Странник и Полудёнка

Печальная - http://www.proza.ru/2015/12/22/1171

 Аннотация: Легкая эротика. На конкурсе русской сетевой литературы ТЕНЕТА-РИНЕТ в категории "Эротическая проза" эта работа вошла в шорлист сетевого жюри.

        Солнце окунулось в море, краски его поплыли, растекаясь по поверхности багрянцем и пурпуром. Море отразилось в небесных зеркалах, и половина свода окрасилась во все оттенки густой киновари.

        Странник, стоящий на голой скале, смотрел на полыхание яростного заката, и отблески гигантского пожара играли на его лице. Загорелое, теперь оно казалось отлитым из красной бронзы. Он стоял неподвижно и был похож на изваяние, в котором соединились сила и грация, благородное достоинство и созерцательный покой.
Когда краски вечерней зори потускнели, как угли костра, подернутые пеплом, он разомкнул скрещенные на груди руки, повернулся и неторопливо начал спускаться вниз, туда, где о подножие каменного монолита разбивалась стихия дикого леса, теперь уже укрытого флером сумерек.

        Странник отдыхал от своей бесконечной дороги, задержался в этом мире, и он стал ему домом. Он нашел здесь верных друзей, привязанности. Впрочем - антипатии возникли тоже, поскольку дом его был безбрежен, полон многообразия, как и опасностей. Но опасности - для других, а для него - едва ли.

        Он спускался, то ловко балансируя на кромке обрыва, то прыгая с камня на камень. Скоро покров леса сомкнулся над ним. Он остановился, когда вышел на крохотную прогалину, заросшую высокой травой. Да, вот здесь и будет его ночлег, решил он. Ложе из примятой травы приняло его на упругие стебли, мощный запах земли и травяных соков заставил вздрогнуть тонкие ноздри. Но это не был запах тревоги, и он опустил голову, спокойно вдыхая его всей грудью.

        Вроде бы ничего не переменилось в окружающем его пространстве, но прошли минуты, и нечто коснулось его чувств, заставило слегка насторожиться. Он не ошибся - у самой кромки зарослей белела тоненькая фигурка. Опять?! Сегодня она казалась почти призрачной, сотканной то ли из тумана, то ли из лунного света. Впрочем, виной тому был, конечно, ночной сумрак, крадущий резкость очертаний.

        - Убирайся! - сказал он.

        Она испуганно обернулась в черную глубину леса и нервно проговорила:

        - Я не могу… Я боюсь… Позволь мне остаться здесь, неподалеку от тебя!

        - Убирайся прочь, я сказал! - уже гневно повторил он.

        - Умоляю тебя! - ее голос вздрагивал. - Я не могу туда, я там погибну! Я не подойду к тебе, не потревожу, только сяду вот здесь… Разреши!

        Даже сквозь сумерки прорывалось к нему отчаяние ее огромных глаз, в которых дрожали слезинки.

        - Пожалуйста… Пожалуйста… Милосердия прошу, благородный Рао-тэй… Неужели ожесточение вошло даже в твое сердце… тогда у кого искать его?..

        Он мрачно посмотрел на нее, и она задрожала под его взглядом. Неужели она плелась за ним весь день? Это ее запах доносился до него прошлой ночью, когда он почувствовал, что рядом в сплетении ветвей, листьев и лиан кто-то скрывается. Он даже слышал порой чье-то дыхание, но лень было вставать и лезть в мокрые от росы заросли. И только утром он увидел ее бледное лицо, когда обернулся на шорох, и оно на миг показалось среди листвы, но тотчас отпрянуло назад, за густую завесу. Некоторое время он еще слышал позади себя то шорох, то жалобный стон, - это по его дубленой солнцем и ветром коже колючие ветки скользили, не оставляя следа, но сие воздушное существо никак не было приспособлено продираться сквозь чащу леса. Впрочем, все это не вызывало у него ничего, кроме легкого раздражения - он знал, что полудёнки лукавы, лживы, бесчестны, крайне эгоистичны. Они не помнят добра, а дающую руку могли бы, так оторвали бы вместе с подаянием. Странник не заметил, когда она отстала, просто он перестал думать о ней.

        И вот теперь она стоит в нескольких шагах от него, пугливо оглядываясь на темную стену зарослей. Как же она пережила прошлую ночь? И едва ли ей повезет так во второй раз.

        - Напрасно ты надеешься найти во мне защиту, - усмехнулся он.

        - Нет, не надеюсь… но кто осмелится приблизиться к тебе с дурными намерениями, Странник?

        Да, тут она права - рядом с ним ей вполне безопасно. Он молча опустил голову на руки, она постояла в нерешительности и робко села поодаль.

        Он засыпал и просыпался, и всякий раз видел покатые сникшие плечики - она ни разу не переменила положения, как опустилась в траву, так и сидела, подогнув под себя ноги. Потом он проснулся от вскрика отчаяния и боли, вскинул голову, но кричала не она. Он увидел, как она вскочила и метнулась от зарослей, но сейчас же остановилась, равