. В травы на луга. А работа эта тяжелая. Потому что скосить каждому надо не менее тридцати соток, не по одному гектару в день на деревню. И норма при косьбе на одного крестьянина немаленькая: полтора трудодня за полгектара скошенной площади.
    А работа крестьянская на покосе, как известно, - работа на зимние мясо и молоко. «Покос год кормит», - говорит народная мудрость. Косили все мужики деревни, бабы, и подростки копны ставили, гребли сено. Кто мечет, кто подгребает. Только успевай, лови каждый погожий день и час летний, июльский.
Покос начинается со звона о наковаленку. Косу отбивали, как следует, оттягивали лезвие, что бы потом наточить его до бритвенной тонкости. И начинался сенокос.
    Саня шел босиком следом за косой, ноги кололо стерней, трава валилась из-под косы, рука грубела в мозолях. Солнце жжет спину, пот течет по спине, по груди, усталость тяжестью наваливается на плечи. Вот уже коса перестает слушаться рук, и носком зачерпывает комочки земли.
«Шабаш!» - слышится голос бригадира, и замолкает звон кос о траву, поднимается над кустами махорочный дым и слышны кое-где только отдельные слова.
    «Принесь воды, Сано», - просит отец, раскуривая цигарку. Саша бежит к роднику около озера, зачерпывает в берестяную чашку воды, и подносит отцу. Тот пьет большими глотками, его кадык ходит жадно, и кажется, что вода - это животворная сила, от которой пройдет и усталость, и навалившаяся дневная жара. Напившись, отец отдает ему берестяной ковшик и ложится в тень на траву.
Саша, когда бегал за водой, спугнул выводок рябчиков, который выпорхнул почти из-под ног. Глупые птицы взлетели и уселись на березе прямо над тропой. И хоть томила усталость, но мальчишеский интерес оказался сильнее и он снова побежал по тропке к роднику. По пути он увидел проявившиеся первые подберезовики…
    Занявшись их сбором, Саня потерял осторожность и самцы рябчиков, сидевшие на деревьях, оказались бдительными и первыми покинули поляну, а за ними улетела и вся стая. Саня вернулся к отцу.
Тот уже мастерил шалаш и Саня понял, что ночевать они будут на покосе. Жить на покосе в шалаше очень удобно. В ночное время он спасает от сырости и туманов, а днем от жары. Укрытый сверху толстым слоем веток и травы, шалаш не пропускает воду, хорошо защищает от ветра и комаров. Пока отец возился с шалашом, Саша приготовил место для костра и занялся заготовкой дров.
Отец вдогонку крикнул: - «Сано, бери старый настил из остожий, все равно новые рубить!».
   Что бы стога не стояли уродами, мужики каждый год обновляли остожье и стожара. Пока шел покос, остожье высыхало, и сено стоговали на сухие новые ветки. Под стожары же брали не тонкие жердочки, а не менее, как в руку толщиной жерди.
    Вечером заварили чай из смородиновых листьев и корней шиповника. Собрались мужики к шалашу Николая на разговоры. Все они имели обычное середняцкое хозяйство, у каждого было по лошади, да по корове, ну и мелкий скот. Здесь в лесу, на покосе разговоры свободные.
«А что, мужики, в колхозе-то, пожалуй, жить похуже, чем единолично», - начал разговор Михайло Соловьев, - «Заставляют половину земли засевать льном, а он не родится, даже с государством не расплачиваемся».
«Насчет похуже, ты, дядя Михаил, не очень распространяйся, сам знаешь, что варнавинский уполномоченный говорил», - влез в разговор высокий, белокурый парень, собиравшийся этой осенью в Красную Армию.
«А мне уж хуже-то не будет, вон сестра Анны, жены моей, Евпраксия, из монастыря вернулась, так не приведи, Господи, послушать ее рассказов. Так этот уполномоченный у меня был и сказал напрямую: поскольку вы теперь родня монашки, то и на вас может распространиться закон о выселении из деревни».
«Это он загнул», - глухо промолвил Николай, - «Сталин далеко не дурак, разберется Иосиф Виссарионович, по справедливости рассудит, ведь он – вождь, отец народов. Все образуется».
«Ты лучше, дядя Николай, расскажи, что про Пашку-то слышно. Куда он пропал?» - снова перебил разговор белокурый.
   Николай вытащил кисет. И словно нехотя медленно открыл его. Достал листочек газеты, свернул «козью ножку». Насыпал в нее махорки. Посмотрел на огонь. Не хотелось ему отвечать. А разговоров о политике он особенно не любил. Достал из костра горевшую веточку, прикурил. Саня еще не спал и сидел в стороне, все эти разговоры были ему интересны, а когда он услышал о Павле, внимание его заострилось. Однажды он слышал, как отец говорил матери о том, что не надо никому рассказывать все, что они узнали о Павле от мужика из Варнавина, приезжавшего за кирпичом.
    Но Николай рассудил так: сколько не молчи, слухи все равно доползут в Югары. А может, и знали уже обо всем, случившемся с его старшим сыном Павлом. Пашка в деревне всегда считался первым балагуром и шутником. За словом в карман не лез, мог любому дать отпор. Ростом пошел в отца и мать, был крепок и силен. На спор мог за один присест выпить ведро воды, всегда был заводилой деревенских парней. Вот уже лет пять прошло, как он отправился на заработки – гнать деготь, куда-то в леса под Красные Баки. Видели его и в Варнавине, но потом след Павла пропал окончательно.
«Мужики, а вы слыхали, как в народе расшифровывается ОГПУ?» – начал издалека свой ответ Николай, – «а вот как: О! Господи! Помоги убежать! А в обратную сторону? Убежишь. Поймают. Голову оторвут… Только, видно, наш Пашка-то не сумел убежать. Намедни приезжал Василий Сизов из Варнавина, так он откуда-то узнал о нашем Павлухе. Говорит, что, скорее всего, отправили его в Урень на лесозаготовки. А взяли его, как говорят в народе, за «длинный язык». Будто бы как-то на завалинке кто-то скажи: «Я, когда в нужнике подтираюсь, прежде погляжу, не портретом ли чьим. А то в газетах портреты одни, и все членов ЦК да правительства!» «А мне по хрену», - брякнул Павлуха – «Я, коли нужно, и Сталиным подотрусь». Взяли, и как сгинул сынок наш шалопутный. С тех пор ни слуху, ни духу…»
    Искры от костра стремятся в звездное небо. А уставшему и засыпающему Саше сквозь неплотно закрытые веки казалось, что это летят светляки в звездное небо. Летят сквозь темноту и холод ночи. И не успевают долететь до звезд. Слишком маленький у них жар. Искры гаснут над костром, и оставшийся от них дым поднимается к вершинам елей. Вдали прогугукала сова. И снова тишина в лесу и мириады звезд над головой.
Через пару недель покосная пора заканчивалась. И каждое утро из Югаров приходили бабы с малолетками ворошить сено. Погода стояла солнечная и ветреная. Стога покощиками метались весело и споро. Будет зимой сено у коровы на языке, будут детям блины на молоке.