Под Небесами. Том 2, гл. 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Придя домой, я действительно сразу упал на свой диван, и проспал почти до самого вечера. Проснувшись, я сразу направился к дому моих ближайших друзей, чтобы повидаться с Ирой. Но оказалось, что ее не было дома.
— Со вчерашнего дня дома не ночевала, — недоуменно развел руками мой друг Игорь, — Сами переживаем...
Я тут же вспомнил, что ночью видел ее на собрании — том, за которым я наблюдал сквозь дырочку в стене — но странно было, что она до сих пор не вернулась.   
— Может быть, переночевала у кого-нибудь из знакомых? — предположил я, — Ты ведь знаешь — у них там разветвленная система единомышленников, и они постоянно друг у друга в гостях.
Он ничего не ответил.
— Знаешь, —  через некоторое время сказал он, — Я, конечно, понимаю, что у них там что-то происходит — но честное слово, мне все это не нравится... Мне бы хотелось , чтобы она держалась от всего этого подальше.
— А ты сам-то что-нибудь во всем этом понимаешь? — спросил я.
— В меру своих сил. И должен признаться, что меня это совершенно не вдохновляет. 
Я не стал развивать эту тему.
— Слушай, — сказал я, — мне очень нужно с ней поговорить.  Так что ты, когда она появится, скажи ей, чтоб она ко мне зашла.
— Хорошо, скажу. А ты смог бы у кого-нибудь разузнать, где она?
— Я попробую.
— Будь другом.
На этом мы с ним расстались.
Где искать Иру, я не знал. Конечно, я ночью видел ее в той комнате, вместе с братьями, где происходило их собрание — но было совершенно невероятно, что она и теперь находится там, или где-нибудь поблизости. Я пошел на частную квартиру братьев, в одной из соседних улиц, ту, на которой регулярно собиралась ее группа — но ее и там не оказалось. Одна из духовных сестер, которая встретила меня (несколько человек действительно находились там) сказала мне, что она действительно была здесь с утра, но потом куда-то ушла.
— Я даже догадываюсь, куда, — предположила она, — Вы, конечно, знаете, что скоро у наших "недругов" предстоит большой форум, и она собирается там выступать. Видимо, она пошла обсуждать что-то с организаторами. Но при этом мы ничего точно не знаем, потому что все это происходит в обстановке страшной секретности. Вот странно, — добавила эта сестра, — она там хочет сделать для нас что-то чрезвычайно доброе — и в то же время от нас что-то скрывает!..
Я через прихожую заглянул в комнату. Там действительно находилось несколько человек. Я увидел знакомую мне обстановку — разложенные на полу матрацы, сидящих на них людей. Очевидно, они здесь всей своей маленькой общиной буквально "жили". Но в этот раз я с удивлением вдруг почувствовал, что эта обстановка совершенно перестала меня привлекать (а раньше я даже находил в ней что-то романтическое), и вовсе ни при каких обстоятельствах не захотел бы в этом участвовать. Да мне и не до того было — я все-таки по-прежнему еще имел желание найти Иру. Но, когда я вышел из дома, я вдруг понял, что не пойду сейчас к дому "ревнителей". В самом деле, "след" ее я нашел, узнал, что с ней ничего не случилось сегодня ночью. В "доме ревнителей" с ней тоже случиться ничего не могло. Оставалось передать ее родителям, что Ира нашлась, и, скорее всего, вечером вернется домой. Правда, она могла остаться ночевать у кого-нибудь из братьев, но раз уж в Братстве существует такая традиция — ходить друг к другу в гости и оставаться на ночь — то что же с этим можно было поделать!
С этой мыслью я решил вернуться домой. Но впечатления прошедшей ночи и утра слишком утомили меня — нужно было просто прогуляться, отдохнуть! Поэтому, не доходя до наших домов, я свернул на другую улицу, ведущую к окраине города. Скоро я был уже на окраине. Вот уже пригородные дома, похожие на деревенские, одноэтажные, с резными наличниками, аккуратными заборчиками и палисадниками. За заборами клубились белым цветом цветущие яблоневые сады. А дальше — неоглядный простор! Зеленели поля с только пробивающейся травой. Между ними стояли кусты, обсыпанные дымкой молодой зелени. Среди кустов поднимались редкие деревья, также с пробивающейся листвой.
Я вдохнул полной грудью свежий весенний воздух. Как прекрасен этот мир, как прекрасна жизнь! И зачем только между людьми есть все эти недоразумения, противоборства и разделения!..
Было прохладно, день уже клонился к вечеру. Над всем этим простором раскинуло свой купол бескрайнее бездонное небо. Вновь, как и всегда, когда я приходил сюда, меня потрясло какое-то особое ощущение простора и свободы.
Я довольно долго стоял на окраине города, глядя на эти бескрайние поля и начинающийся закат. В это вечер я как-то особенно чувствовал, что везде вокруг —  в этом небе, и в этих полях, и в деревьях, и в самом воздухе — каким-то непостижимым образом присутствует Бог. Потом, наконец, я повернулся и пошел домой.

Придя к себе, я в первую очередь зашел в соседний дом, узнать, не вернулась ли Ира. Оказалось, она была уже дома, но пришла очень усталая, и сразу легла спать. Я попросил Игоря, как только она проснется, сказать ей, что я хочу с ней поговорить, и чтобы она утром зашла ко мне. Вернувшись к себе, я тоже не стал долго размышлять, и поскорее лег. Утром, проснувшись, я некоторое время ждал Иру, и, не дождавшись, сам решил зайти к ней. Однако, оказалось, что она уже ушла. Вера, ее мать, сказала мне, что она утром срочно торопилась по каким-то делам, и просила меня ее извинить, обещав, что когда она освободится, то сама меня найдет. Некоторое время я в недоумении постоял, не зная, что мне делать — и, наконец, решил отправиться в свою контору. 
Ольги Сергеевны в этот день не было — видно, у нее были какие-то дела в "обществе". Обстановка в знакомом учреждении была прежней. На мое неожиданное появление (так же как и на мое долгое отсутствие) никто почти никак не отреагировал — видимо, действительно, в этой благословенной организации царила полная "свобода". Немногие сотрудники, которых мне удалось застать на рабочем месте, как всегда, самозабвенно пили чай. Все, что меня волновало, что последние дни было содержанием моей жизни, их почти никак не затрагивало.
Только лишь один человек проявил некоторый интерес к тем событиям, которые сейчас будоражили город — это мой давний "рабочий друг" Аркадий, с которым мы были так дружны на работе, и вели такие долгие задушевные беседы — но помимо работы никогда нигде не встречались.
Зная о моем интересе к духовным вопросам и к происходящим в городе "духовным борениям" он сам завел разговор на эту тему.
— У нас сейчас в городе интересная ситуация, — задумчиво сказал он, — По существу, решается то, по какой дороге он пойдет, дальнейшие пути его развития. И я, честно говоря, пока еще затрудняюсь с выбором...
Я понимающе кивнул (пожалуй, я действительно понял, что он имел в виду) — но не стал продолжат эту тему. Мы с ним поговорили еще о случайных и необязательных вопросах, я выпил традиционный чай —  и покинул родную контору.


II

Выйдя на улицу, я остановился в некотором недоумении. Я не знал, куда мне теперь идти —  к дому "ревнителей", или к дому Братства. Главной моей задачей было повидаться с Ирой. Но к дому "ревнителей" я идти не хотел — я там почти никого не знал. Все-таки "братья" были мне ближе —  там я мог встретить некоторых знакомых и кое-что узнать.
Скоро я подходил уже к знакомому дому. Обстановка со вчерашней ночи здесь совершенно изменилась. Двор, который я видел сверху из окна запруженным народом, теперь был совершенно пуст. Лишь остатки кострищ свидетельствовали о тех местах, где недавно стояли "противоборствующие группировки". У подъезда теперь не было видно даже "часовых". Однако, прохажваясь между ближайшими домами, я очень скоро встретил группу братьев. Очевидно, они прохаживались здесь "по старой памяти", поскольку по-прежнему считали этот район города "своим". Их было немного — всего человека четыре или пять, и всех их я когда-то видел во дворе Братства, или в прежней штаб-квартире, и поэтому я решил к ним подойти.
 Вопреки ожиданиям, они в этот раз отнеслись ко мне настороженно. Я начал спрашивать про Иру, про Совет Братства —  но они только смотрели на меня подозрительно и молчали. Наконец, я не выдержал и закричал:
— В чем дело?!.. Я ведь сюда не раз приходил, вы знаете меня!.. Я хочу встретиться с одной моей давней знакомой, разобраться, что происходит!..
Один из них смерил меня оценивающим взглядом и сдержанно сказал:
— Понимаете, здесь теперь много всякого народу ходит — не поймешь, где свой, где чужой. Вот, к примеру, Вы — мы Вас, конечно, помним, но ведь совершенно невозможно с первого взгляду понять, доброжелательный ли Вы человек. Здесь теперь все так перемешалось!.. Некоторые люди приходят с самыми неожиданными целями...
— Но ведь я даже ходил на группу! — воскликнул я.
— Это ничего не значит, — невозмутимо ответил он, — У нас теперь сколько угодно народу, которые "отреклись". Пока все было в порядке, ходили на группы, "пользовались" — а как только возникли трудности, так и побежали, как крысы с тонущего корабля...
Подтверждались слова Сергея о том, что внутри Братства теперь неспокойно.
— Я вовсе не собираюсь никуда бежать! — поспешил заверить их я, — А только хотел бы узнать про свою знакомую, которая в свое время и привела меня сюда.
— Это которая же? — спросил один из братьев.
— Ира, невеста Сергея, они оба участвуют в Совете Братства, — ответил я.
— Кажется, это та, которая еще с одной своей сестрой ходит в "желтый дом"! — заметил другой.
— И чего им неймется!.. — воскликнул третий, — И чего они надеются там найти!..
— Между прочим, у них там дипломатическая миссия, они там защищают интересы Братства! — не выдержал я.
Скептический брат только махнул рукой.
— Удивляюсь я на этих "ревнителей"! — воскликнул один из братьев, — Ну, захватили они нашу прежнюю "штаб-квартиру", ну, успокоились — а не видят и не замечаю того, что буквально в том же дворе, у них буквально под окнами днем и ночью по-прежнему заседает совет Братства, на котором решаются будущие духовные судьбы всего мира!..
— Они действительно все время заседают?.. — радостно воскликнул я, — Вот это-то я и хотел узнать! Вполне возможно, что там будут и мои знакомые!.. Скажите пожалуйста, а как мне туда попасть? То есть не на сам совет, а только заглянуть туда и узнать, нет ли там нужных мне людей?.. В самом совете-то я участвовать не достоин —  да меня никто и не приглашал...
— Очередное заседание начнется через полчаса, — взглянув на часы, ответил брат, — Но сказать, как туда пройти, мы Вам не можем. Ввиду происшедших событий все заседания Совета проходят в обстановке строжайшей секретности. Нам строго-настрого запрещено называть кому-либо дом, подъезд, а тем более квартиру, в которой проходят эти собрания.
 Я был чрезвычайно огорчен. Конечно, я мог бы сам сообразить, что это за квартира, поскольку прошедшей ночью сам наблюдал за одним из таких собраний из соседнего подъезда и соседней квартиры. Так я, в конце концов, решил и сделать. Извинившись и попрощавшись с братьями, я задумчиво пошел дальше по улице, решив через полчаса вернуться к знакомому мне подъезду и все-таки проникнуть на собрание. Вдруг из соседнего переулка навстречу мне вынырнул Сергей.  Увидев меня, он так и бросился ко мне.
— Как хорошо, брат Андрей, что я Вас встретил! — воскликнул он, — Пойдемте скорее — Вы тоже будете присутствовать.
— Каким образом, Сергей! — удивленно воскликнул я, сразу поняв, в чем дело, — Я не достоин, я не имею ко всему этому никакого отношения!
— Пойдемте-пойдемте, — настойчиво повторил он, — Вы хоть и не участвуете в совете — но Вы человек трезвый, вдумчивый, неравнодушный, к тому же Вы заинтересованы в разрешении всех этих проблем. К тому же Вы ходили в мою группу... Все это как раз то, что сейчас нужно... После той беседы я ближе Вас узнал, и теперь я полностью Вам доверяю. Нам теперь нужны трезвые головы, и, я думаю, что Вы тоже сможете внести в решение этих проблем свой вклад... Может быть, это и хорошо, что Вы как бы нейтральный человек, смотрите на все эти события как бы со стороны — такого-то человека, может быть, там и не хватает...
Я снова хотел возразить — но внезапно подумал, что это было бы неловко теперь, после того, как мы с ним так искренне и близко сошлись.
— Хорошо, Сергей, я поднимусь туда, — сказал я, — Только не забывайте, что мы еще должны с Вами встретиться и побеседовать, как это было в прошлый раз. У нас еще есть много, много о чем с Вами поговорить...
— Мы обязательно с Вами побеседуем, — ответил он, — А пока я бы попросил Вас участвовать в нашем коллегиальном обсуждении. Это вот здесь, в ближайшем подъезде, на третьем этаже, ближайшая дверь направо.
Я отметил про себя, что верно представлял себе расположение квартиры.
— Хорошо, я поднимусь через двадцать минут, — ответил я, — А пока мне хотелось бы немного постоять у подъезда, подышать свежим воздухом.
Он кивнул мне и скрылся в подъезде — а я остался один на улице.


III.

Некоторое время я стоял у подъезда в тени высокого дерева. День был удивительно теплый и тихий. Деревья уже совсем зазеленели, пахло клейкими листочками тополей. Мимо меня время от времени в подъезд входили люди — как знать, может быть, кто-то из них был действительно жителем этого подъезда, но в основном это были идущие на свое собрание братья. Передо мной уходила вдаль улица. Я рассеянным взглядом смотрел вдоль по ней — как вдруг заметил в конце ее худенькую фигурку. Через некоторое время я узнал в ней Иру. Вскоре она подошла к этому дому и поравнялась со мной.
— Как хорошо, Андрей Петрович, что я с Вами встретилась! — сразу воскликнула она, — Я Вас так искала, я так хотела с Вами говорить!.. Вы сейчас, пожалуй, единственный человек, которому я могу быть рада!..
Я взглянул на нее с удивлением.
— Я тоже тебя искал, Ира, — ответил я, — Я тоже очень хотел с тобой увидеться и поговорить. Но что такое случилось, что ты меня так искала?..
— Мне нужны Ваша помощь, совет, — сказала она, — Мне нужно видеть хотя бы одну родную душу! Вы не представляете, Андрей Петрович, как мне сейчас тяжело!..
— Это связано с ними, с ревнителями? — спросил я.
— Не только с ними... Слушайте, пойдемте, Андрей Петрович — будем с Вами разговаривать!
— Но... собрание?..
— Ах, это собрание, этот "совет братства"!.. — как-то пренебрежительно сказала она, — Вечно они сидят и думают, что решают мировые проблемы!.. Нет, я не хотела бы сейчас быть там, с ними!.. Я сейчас так рада, что встретила Вас!.. Нам с Вами так много, много о чем надо поговорить!.. Знаете, пусть они там сами заседают — а мы с Вами будем здесь просто ходить! И говорить обо всем, что на душе накопилось! Мне сейчас это гораздо, гораздо важнее.
Я подумал о том, что Сергею я, конечно, обещал прийти на собрание — но то, о чем сейчас говорила Ира, было важнее. Там, в конце концов, могли обойтись и без меня. А она специально искала человека, и причем именно меня, чтобы раскрыть передо мною свою душу.
— Хорошо, Ира, — сказал я, — Сергей, конечно, меня туда пригласил — но, я думаю, это не так важно. Я тоже гораздо более рад видеть тебя, и давно хотел с тобой поговорить.
Мы с ней пошли вместе по улице.
— Я Вам еще объясню, Андрей Петрович, почему я не хочу сейчас быть с ними, — вновь заговорила Ира, — Потому что они такие самоуверенные, самовлюбленные!.. Вечно они считают себя лучше других! Они думают, что весь мир замкнулся на них, и никак не могут понять, что и у Бога, представителями которого они себя считают, могут быть совсем другие цели, стремления, планы!.. Для них главное — доказать, что именно они правы, что именно они находятся в центре мироздания!.. А я не хочу, не хочу так! Я не хочу быть "лучше" других людей —  я хочу быть такой же, как они, и среди них служить Богу!..
— Меня совсем другое волнует, Ира! — воскликнул я, — Меня волнуют твои родители! Вот я недавно узнал от них, что ты даже дома не ночевала!..
Ира пренебрежительно махнула рукой.
— Здесь все в порядке. Я с ними недавно виделась и все им объяснила. В конце концов, я не маленькая, чтобы за меня слишком волноваться — могу иногда переночевать и не дома!..
— Но Сергей! — воскликнул я, — Ты знаешь, я некоторое время назад с ним разговаривал — и он очень озабочен. Он считает... что между вами нет взаимопонимания. Он думает о вашем общем счастье, и его это сильно тревожит.
Ира задумалась и опустила голову.
— Сергей... А между нами никогда и не будет никакого взаимопонимания! — вдруг воскликнула она.
Я был ошарашен.
— То есть как, Ира?..
— Он ведь вовсе и не любит меня! Я уже Вам это, кажется, как-то объясняла!
Я не знал, что сказать.
— Послушайте, Андрей Петрович, давайте говорить о чем-нибудь другом, совсем о другом. Вот например — о нашем давнем прошлом. Ведь Вы помните время, когда мы еще в Москве жили? Вы ведь тогда часто бывали у нас. Вы помните меня еще ребенком. Вот и расскажите что-нибудь о том времени.
Я подивился странному направлению ее мыслей.
— Да понимаешь, — наконец, сказал я, — Мне ведь, в сущности, нечего и рассказывать. Жизнь моя была очень скушна. В сущности, нечего даже и вспомнить. Ты ведь знаешь, Ира (оживился вдруг я), что жизнь моя началась по-настоящему только здесь, когда я пришел ко Христу.
Ира неожиданно рассмеялась.
— Об этом Вы мне еще расскажете, Андрей Петрович, — шутливо сказала она, — но что же о тех, московских временах? Вы ведь тогда часто заходили к нам, выдели меня, моих родителей. Какими мы тогда были?
Я был несколько сбит с толку ее тоном.
— Понимаешь, Ира, — не очень уверенно ответил я, — Мы ведь были с твоими родителями давними друзьями. Мы знали друг друга со студенческих лет. Поэтому я к ним привык и не видел в них ничего особенного. Ну что можно сказать? Игорь в своем институте очень много работал... Вера была замечательной супругой, хорошей хозяйкой...
— А я, какая я была тогда?!.. — буквально перебила меня Ира.
— Ты?.. Ну, с тобой-то мы достаточно много общались, и я тебя очень хорошо помню... Ты была такой серьезной, задумчивой девочкой. Все любила читать серьезные книги, слушать серьезную музыку... Мы ведь с тобой, собственно, на этой почве и сошлись. Игорь пригласил меня заниматься с тобой математикой — а мы целые вечера говорили о музыке и литературе. Честно говоря, признаться, мне было интересно с тобой. А вот зато сверстников-товарищей у тебя почти не было. Все они как-то были одной компанией, развлекались — а ты большую часть времени проводила отдельно от них, одна. Впрочем, что же я рассказываю!.. Ты ведь это время сама прекрасно помнишь — тебе уже тогда было лет тринадцать-четырнадцать!
Ира внезапно стала задумчивой.
— Да, действительно, это время я хорошо помню... — медленно сказала она, — Но все-таки, это еще детство, это какие-то неопределенные, туманные впечатления... Помню, как я гуляла по парку. Осень, всюду желтые листья, так грустно, и в голове какая-то музыка звучит... Да, я действительно большую часть времени любила проводить одна. Иногда за книгой, иногда с проигрывателем... И с Вами мне действительно очень интересно было... Но все это было как будто совсем в другой жизни, так давно...
— Да, действительно, Ира, — подхватил я, — все это было как будто совсем в другой жизни... И все это потому, что тогда мы с тобой еще не знали Христа. Наша жизнь по-настоящему началась только здесь, после прихода к вере. Я теперь не знаю, как бы я теперь вернулся в Москву. Я, признаюсь,  так за это время полюбил этот город! Эти тихие улочки, небольшие дворы — все это теперь для меня как родное... Я без этого, наверно, и не смогу жить... Теперь наша жизнь связана с этим местом, и все так изменилось... И все это — благодаря нашему приходу к вере...
Ира задумчиво слушала меня.
— Да, я тоже очень полюбила это место... — сказала она, — Пожалуй, я бы теперь не смогла вернуться в Москву... Здесь душа как-то расцветает, оттаивает... В Москве все-таки человек какой-то замученный, одинокий. И с тем, что Вы сказали насчет веры, я вполне согласна... Действительно, это очень многое изменило в нашей жизни... Действительно, то, что наша жизнь теперь такая насыщенная и глубокая —  это произошло благодаря вере...
Она снова задумалась и некоторое время молчала. Я не переставал удивляться странности ее сегодняшнего настроения — то она становилась веселой, даже в какой-то степени истеричной — то вдруг снова серьезной и задумчивой.
Мы с ней вместе неторопливо шли все дальше по тихой вечерней улице. Сумерки понемногу сгущались. Небо над нашими головами становилось ярко-синим, как это обычно бывает перед закатом. Солнце уже совсем опустилось за городскими домами.
— Ты знаешь, Ира, мне ведь все-таки интересно, что происходит там, в доме ревнителей, — снова заговорил я, — Ты ведь понимаешь, что мне вся эта ситуация далеко не безразлична.
Ира некоторое время молчала.
— Видите ли, Андрей Петрович, — наконец, сказала она, — Мне бы не очень хотелось об этом говорить. Мне и так тяжело — а еще Вас во все это вмешивать!..
— Но все же!.. —  воскликнул я, — Хотя бы в общих чертах! Я ведь хочу все же что-то знать и понимать!..
— Ну, разве что в самых общих чертах, — согласилась Ира, — Хотя, честно говоря, лучше бы Вам об этом совсем ничего не знать! Понимаете, я там сталкиваюсь с такими явлениями, которые, честно говоря, ставят меня в тупик. Как бы Вам об этом рассказать?..
Я выжидающе молчал.
— Я, честно говоря, считала их такими милыми старичками, такими уютными "плюшевыми мишками", — продолжала она, — которым можно все как следует объяснить, если говорить открыто и искренно. И в какой-то степени это действительно так. Среди них есть очень порядочные и честные люди. Но, кроме этого, выяснилось и другое. У некоторых из них, видите ли, есть "свои идеи". И они будут на них стоять, что бы вы им ни говорили. В этом смысле они такие же, как братья. Только лишь "идеи" у них другие. И знаете, — вдруг откровенно закончила она, — мне иногда становится страшно. Мне кажется, что этого не "переломить" — ни с той, ни с другой стороны —  никакими усилиями.
— То, о чем ты говоришь, Ира, — достаточно спокойно ответил я, — явление вполне обычное. Именно так и устроены групповые "взгляды", или "идеи". Людям надо как-то вместе жить — а для этого им нужны общие понятия. Эти понятия составляют как бы "основу" их жизни. Без этого жизнь не могла бы продолжаться — этим людям пришлось бы просто расстаться. Именно поэтому люди так их и защищают. Такие понятия есть у любой группы людей, у любой семьи, народа. Правда, у нас сейчас все это стремительно распадается — но вот зато появились новые сообщества людей, вроде "братьев" и "ревнителей". Чем тебя удивляет то, что эти идеи у них разные? Они и не могли быть одинаковыми, поскольку возникли из разных источников. Тем более и те и другие будут их защищать — в состоянии современной бестолочи, когда людей не объединяет ничто общее, существование их сообществ дает шанс хоть кому-то "выжить". Ты когда-нибудь задумывалась, Ира, — несколько устало сказал я, — что все это (я обвел рукой весь город) в скором времени погибнет? Людей не объединяет никакая идея, они перестали к чему-либо стремиться. А у "ревнителей" и "братьев" все же есть свои идеи — и потому у них есть некоторый шанс выжить. Как знать, — продолжал я, — может быть, они и явятся началом новых больших общественных течений, потом, когда все это болото распадется — каждые, разумеется, в своей степени?..
— Но ведь я именно это и имею в виду! — подхватила Ира, — Братья и ревнители — единственные "живые" течения в современной общественной жизни, единственные, с кем может быть связано какое-то будущее! И так жалко, что они не могут найти общий язык, и что их не удается как-то "помирить"! Это вызывает вопрос о самом нашем будущем — хотя ясно, что оно, в основном, за "братьями"! Но так было бы хорошо, если бы они объединили в этом деле свои усилия!..
— А это уж не наша забота, Ира! — оживленно воскликнул я, — Не наше дело судить о том, как формируются большие общественные течения и их руководящие идеи, а тем более пытаться их как-то изменить. По-моему, каждый человек должен заниматься только своей душой. К тому же я сказал, что эти "идеи" представляют собой как бы "основу" жизни (разумеется, после заботы о душе), на них держится жизнь человеческих сообществ, и потому люди даже с большим усилием готовы их защищать. Так что желание "покуситься" на эти идеи, как-то переделать их может оказаться даже опасным...
Ира в глубокой задумчивости слушала меня.
— Вот и я последнее время чувствую это, Андрей Петрович, — тихо сказала она, —  Последнее время это становится очень даже реальным...
— Ну так что же тогда ты делаешь там, Ира!?.. — воскликнул я, —  Почему тебя так тянет к этим ревнителям!?..
— Я уже пыталась это Вам объяснить... — тихо и опустив голову сказала она.
— Вот ты говоришь, что хотела бы "помирить" братьев и ревнителей! — оживленно продолжал я, — А тем временем сами братья перестали тебе нравиться! Почему же ты хочешь сделать это для них? Какой во всем этом смысл?..
— Да, — опустив голову, сказала она, —  мне и те и другие не нравятся...
— Ну так в чем же дело, Ира?!..
Моя знакомая некоторое время молчала. Видно было, как нелегко дается ей этот ответ.
— Но они же люди, Андрей Петрович, — наконец, тихо сказала она, — Они живут на этой земле, они созданы Богом... И так хочется, чтобы во всем вокруг царила Божья воля, чтобы между ними был мир...
— Ну, это что-то совсем несусветное, Ира! — потрясенно воскликнул я, — По-моему, ты берешь на себя полномочия, которые могут принадлежать только Богу!.. И кто, кто вложил тебе в голову эту идею — их мирить?.. Ты из каких-то "высших" соображений стремишься, чтобы между ними возникло взаимопонимание —  а, может быть, это ни тем, ни другим не нужно!..
— Но сказано же в Евангелии —  "Блаженны миротворцы..." — убежденно сказала она.
Я не нашелся, что сказать.
— Тут может быть и еще одна опасность, — через некоторое время вновь начал я, — Мы с тобой поговорили о том, что такое "групповые идеи", как они в каком-то смысле являются основой жизни людей, и как опасно в это вмешиваться, пытаться здесь что-то переделывать и менять. Но это в случае правильных идей. А представь себе, что будет, если эти идеи к тому же ложны! Представь себе людей, которые основывают свою жизнь на какой-то ошибке —  и вот вдруг кто-то придет, и будет их в этом переделывать и переубеждать! Как в этом случае они удвоят и утроят свое сопротивление! Как, чувствуя, что время их прошло и что ничто им уже не поможет, будут из последних сил пытаться доказать, что их заблуждения — это на самом деле правда! Как выльют на этого человека всю свою ненависть и злобу! Нет, Ира, ты не знаешь эту последнюю отчаянную силу ложных идей! А, судя по всему, у "ревнителей" их достаточно! Вот как бы тебе невзначай не столкнуться бы с ними!..
Ира меня внимательно слушала.
— Да, я это понимаю, — сказала она, — Я этого опасаюсь.
.— Учти при этом еще обстановку в городе, — продолжал я, — Весь город по-прежнему бурлит после недавних столкновений "братьев" с "ревнителями". При этом истинного смысла событий многие, конечно же, не понимают. Для большинства вся эта ситуация, видимо, представляется как источник нестабильности и беспорядка. На этой конференции (о которой, видимо, идет речь, и на которую у тебя, видимо, есть какие-то планы) могут быть люди самые разные. В этих условиях обращаться к такой разношерстной толпе с какими бы то ни было словами — а тем более со словами высшей любви и примирения — было бы в высшей степени странно и, скорее всего, небезопасно. Совершенно непонятно, к каким последствиям это может привести!
Она слушала меня, опустив голову.
— Я это понимаю...
Я внимательно взглянул на нее. Она прямо и серьезно глядела перед собой. Я внезапно понял, что передо мной человек, который принял уже решение, и что это решение уже ничто не изменит. Что бы я ни говорил — она все равно поступит так, как сама считает необходимым.
Некоторое время я с болью вглядывался в нее.
— Хорошо, Ира, — наконец, сказал я, — Делай, как ты сама считаешь нужным. Мне вмешиваться не к лицу — я человек, который имеет ко всем этим событиям лишь косвенное отношение. Ты все лучше меня знаешь, ты в курсе всех деталей. Но прошу тебя — подумай о близких! Мы все живем не сами по себе, мы все друг с другом связаны! Вспомни о родителях — они не переживут, если с тобою что-нибудь случится! Вспомни о Сергее — он все-таки тебе теперь самый близкий человек! Вспомни и обо мне, потому что я все-таки тебе тоже не чужой! Ах, Ира, я так надеюсь, что ты будешь благоразумна, что ты не совершишь каких-то непоправимых, необдуманных поступков!
— Конечно, я постараюсь, — серьезно глядя на меня, сказала Ира.
Мы с ней все дальше шли по вечерним улицам.
— Вот Вы вспоминали, Андрей Петрович, о нашем прошлом, — неожиданно сказала она, — А я ведь тоже помню, какой Вы были тогда. Как Вы пришли в первый раз, чтобы позаниматься со мной математикой. Какой Вы были тогда строгий, внушительный, в очках... Я, признаться, Вас поначалу даже немного боялась. Но потом прошло время — и я Вас даже немного полюбила... А папа почему-то так с самого начала решил, чтобы я Вас называла непременно Андреем Петровичем. Так с тех пор и осталось... — немного грустно закончила Ира.
Вообще, повторяю, что меня удивляли странные перемены ее настроения. То она говорила о прошлом, то о настоящем, то грустила, то смеялась и улыбалась. Признаться, мне показалось, что она какое-то особое значение придавала этому разговору — будто стремилась выразить в этих отрывочных воспоминаниях и словах что-то самое важное.
— Да, чуть совсем не забыл! — воскликнул вдруг я, — Сергей же специально просил меня тебя найти и с тобой поговорить! Он очень встревожен тем, что давно тебя не видел, и, честно говоря, не знает, что и думать! Мне кажется, что тебе нужно обязательно с ним увидеться. Если тебе нужно что-то серьезное ему сказать, если твои планы неожиданно изменились (с особым значением произнес я) — то обязательно скажи!
Она некоторое время задумчиво смотрела на меня.
— Ах, Сергей! — наконец, произнесла она, — Милый, добрый, наивный, искренний!.. (воскликнула она, казалось бы, в противоречии с тем, что сама же недавно о нем говорила) Ему так не терпится начать нашу общую с ним настоящую христианскую семейную жизнь! Я уверена, что он сейчас читает книжки о том, как быть настоящим семьянином, достойным мужем и отцом! О да, конечно, это очень важно, и некоторые люди считают, что это самое важное! Но Вы знаете, Андрей Петрович, я поняла, что это —  далеко не самое важное! Есть вещи в этом мире и поважнее счастливой личной семейной жизни. Вы думаете, я не помню, что у нас через неделю свадьба? Прекрасно помню — и в то же время думаю совсем о другом. Конечно, семейная жизнь важна, и не случайно так создано Богом — и все же она, по крайней мере, в наше время, должна служить лишь дополнением к чему-то большему!
Я вспомнил, что нечто подобное, хотя и в несколько других словах, мне говорил и сам Сергей.
— Нет, конечно, я с ним поговорю, и мы с ним все обсудим, —  закончила Ира.
Я не знал, что сказать.
Мы с ней все дальше шли по вечернему городу. Уже почти совсем стемнело, только в той стороне, куда опустилось солнце, над домами виднелась полоска более светлого неба. Вверху над нами уже появились звезды, в домах зажигались огни.
— Бедный Сергей!.. — грустно воскликнула Ира, — Он-то думает, что ему открылась Божья воля, что мы с ним созданы для того, чтобы идти вместе по этой жизни — а, может быть, на самом деле все совсем и не так!.. И на самом деле все будет совсем по-другому!..
Я поднял голову и огляделся. Мы с ней, гуляя по городу, незаметно пришли к знакомому месту. Здесь заканчивались дома и впереди, за небольшим пустырем, начинались крайние деревья парка. Это был конец той самой улочки, где на квартире собирались ее братья. Да и до наших с ней домов здесь было недалеко.
— Вот как хорошо, Ира, — заметил я (честно говоря, больше я не знал, что сказать), — Мы с тобой почти пришли домой! Пойдем я тебя провожу — а завтра утром ты, даст Бог, встретишься с Сергеем.
— Вы идите один, — неожиданно сказала она, — а я должна остаться здесь. Мне очень нужно побыть одной. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Передайте родителям, что я их очень люблю. Завтра на это собрание ходить не надо, и меня специально искать не надо. Совсем все это не для Вас. Если все будет хорошо, я сама к Вам приду, и мы увидимся. Спасибо Вам за все, Андрей Петрович.
Меня будто обдало холодом от ее слов. У меня вдруг возникло впечатление, что она со мною прощается — и с родителями, и с Сергеем, и со всеми нами прощается!
— Но, Ира, здесь темно, поздно, и уже холодно!..
— Не волнуйтесь, Андрей Петрович, мне просто нужно некоторое время побыть одной.
Я хотел еще возражать, но встретил ее взгляд, определенный и решительный —  и остановился.
— Хорошо, Ира, пусть будет так... — неуверенно сказал я, — Пусть будет, как ты сама хочешь...
 Она еще раз серьезно взглянула на меня — и медленно пошла вперед, к крайним деревьям парка. Перейдя небольшую дорожку, отделявшую жилые дома от парковой территории, она пошла по траве и, наконец, остановилась у одного из крайних деревьев. Некоторое время он стояла здесь в полной неподвижности. У меня вдруг мелькнула мысль, что она молилась. Я все стоял и не уходил. В какой-то момент она обернулась, увидела меня, и до меня донесся ее голос:
— Ну что же Вы стоите, Андрей Петрович? Я же Вам сказала — все будет хорошо. Идите домой.
Я повернулся и пошел прочь по темной улице. Скоро я уже зашел к ее родителям и сообщил им, что только что видел ее и говорил с ней. Потом снова вышел под высокое ночное небо. У меня перед глазами все стояла эта картина — молодая девушка в поздних сумерках у дерева на краю парка, устремленная в горячей молитве к Богу.


IV


Тут я мог бы пойти и домой, но домой заходить я не стал. Я вдруг вспомнил, что что должен поговорить еще с одним человеком — с Сергеем. Дело в том, что слова Иры и ее поведение меня не на шутку встревожили. Родителям ее говорить ничего я не стал, поскольку они все же далеки были от этих вопросов. Но с Сергеем нужно было непременно посоветоваться. К тому же мы с ним сами, около двух часов назад, решили, что нам еще нужно встретиться. Кроме того, этот молодой человек, который прежде мне казался таким таинственным и неприступным, теперь, когда я ближе его узнал, казался мне все более симпатичным, так что, пожалуй, теперь он был единственным человеком, с которым я действительно хотел бы встретиться и поговорить.
Поэтому, выйдя на улицу, я не стал заходить домой, а сразу заспешил к тому дому, где недавно, около двух или трех часов назад, начался совет Братства. Однако, в нужной квартире уже никого не было. Из-за двери не раздавалось ни звука, ни шороха. Я еще раз позвонил, еще раз убедился, что поднялся на нужный этаж и стою у нужной двери — и снова спустился на улицу. Что было мне теперь делать? Домой идти я не хотел, мне по-прежнему хотелось встретиться с Сергеем. Была уже глубокая ночь — совсем не время для каких бы то ни было встреч. Но меня одолевала тревога, и поэтому я вдруг принял странное решение — идти к нему на квартиру. В конце концов, если я его и там не застану — то тогда я уже мог со спокойной совестью идти домой. О других деталях и обстоятельствах я в тот момент не думал.
Пройдя по нескольким улицам, я снова вышел к парку — на этот раз с другой стороны, к "центральной" его части. Вот и знакомый двор, и знакомый дом, стоящий на самой окраине парка. Я вошел в нужный подъезд, поднялся на четвертый этаж, и скоро стоял уже у знакомой двери. Слава богу, что на щитке у двери виднелось несколько звонков! Мне только сейчас пришло на ум, что уже глубокая ночь, и что я своим приходом могу разбудить всех жильцов. Но, слава богу, у каждого из них был свой звонок, и среди них — звонок Сергея. Нажав его, я стал ждать. Скоро изнутри действительно послышались шаги.
На пороге действительно стоял Сергей. Вид у него был слегка заспанный — видно было, что он только что встал с постели, наспех натянул брюки и накинул рубашку, тапочки были на босу ногу. Глядел он удивленно.
— Брат Андрей! — воскликнул он, узнав меня, — Почему в такой час?! Впрочем, я и сам ведь хотел с Вами поговорить... — тут же вспомнил он.
— Я только что видел Иру! — тут же выпалил я.
— Где? Когда? Что она сказала?!.. — сразу начал выспрашивать он.
Он сразу же пропустил меня в квартиру и повел дальше по коридору.
— Я, признаться, очень беспокоюсь!.. — продолжал я, — Мне кажется... может случиться что-то страшное!..
Он серьезно посмотрел на меня.
— Что Вы предполагаете, брат Андрей?..
— А, я сам не знаю!.. — неопределенно восклицал я, — Это собрание, на котором будет обсуждаться ситуация с Братством!.. Мне кажется, что она собралась там выступать!.. А там ведь могут быть люди разные, очень разные! И мне кажется, что она сама чувствует опасность! Идет туда, как на казнь!
— Что же делать, что же делать?.. — бормотал Сергей, — Слушайте, брат Андрей, может, все-таки пойти на это собрание? Быть там, по крайней мере, в зале... Или вот еще лучше что — отговорить ее от этого всего! Я с ней завтра постараюсь встретиться — и с ней поговорю!
— Если бы!.. — огорченно воскликнул я, — Она сама строго-настрого запретила кому-либо из нас это делать! Я имею в виду, присутствовать в зале. А насчет поговорить она тоже запретила, и не хочет видеть никого из нас, пока не закончится это собрание! И тебя, т.е. Вас, Сергей, она тоже не хочет видеть — она так и просила меня Вам это передать. Так что у нас с Вами ситуация совершенно безвыходная! Она твердо идет к своей гибели — прямо как танк!
— Но я могу подойти прямо к дому "ревнителей" и перехватить там ее! — оживленно воскликнул Сергей.
— А толку-то? — подхватил я, — Она просто не захочет с тобой разговаривать! Если человек уже на что-то решился, уже выбрал свой путь — то его ведь уже не переубедишь!..
— Но я представлю ей радости нашего брака, напомню, что на ней лежит святая обязанность — и что ради этого она должна хранить себя!
— Она Вас просто не послушает! Должен Вам сказать, Сергей, что вы с ней "одного поля ягоды" — она тоже считает, что кроме счастливой семейной жизни есть и кое-что поважнее!
— Что же делать, что же делать!.. — схватился за голову Сергей.
Мы с ним давно уже были в его комнате. Он поскорей набросил плед поверх не застеленной постели, и сам сел поверх него. Я расположился на стуле напротив. Мы с ним сидели в бедной обстановке его комнаты, и обсуждали эту весьма серьезную проблему.
— Есть только одна надежда, — сообразил вдруг я, — Она в том, что "ревнители", хотя, конечно, люди и весьма своеобразные, и со странностями —  но все-таки народ весьма культурный. Только поэтому все и может пройти достаточно спокойно. Самое лучшее, конечно, если никто вообще не поймет, о чем она там будет выступать — плохо ли, хорошо ли — тогда еще есть некоторая надежда. Послушали, поаплодировали, разошлись, никто ничего не запомнил... Но если!..
Сергей встал и заходил по комнате.
— О чем она хоть там собирается выступать?
— Не знаю!.. — честно воскликнул я, — Что-то вроде проповеди всеобщего мира и вселенского единения людей!..
Он скривился, как от зубной боли.
— Ладно, брат Андрей, — сказал он вдруг, — Давайте говорить совсем о другом. Здесь мы все равно ничем не сможем помочь. Я не зря сказал Вам сегодня вечером, что хочу говорить с Вами, что мне много что нужно с Вами обсудить...
Я немного насторожился.
— Да, я слушаю Вас, Сергей...
— И, во-первых, я хочу спросить вас, — продолжал он, — как Вы ко всему этому относитесь?..
— К чему именно? — осторожно спросил я.
— Ну, ко всей этой ситуации с Братством. Тому, что оно попало в такую трудную ситуацию.
Я задумался и не нашелся, что сразу отвечать.
— А вот я думаю, — продолжал он, ходя по комнате, — что это настоящий кризис, испытание. Вы знаете, я скажу Вам честно — я последнее время пересмотрел свое отношение к Братству. Я хочу быть с Вами в этом вопросе полностью откровенным. Понимаете, — продолжал он несколько небрежно, — это вовсе не разрешение всех вопросов и не панацея от всех бед. Да, конечно, в этой жизни есть много доброго. Да, действительно, человек находит спасение от одиночества и обретает "среду общения", круг близких людей. Кроме того, все это действительно "замешано" на вере, во всем это действительно ощущается присутствие Божие. Но, я бы сказал (продолжал он с некоторым разочарованием), во всем этом есть и много недостатков, все это весьма далеко от идеала. Эта система "групп-семей"  — это все тот же "христианский социализм". Действительно, некоторая общность, единство целей есть — а глубины духовной жизни нет. Я признаюсь, брат Андрей (зевнул он), что я во всем этом в последнее время очень сильно разочаровался. Весь это дикий энтузиазм братьев и их искусственная восторженность мне порядком надоели. Особенно теперь, когда у Братства появились достаточно серьезные проблемы, и его "корабль" достаточно сильно шатает.
— Но у братства не может быть никаких серьезных проблем! —  возразил я, — Оно практически "непотопляемо"!
— Ну да, —  устало ответил он, — благодаря этим малым "группам-семьям" вся система обрела достаточную устойчивость, и даже если вокруг бушует порядочная буря, "корабль" все равно стоит. Но я говорю о другом. Да, вполне возможно, что в результате всех этих событий "братство" и устоит — но я говорю сейчас о моральных шатаниях. В братстве сейчас очень неспокойно. Люди привыкли жить тихо, мирно, ни с кем не вступая в конфликт — и при этом привыкли думать, что среди них, в их среде присутствует Истина. А тут вдруг — конфликт с "ревнителями", который, впрочем, сам по себе, может быть, еще и не представляет собой ничего важного. Но назревает более серьезный конфликт — с Церковью. Братство после 15 или 20-ти лет тихого, "подпольного" существования вышло вдруг на поверхность —  и всем становится видно, насколько же оно отличается от обычной, "традиционной" Церкви.  Это становится предметом смущения и соблазна для многих даже и внутри него. Многие, например, все это время серьезно думали, что Братство — это и есть Церковь. Теперь вся эта обстановка вызывает в них смущение. Вы не поверите, брат Андрей, но Братство "трещит по швам" — многие из него бегут! Многие, правда, и остаются — но я теперь даже и в том не уверен, лучше ли это. Мне кажется, что эти люди стали в какой-то степени "зависимы" от Братства. Они, конечно, могут сохранять ему верность, считать, что в нем Истина — но на самом деле всегда остается возможность, что они просто боятся из него уйти. Но если даже это и не так — то рано или поздно эти люди попадают в ситуацию, когда им надо противопоставить себя остальным. Иначе как же они обоснуют свою принадлежность к Братству — кроме как тем, что они лучше, умнее других верующих? Короче, в братстве сейчас такое творится!.. — с мучением схватился за голову он, — Лучше не вспоминать!..
— Ты не поверишь, — заметил я, — но нечто подобное говорила на эти темы и Ира.
— Это Вы к тому, что если у нас по этой теме одинаковые понятия — то, значит, у нас будет счастливый брак? —  с сомнением спросил он, — Я, конечно, хотел бы, чтобы он был счастливым —  но сомневаюсь, что нам эти общие понятия в этом деле помогут. Как Вы себе это представляете, брат Андрей —  что вот, мы вместе с Ирой уходим из Братства — и там, где-то совершенно в другой жизни вместе становимся счастливы?.. Как бы не так! Именно этот вариант совсем невозможен. Дело в том, супружеская любовь и семья не существуют сами по себе. Не может быть, чтобы молодой человек и девушка встретились, и так просто живут —  они обязательно принадлежат к какому-то слою общества, к какому-то городу, какой-то стране. Иными словами, они должны принадлежать к одной культуре. Поэтому-то и не приветствуются браки между представителями разных религий, и даже разных христианских конфессий. Поэтому-то, если полюбят друг друга представители разных стран, то один из них должен переехать к другому в страну и выполнять законы этой страны.
— Я все это понимаю — но к чему Вы это, Сергей?..
— А к тому!.. — довольно азартно воскликнул он, — Что мы с Ирой тоже представители определенного "государства" — а именно братства! Это все равно как маленькая "страна в стране"! И наши взаимоотношения, и наш будущий брак принадлежат именно братству! Если кто-то из нас из него уходит — то и брак наш не может существовать. Но вот, оказывается, что нас обоих в теперешней жизни Братства многое не устраивает. Ира последние два месяца туда и вовсе не ходит! Вопрос — могут ли наши отношения существовать, если мы оба покинем братство? Тоже большой вопрос!.. Дело в том, что все наши связи, все наши отношения — там. Мы можем жить только по его законам. Предположим, что мы с Ирой окончательно порвем с Братством — и попробуем начать нашу жизнь где-то "там", совершенно самостоятельно. Сможем ли мы стать обыкновенными прихожанами Православной Церкви, спокойно ходить в какой-нибудь храм? Вряд ли — нам постоянно будет там чего-то не хватать! Это будет похоже на жизнь семьи эмигрантов! А оставаться в Братстве — значит, постоянно себя чувствовать с чем-то несогласным!..
Он замолчал, будто вдруг заглянул в какую-то бездну.
— Ладно, давайте говорить совсем о другом! — вдруг взял себя в руки он, — Вот, послушайте, брат Андрей, какая мне мысль недавно пришла — интересно, как Вы к ней отнесетесь. Я веду сейчас снова речь о тех, которые сейчас бегут, "как крысы с тонущего корабля", которые покидают Братство. Разумеется, они со временем как-то наладят свою новую жизнь. Но как?.. Еще долго они не смогут стать обычными православными прихожанами, еще долго-долго не смогут!.. Еще долго они будут стараться сохранять свои прежние связи, еще долго их будет тянуть назад!.. И вот мне в связи с этим пришла одна мысль... (он снова сел на диван и пристально посмотрел на меня) Что, если создать некоторое "подобие" братства, некоторое, так сказать, "анти-братство"? В котором все, как в настоящем братстве —  но только оно, вместо того, чтобы уводить людей из Церкви, наоборот, приводит к ней? Которым руководит настоящий священник. В котором сочетаются все достоинства Братства с достоинствами самой традиционной православной веры. И это будет самым настоящим средством "реабилитации" тех бывших членов Братства, которые ушли из него. Они будут приходить это новое Братство, и поначалу им будет казаться, что в нем все так же, как в прежнем Братстве — но так они постепенно, шаг за шагом, сами незаметно для себя и приобщатся к православной вере! Только нужно, чтобы в нем все было так же, как и в прежнем братстве! А для этого им должен руководить человек, который сам все это прошел, и сам все это "изнутри" знает!..
— И как же решить эту проблему?.. — осторожно спросил я.
— Очень просто! — энергично воскликнул он, — Для этого руководителем такого Братства должен быть кто-то из прежних братьев, который сам все это очень хорошо знает. И зачем слишком долго ходить и искать такого человека — им вполне мог бы быть я! Вот, послушайте, — он еще более оживился и принялся излагать мне свой план, — Мы с Ирой действительно уедем отсюда, станем обычными прихожанами в каком-нибудь городе. Я получу духовное образование — слава богу, для меня это не сложно, я в этом неплохо разбираюсь. Стану сначала чтецом, затем дьяконом, затем священником. Канонических препятствий у меня к этому нет — у нас с Ирой это первый брак. И начну собирать вокруг себя прежних братьев, с целью "реабилитировать" их и вернуть в православную Церковь! Вот действительно достойное дело! Я чувствую, что в этом — мое призвание! Так, наконец, оправдаются и мое многолетнее пребывание в Братстве, и наш брак с Ирой!
У меня на минуту мелькнула мысль, что передо мной сидит одержимый. В теперешней непростой ситуации он строил какие-то далекие фантастические планы! Нет, пожалуй, действительно они с Ирой были "одного поля ягоды"! Вот, теперь он снова говорил мне, что предстоящий брак не был для него целью, что он был лишь средством для достижения чего-то другого, большего!..
— Не знаю... — ответил я, — мне довольно трудно об этом судить... Дело в том, что я сужу, во многом, со стороны, и с жизнью Братства почти не знаком...
— Вот потому-то мне Ваше мнение особенно и ценно! —  оживленно воскликнул Сергей, — Именно из-за этой трезвости и непредвзятости! У других спрашиваешь — а у них мнение уже сложилось, или, что еще хуже — у них мнение зависимое, "ангажированное". Знаете, я бы тогда, когда буду создавать свое "анти-братство", взял бы Вас своим советником! Мне тогда будут нужны трезвые, здравомыслящие люди. Все-таки хорошо, что я среди этих событий благодаря Ире Вас встретил!
— Что ж, поживем — увидим, — только и смог ответить я.


V.
 
Сергей вдруг встал, прошелся по комнате и распахнул окно. В комнату ворвался свежий ночной воздух. 
— Как я люблю эти весенние ночи!— воскликнул он, — Эту тишину, это звездное небо, эти ночные шорохи!.. Честное слово, так бы всю ночь и просидел у раскрытого окна!..
За окном, действительно, чернело звездное небо, виднелись погруженные в тишину дома, слышался легкий шелест деревьев.
— В эти минуты как-то особенно ощущаешь присутствие Творца, — продолжал он, — Кажется, что вот Он, здесь, вокруг, что Он все собой наполняет... Вы ведь знаете, что многие святые любили молиться ночью... (добавил он)
Я подошел и встал рядом с ним около открытого окна.
— Я тоже люблю это время, — ответил я, — Но только по ночам, к сожалению, я сплю, и обычно не могу им любоваться. А вот сегодня, благодаря этим событиям, я к Вам зашел — и стал свидетелем этой дивной ночи.
Сергей некоторое время стоял молча.
— Как Вы думаете, брат Андрей, —  вдруг сказал он, — в чем все-таки смысл всех этих событий? Я имею в виду не внешний, сиюминутный — а более глубокий смысл. Я иногда пытался на эти темы размышлять, но у меня "не хватает сознания". Мы слишком погружены в это внешнее течение событий, и нам иногда трудно взглянуть на все это как бы "сверху", увидеть во всем этом общий смысл. В чем внутренняя, глубокая причина появления и "ревнителей", и братьев? Ведь еще 15 лет назад ничего этого не было. Какие-то же должны быть причины, по которым наша теперешняя общественная жизнь складывается именно таким образом! Я все пытался это как-то для себя понять — но, пожалуй, в этом не преуспел. Нужно же понимать суть нашего времени, в каком мире, в какой стране мы живем!? Как Вы считаете?..
Я ответил не сразу.
— Понимаете, Сергей, — наконец, сказал я, — Я тоже на эти темы размышлял, и тоже вряд ли добился серьезного результата — но вот смотрите, что у меня получилось. О всем мире рассуждать не могу —  а вот, пожалуй, только о России. Вы согласны, Сергей, что для нее это время очень непростое?..
Сергей подумал и кивнул.
— Произошло крушение "прежних устоев", порядка в стране очень мало.  Люди невольно ищут, на что опереться — официальная идеология им этого не дает. Каждый в результате ищет свои опоры, свои "устои". Иногда люди на этой почве объединяются — и, надо сказать, в сложившейся ситуации это далеко не худший вариант. Таково происхождение и "ревнителей", и "братьев". Это — в какой-то степени замена прежнему единству всего общества, тому государственному единству, которое распалось. Согласитесь, что это не так уж мало. Давайте теперь посмотрим немного с другой стороны. Предположим, что мы поставим перед собой вопрос — а что же будет с этой страной дальше? Для этого нужно взглянуть на ее историю. Здесь я придерживаюсь взгляда, что поворотным моментом здесь  все же явилось ее Крещение. Это, несомненно,  открыло путь всем народу к большей культуре, к большему свету. Здесь дальше были разные обстоятельства — в т.ч. и темные, и тревожные — и в то же время можно с уверенностью сказать, что путь наш прочно оказался связан с Христианством. То же самое, я уверен, и сейчас (добавил я). Но посмотрите, как непросто все складывается! Вслед за расцветом христианской веры и культуры неизбежно наступают времена упадка. Это в конце концов приводит к революции. Возникает государство, которое, вроде бы, похоже на Церковь — но при этом подчеркнуто, даже враждебно отрицает веру. Потом и оно падает, и после него начинается... непонятно что. Но при этом смотрите — прежний, самодержавный строй, при всех своих проблемах и неприятностях, все-таки просуществовал несколько столетий. Новый, пришедший ему на смену — всего 70 лет. А теперь, в этом новом, наступившем после него порядке (или беспорядке) 10-15 лет пройдет — и уже что-то совсем новое. Вас это ни на какие мысли не наводит, Сергей?
Он внимательно слушал меня.
— Никакой народ не существует вечно, — продолжал я, — Несколько столетий — вот и вся его судьба. Ну, максимум, тысяча лет. То, что у нас недавно справили 1000-летие крещения Руси — это, на самом деле, очень многозначительная дата. Не существует уже древнего Египта, и древнего Рима, и Византии, и даже более новых и молодых Испанской и Британской империй. И совершенно не о чем здесь плакать и руками разводить.  Скорее всего мы с Вами, Сергей, просто застали подобный период и в жизни этого народа. Но просто мы не знаем, как именно это должно происходить, и потому нам с Вами многое непривычно. Это покинутые деревни, эти шприцы на улицах, это противоборство общественных сил, эта суета и толкотня в городах — может быть, так это и должно происходить? И маятник, который раскачивается все быстрее и быстрее, со все большей частотой затухающих колебаний — может быть, именно так это и бывает всегда?... Но я хочу сказать и другое — что все-таки это еще не конец. Слишком большая территория, и слишком большой народ, чтобы все это вдруг так сразу кончилось. Придут, конечно, и другие народы, и поселятся на этой территории — уж не знаю, мирно или не очень мирно это произойдет — но кое-что, несомненно, родится и здесь, в этой обстановке. Ведь и Англия, и Испания, несмотря на то, что перестали быть империями, по-прежнему существуют — скромные, небольшие, но все же пользующиеся некоторым уважением в мире. Значит, было в них все же что-то живое и прочное, что смогло сохраниться и выжить. Вот так же и у нас. Есть, зреют в обществе силы, которые сохранятся в этом беспорядке, выживут и дадут начало чему-то новому! Многое, что ослабело, погибнет, уйдет без следа — а это останется и станет основой той новой жизни, которая здесь когда-то будет!..
— И Вы имеете в виду... — подхватил Сергей.
— Да, именно — что основой этого могут стать те современные группы течения, в которых, в отличие от остального общества, проявляется хотя бы какой-то намек на внутреннее единство! В том числе — братья и "ревнители". Но ревнители, честно говоря, мало подходят для этой роли, потому что они главные свои надежды связали с прошлым. Они как бы испугались реальной жизни, и решили заботиться лишь о восстановлении того, что когда-то было и что уже погибло. Поэтому они сами себя лишили надежды хотя бы в какой-то степени определять будущее. Остаются братья. Со всеми их странностями и несовершенствами, со всей их резкостью,  угловатостью и необычностью — как реальные кандидаты на создание нового общественного течения остаются только они. Вот в чем дело, Сергей! — закончил я, — Мы здесь, в этих странных обстоятельствах, в этой суете и неразберихе присутствуем при рождении, при создании нашего будущего!..
Сергей задумчиво слушал меня.
— Что же, я во многом согласен с Вами, — ответил он, — Хотя я, столкнувшись со всем  этим гораздо ближе, чем Вы, хотел бы здесь кое-что изменить... Но меня волнует другой, как мне кажется, гораздо более важный вопрос — а что же Церковь?.. То, о чем мы с Вами говорим — в конце концов, общественные группы и течения — а ведь главный импульс всяких перемен и движения в будущее должен исходить от нее?..
Я на минуту задумался.
 — Хорошо, давайте рассуждать вместе, — наконец, сказал я, вдохновленный той легкостью, с которой мне до сих пор удавалось решать самые сложные общественные вопросы, — До сих пор мы действительно говорили только об общественных группах и течениях. А Церковь — она ведь выше этого! Это — вечное сообщество стремящихся к Правде и Мудрости людей, которое объединяет лучших представителей всех времен и народов, независимо от того, где и когда они жили, и живых, и умерших. И в этом смысле она выше времени, она не принадлежит ни прошлому, ни будущему. Но из этого же следует, что она готова вобрать в себя все лучшее, где бы и когда бы оно не возникло. Так же она когда-то вобрала в себя и наш народ — вернее, ту его часть, которая сама захотела этого. Так же она и сейчас готова принять в себя все лучшее, что есть в современности, все, в чем проявляется хотя бы какое-то стремление к Истине. Обратите внимание, что и братья, и "ревнители" связывают себя с Церковью. Другого пути просто нет — этим путем идут всё и все, в ком есть хоть капелька жизни. Я же сказал, что наша судьба — Христианство, так было последнюю 1000 лет, когда с ним оказалось связано все самое живое и светлое, что было в народной жизни — так это и теперь, в совсем других, новых условиях. Не случайно же две самые заметные группы, которые есть в современной общественной жизни — я имею в виду "братьев" и "ревнителей" — оказались, по существу, двумя группами верующих! Правда, "братья" претендуют на некоторое "особое положение", они считают себя некой "сверх-Церковью", которая призвана сверху "протянуть руку" настоящей Церкви и ее "спасти" — но ведь ничто в мире два раза не возникает, Церковь может быть только одна, и вот, она однажды откроет свои двери для "братьев", и примет их — вернее, самое лучшее, что есть у них. И от "ревнителей" тоже лучшее примет — хотя братья, честно говоря, находятся в этом отношении в лучшем положении, у них есть больше того, что "принимать".
Сергей задумчиво слушал меня.
— Что же, я отчасти согласен с Вами, — наконец, сказал он, — И я хотел бы именно этому послужить.
Мы с ним по-прежнему стояли у раскрытого окна. За окном чернело усыпанное звездами небо. Окна в соседних домах почти погасли, весенние деревья тихо шумели под легкими порывами ветра.
— Как все-таки непроста суть происходящих событий, — задумчиво сказал он, — Кто может ее понять?.. Только Он — Который одно временно видит и прошлое и будущее, Который глядит на весь мир с Неба...
 — Да, — подхватил я, — Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы разбираться в таких вещах!.. Человек не может рассуждать о судьбах и движении народов, об историческом пути Церкви!.. Ему бы только в своей жизни разобраться, свою душу очистить и сохранить!..
— Поэтому, может быть, и не стоит нам слишком углубляться в суть этих событий, — продолжил Сергей, — В сущности, перед каждым человеком, который так или иначе в них участвует (а быть может, и вовсе не участвует), стоит одна-единственная задача — совершить свой жизненный выбор. А сделать это можно вовсе не обязательно лишь анализируя и размышляя — а лучше через непосредственное обращение к Творцу!
Мы с ним еще постояли, глядя в высокое черное небо.
— Пожалуй, Вам пора идти, — вдруг сказал он, — Вы и пришли уже довольно поздно — а сейчас уже скоро светать начнет. Спасибо, что Вы зашли ко мне, и за этот разговор.
— И Вам спасибо, Сергей.
— За что?
— За то, что Вы уделили мне время. И за доверие.
— Я завтра все же постараюсь еще до этого общегородского события поговорить с Ирой. И там я тоже постараюсь быть — хотя бы для того, чтобы быть рядом и наблюдать.
— Я бы тоже очень хотел быть там, — ответил я, — Но боюсь ослушаться ее приказания. Мне-то она совершенно точно велела не приходить.
— Но зато после, когда все закончится, мы все должны будем обязательно встретиться.
— Да, мне тоже бы очень хотелось. Надеюсь, все будет хорошо.
Он вывел меня из комнаты и провел по коридору до входной двери.
— Ну вот и хорошо, — сказал он, — Всего Вам доброго — видимо, до завтрашнего вечера.
Я вышел из квартиры и спустился по лестнице вниз. Скоро я уже через ночной город спешил к себе домой.


VI

На следующий  день я проснулся поздно. Немного придя в себя, я сразу подумал о том, что сегодня что-то важное должно произойти. Однако, от меня в этом совершенно ничего не зависело, так что я очень быстро успокоился, снова лег в постель и даже еще немного поспал. Проснувшись во второй раз, я пошел просто бродить по городу. Ноги как-то сами снова привели меня на окраину. Снова я был свидетелем того, как расцветала весна. Домики стояли такие чистые и аккуратные, будто умытые дождем. Перед ними хозяйки вскапывали участки и сажали цветы. Я так довольно долго пробродил по этим кривым сельским улочкам и деревенским дворам. Потом все-таки вернулся обратно в центр.
Надо было что-то делать. Я знал, что что-то важное сейчас происходило — но я в этом совершенно не участвовал. Идти к дому "ревнителей" было невозможно — Ира мне строго-настрого запретила сегодня там появляться. Идти к братьям я тоже не мог — поскольку теперь, попросту говоря, не было постоянного места, куда можно было  прийти. Послонявшись без дела некоторое время по улицам, я, наконец, совершенно неожиданно решил зайти в храм.
Вот и центральная площадь города, и его высокая колокольня. Как всегда в середине дня, храм был открыт. Я вошел, и через небольшой притвор попал внутрь. Меня охватила живая, глубокая тишина. Горели где-то впереди, в темноте редкие лампадки и свечи. Оттуда же, из глубины раздавался тихий мерный голос чтеца. Я остановился сбоку, около какой-то большой иконы, и — не помню, сколько я так простоял. Когда я очнулся, я увидел, что из алтаря выходит священник.
 Какая-то сила вдруг толкнула меня, и я подошел к нему.
— Извините, можно с Вами поговорить?
Он внимательно взглянул на меня. Взгляд у него был спокойный и ясный.
— Хорошо, я Вас слушаю...
— Понимаете, — сбивчиво начал я, — я вообще-то человек верующий... И к Церкви стремлюсь, и размышляю на эти темы, и знакомые у меня верующие есть... Но к храму я пока не очень близок... Если честно, то я довольно редко захожу сюда... И главный вопрос, который меня сейчас волнует — это как бы изменить эту ситуацию... Я действительно хотел бы этого, но почему-то я... не решаюсь...
Он внимательно посмотрел на меня.
— А что Вам мешает?..
Я решил уж говорить все начистоту.
— Понимаете, я боюсь, что здесь все... ненастоящее... Эти иконы, эти обряды — что это все сего лишь изображает прошлые века, а на самом деле за этим ничего нет... А настоящая вера, на мой взгляд, должна быть в искренней молитве Небесному Отцу, в подлинном служении людям!..
Он с улыбкой смотрел на меня.
— И кто же мешает Вам на опыте во всем этом убедиться?
— В чем?
— В том, есть ли здесь настоящая вера, или все это только декорация?..
Я задумался.
— Да, в общем-то, никто...
— Ну и приходите, и бывайте здесь почаще!.. Главное у Вас уже есть — стремление к молитве Небесному Отцу и служению людям — и, я думаю, эта обстановка окажется Вам вполне созвучна!
Я обдумывал его слова. Действительно, что меня заставляло столько месяцев ходить около храма — и не убедиться во всем на опыте?..
Я снова взглянул на священника. Взгляд у него был такой же ясный, ласковый — и, как ни удивительно, веселый. Я кивнул ему — и быстро вышел из храма. У меня осталось впечатление, что человек с таким взглядом никак не мог быть служителем каких-то предрассудков и "голой формы".
Выйдя из храма, я неожиданно встретил Сергея. Увидев меня, он так и бросился ко мне.
— Ну, слава Богу, все прошло нормально! — воскликнул он, — Я все-таки пробрался в зал и сидел там, чтобы Ира меня не видала! Зал был полон. Там разгорелись жаркие дебаты. Честно говоря, "братьям" пришлось несладко — большинство, в т.ч. и "отцы города" считают, что они только создают в городе беспорядки. Тут выступила Ира, и внесла в обсуждение некоторую "новую струю". Она именно высказала ту мысль, которую и мы с ней не раз обсуждали, что "ревнители" и "братья" — это как бы две руки одного тела, или два крыла одного здания, что они взаимно поддерживают и обогащают друг друга. Она призвала две враждующие стороны к миру, к тому, чтобы они увидели действительные современные задачи и вместе их решали. Не знаю, но мне кажется, что ее выступление произвело впечатление. Ей даже хлопали. Там после нее были и другие выступающие — но я не стал дальше слушать, я ушел.
— Ты думаешь, это будет иметь результат? — спросил я.
— Трудно сказать...  — задумчиво ответил он, — Вообще-то такие призывы редко на кого действуют. Люди как-то не очень готовы оставить свои идеи и прийти к всеобщему миру... К том же, с некоторой точки зрения, уж очень откровенно она говорила! Понимаете, она говорила о ревнителях — и тут же, вместе с достоинствами, называла их недостатки, о братьях — и снова называла их недостатки. Боюсь, что получилось "ни нашим, ни вашим". Вряд ли кому-нибудь в зале было приятно слушать ее выступление! Ой, все же я немного опасаюсь! Конечно, все уже закончилось, и прошло хорошо — и все же в зале люди могут быть разные!
Я, честно говоря, внутренне разделял его опасения.
— Тем не менее, я надеюсь, что все уже закончилось, и что все будет хорошо! — неожиданно беспечно воскликнул он, — Зря мы с Вами волновались!.. И, значит, мы с Ирой на следующей неделе поженимся! Послушайте, брат Андрей, я хочу об этом с Вами поговорить! У меня ведь в семейной жизни совершенно нет опыта! Вы, как старший товарищ, могли бы мне в этом отношении что-то посоветовать или подсказать? Я, честно говоря, места себе не нахожу — теперь все думаю, как это будет!
Я не на шутку испугался.
— Боюсь, что я не смогу в этом совершенно Вам ничем помочь, Сергей! У меня тоже нет в этом совершенно никакого опыта!
Он был этим явно разочарован.
— А жаль. А вот я все представляю себе это и размышляю на темы о христианском браке.  Вы знаете, что христианский брак существует для рождения детей. Я думаю, что у нас с Ирой будет много детей. Три, четыре, пять — а может быть, даже десять! И мы будем их всех аккуратно воспитывать. Это, кстати, уже другая тема — христианского воспитания. О важности этого даже сам Патриарх говорил! Он, кстати, еще говорил, что не следует пользоваться этими... средствами, которые ограничивают рождаемость! Поистине, в современном мире в этом отношении царит такая безнравственность! Но мы с Ирой не будем этому поддаваться, и будем стараться во всем исполнять Божью волю!
Я в ответ промычал что-то нечленораздельное.
— Впрочем, возможен и другой вариант, — оживленно продолжал он, — Вы, конечно, знаете пример родителей Сергия Радонежского. У них было не так много детей — но каких!.. Главный венец их жизни — рождение преподобного Сергия. Они сами вели праведный образ жизни, постоянно молились и постились. Вот так и мы с Ирой — у нас, может быть, будет всего один ребенок — но уж зато нужно, чтобы он был святой!.. Но для этого нужно вести чистый и праведный образ жизни. Как Вы думаете, брат Андрей — у нас получится?..
Я снова пробормотал что-то неопределенное. Сергей задумался.
— Или лучше вот что, — медленно сказал он, как бы обдумывая еще один, самый удачный вариант, — Зачем откладывать так надолго достижение главной цели!.. Вы ведь знаете, что в христианском браке самое главное — достижение святости! Зачем же откладывать это на целое поколение? Пусть лучше это осуществится непосредственно в нашей с Ирой жизни! Вы, конечно, знаете прекрасную православную традицию, когда супруги живут как брат и сестра! Прекрасный классический пример — святой праведный Иоанн Кронштадтский. Правда, говорят, что его матушка была недовольно — но это, как говорится, ее проблемы!.. Наверное, это потому, что он ей все как следует не объяснил... Но я зато Ире все как следует объясню — и я уверен, что она будет счастлива! Мы с ней будем самой настоящей святой супружеской парой! Вы только, брат Андрей, ей пока ничего не говорите — а потом, когда мы поженимся, тут я ей и скажу! То-то она будет счастлива! Вы знаете, ведь она до того, как мы решили пожениться, мечтала о монашестве — ну вот, теперь эта ее мечта и осуществится! Я уверен, что она и на самом деле хочет именно этого — только боится об этом сказать.
Я сделал попытку прервать беседу и от него уйти.
— Постойте, — схватил он меня за рукав, — Но зачем же тогда вообще люди женятся!.. Нам с Ирой нужно было просто с самого начала идти в разные монастыри, как мы первоначально и собирались! Но, впрочем, все уже решено! Да, в самом деле, проблемы!.. Нужно будет еще как следует продумать, как нам построить нашу семейную жизнь, чтобы это не отвлекало нас от служения Церкви...
Я наконец-то вырвался от него.
— Сергей, извините, но я не считаю себя вправе вмешиваться в вашу семейную жизнь. И Вас прошу никогда не советоваться со мной по этому поводу! Я вам желаю успешной совместной жизни и счастья — но извините, мне сейчас надо идти.
С этими словами я покинул его и пошел прочь по улице. Что-то он сегодня беседовал со мной странно, в отличие от наших прошлых разговоров — да и вообще, как только он начинал говорить об их предстоящем браке с Ирой, в его разговоре появлялись эти странные нотки!
Я пошел дальше по вечернему городу. Было тепло и ясно. Цвели молодые тополя. Солнце уже опускалось над крышами домов.
Когда я вернулся домой, то первым делом зашел к Ире. Мне хотелось поздравить его с сегодняшним успехом. Но удивленные родители сказали, что она еще не приходила. Впрочем, поводов волноваться пока еще не было. Задержалась у "ревнителей", или зашла к кому-нибудь из братьев на квартиру. С этой мыслью я вернулся в тот вечер домой и заснул.


VII

На следующее утро ко мне зашел сам Игорь.
— Слушай, ты не знаешь, где Ира?— встревоженно сказал он, — Она так и не вернулась!
Я вскочил, оделся, и сразу побежал к Сергею. Он встретил меня в этот раз вполне серьезно.
— Я вчера вечером снова ходил к дому ревнителей, — торопясь и как бы предчувствуя беду, начал объяснять он, — Но ее там уже не было. Тогда я вернулся домой и решил ждать ее у себя. Но она до вечера так и не пришла.  Тогда я решил, что она все же сразу пошла домой к родителям. Но вот теперь приходите Вы, и говорите, что ее и там не было!
Мы с ним посмотрели друг на друга, как бы сразу что-то вместе поняв. Сергей сразу же стал одеваться. Скоро мы с ним вместе выскочили из дома.
Первый наш путь лежал на квартиру ближайших Ириных братьев. Мы пошли туда прямо через парк.
Пока он рассказывал, я чувствовал, что теряю опору под ногами.
— Она это знала! Она это предчувствовала!.. — восклицал по дороге я.
— Что именно? — спрашивал Сергей.
— То, что ее выступление может многим не понравиться! Что в зале могут быть люди самые разные! Она будто на страдание шла, чтобы отдать себя, она будто со мной прощалась!..
— Расскажите поподробнее, — серьезно сказал Сергей, идя рядом со мной.
— Она будто сознавала, что идет на рискованное и опасное дело! — продолжал восклицать я, — Она говорила о духах и силах, которые действуют в людях и часто их объединяют. И о том, как опасно идти против этих сил, как часто они бывают агрессивны и как себя защищают! Нет ничего хуже и опаснее, чем идти не против отдельных людей, а против уже сложившихся групповых сил! А Ира именно это и сделала! Она именно выступила против того, что "ревнители" и "братья" противостоят друг другу, и что каждые из них считают себя безупречными и правыми! А именно этого обычно люди не прощают! Причем совершенно невозможно предсказать, откуда именно придет опасность, поскольку картина этих "групповых сил" чрезвычайно сложна, и трудно заранее понять, какую именно из этих "мнимых святынь" других людей ты заденешь!..
— Может быть, и так, может быть и так... — бормотал Сергей, —  Впрочем, мы ведь пока еще ничего не знаем! Нужно просто обойти все места, в которых она могла бывать.
На квартире у братьев, однако, мы ее не застали. Единственная сестра, которая в это время была там, только удивленно сказала:
— Нет, она уже давно здесь не появлялась... Мы слышали, что она на вчерашнем собрании произвела "фурор", — несколько помолчав, добавила она, — Объявила перед большим залом, что ревнители и братья — это "два крыла одной птицы", или что-то в этом роде, и что те и другие должны жить вместе. Довольно странные мысли, на мой взгляд. Впрочем, она уже довольно давно начала их высказывать — и с тех пор у нас здесь не появляется.
Заметив некоторый сарказм в голосе сестры, мы поспешили попрощаться с ней и идти прочь.
Теперь мы поспешили на главную квартиру Братства — вернее, поскольку главной квартиры теперь не было, на ту временную, "запасную" квартиру, где проходили теперь его собрания. Однако, и это не дало никакого результата. Те несколько братьев, которые дежурили там, сказали, что она здесь не появлялось. Они, однако, обещали, что сообщат другим старшим по группам и на другие квартиры, где собирались братья,  с тем, чтобы они тоже приняли участие в поисках. Таким образом, в поиски Иры включилось все Братство.
Мы же с Сергеем поспешили к дому ревнителей. Была уже середина дня, и в здании было достаточно народу. Мы сразу направились в кабинет, где находились организаторы вчерашнего собрания. К нам отнеслись сочувственно и с пониманием. Когда мы с Сергеем описали ситуацию, сразу было предпринято некоторое "расследование". Оказалось, что Ира, конечно же, не ушла после своего выступления, а осталась вместе со всеми. Однако, позднее, когда собрание подошло к концу, она, как и все, покинула здание. 
— Куда она пошла? В какую сторону? —  энергично спрашивал Сергей.
Ответом было молчание. Никто, конечно, не мог помнить таких деталей.
Мы с Сергеем принялись ходить по другим кабинетам, стараясь найти людей, которые вчера последними выходили из здания. Наконец, кто-то из сотрудников сказал, что, кажется, "эта девушка" (очевидно, это была Ира, поскольку все остальные участники собрания были, в основном, мужчины, и уже в возрасте), после собрания пошла не по главной улице и не в сторону центра (как было бы, если бы она направлялась домой), а свернула в узенькую боковую улочку. Мы сразу сообразили, что там, если идти внутренними улицами и дворами, можно довольно быстро прийти к дому Сергея. Вот, собственно, и все, больше мы, кажется, ничего не могли узнать. Но тут вдруг нашелся дежурный, который закрывал вслед за всеми здание и вышел последним, который сказал, что видел, как вслед за ней в эту же улицу вошли какие-то два человека.
— Какие два человека?! — воскликнул Сергей.
Ответа опять не было. Какие-то два человека, которые тоже были  на собрании — возможно, гости из другого города. Регистрация участников была поставлена не очень хорошо, многие люди попали сюда просто по билетам, и установить их личности не представлялось возможным. Так мы снова ничего не узнали. Непонятно было даже, существенна ли информация про этих двух людей, имеют ли они какое-нибудь отношение к этой истории. Мы лишь попросили продолжать искать свидетелей вчерашнего вечера, и если что-нибудь станет известно, тотчас же сообщить нам. Впрочем, теперь уже не нам, а непосредственно в милицейское отделение, поскольку дело, очевидно, было серьезное. Туда же мы с Сергеем сразу и отправились, чтобы заявить о создавшейся ситуации. Наше заявление было принято, и "стражи порядка" обещали обследовать этот район. Таким образом, в поиски Иры включился уже весь город.
После этого мы снова побежали к ней домой, в безумной надежде, что она туда уже пришла. Однако, ее там не было. Мы ничего не смогли сообщить утешительного ее родителям, встревоженным и подавленным. В доме повисло тяжелое ощущение беды. Мы с Сергеем старались их утешить, и провели с ними некоторое время — однако, в конце концов нам ничего не оставалось, как разойтись по домам. Сергей отправился к себе на квартиру в последней надежде, что она все-таки пришла туда к нему. Я вернулся к себе, и сразу, от усталости и обилия впечатлений, лег спать. 

Проснулся я ближе к вечеру. В комнате уже царил сумрак. Я скорей побежал к Игорю и Вере — нет ли каких-то новостей? Но все было по-прежнему. Мне ничего не оставалось, как снова просто идти гулять. Я снова зашел на окраину и долго ходил, глядя на цветущие яблоневые сады. Потом опять пошел в сторону центра. 
Мне почему-то снова захотелось зайти в храм. Был уже вечер, но он вполне мог быть открыт. Над головой моей небо уже темнело. Я вышел в центральный район и стал приближаться к храму по одной из небольших улиц.
Вдруг меня обогнала группа знакомых сестер (я имею в виду молодых девушек, представителей Братства). Проходя мимо меня, одна из них бросила мне:
—  Поторопитесь, брат Андрей, а то мы опоздаем.
Я был чрезвычайно удивлен.
—  А в чем дело? Я ничего не знаю...
— Мы тоже толком ничего не знаем, но всем нам сказали, кто только может, как можно скорее прийти в храм.
Я был еще сильнее удивлен. Для Братства это было что-то новое!
Не говоря ни слова, я прибавил шагу, и вслед за ними скорей пошел к храму. Скоро мы были уже на главной площади. Здесь действительно творилось что-то необычное. Пространство перед храмом было запружено народом, так что даже внутрь было трудно войти. Здесь были люди самые разные — и братья, и ревнители, и обычные жители города. Изнутри, из открытых дверей храма доносились звуки службы. Я скорей не понял, а догадался, что это отпевание. Повинуясь какому-то безотчетному чувству, я вошел внутрь и протиснулся между людьми. Весь огромный собор был полон народа. Посредине, у алтаря действительно шло отпевание, священник ходил около гроба, читал молитвы и кадил. Я не сразу мог разглядеть, кто же лежит там, в гробу. Потом вдруг понял, что это Ира. Лицо у нее было строгое и бледное. В гробу и рядом с гробом, у ног и у изголовья лежали букеты цветов.
Я, как увидел это, так и остановился, и не мог ни пошевелиться, и ни о чем подумать, ни сказать... У меня будто почва ушла из-под ног. Я только стоял, и смотрел на ее лицо, и слушал звуки песнопений и читаемых молитв.
Здесь же неподалеку стояли и ее родители, и Сергей. Я видел и другие знакомые лица — но мне не хотелось сейчас смотреть на них. Я был поглощен каким-то новым, рождавшимся во мне внутренним чувством. Будто что-то новое передо мной открывалось, будто что-то новое я понимал...
Молитвы закончились, и священник обратился со словом к собравшимся. Он говорил те общие слова, которые и можно было сказать перед таким большим собранием столь разных людей. Он сказал, что сегодня мы отпеваем молодую девушку, которая пострадала за то, что стремилась к единству и к миру. Впрочем, точные обстоятельства ее гибели были пока не известны. Однако, тот, кто заботится о других и старается быть на виду, всегда должен быть готов к тому, что кому-то его усилия окажутся "не по нутру", и должен быть готов принять неприятности, и даже страдания от них. Я был удивлен, насколько наш священник был, оказывается, осведомлен о том, что происходило. И еще — насколько эти события, от которых я, в общем-то, отдалился и в которых участия не принимал, вовлекли в себя многих и многих людей.
Оказалось, что похороны состоятся завтра, в спокойной обстановке, а до тех пор тело останется в храме. Сегодняшнее же необычное вечернее отпевание было связано с общим порывом множества людей, которые, как только весть облетела весь город, сразу, как один, собрались в храме.
После этого близкие стали подходить к усопшей и прощаться. Вот подошли Игорь и Вера, затем Сергей, затем стали подходить ближайшие, близко знавшие ее братья и сестры. Подошел и я, в последний раз вглядываясь в ее лицо. Оно было чистое, ясное, в нем чувствовались какие-то ненарушимые мир и спокойствие. Как будто ей теперь что-то новое, неведомое нам открылось...
 Когда все закончилось, я вместе со всеми вышел на улицу. Мне не хотелось подходить к ее родителям и к Сергею, о чем-то с ними говорить... Какое-то время я еще, будто во сне, ходил по площади. Потом взглянул в последний раз на расходящуюся толпу — и медленно, как пьяный пошел по городу куда глаза глядят...

— — — — —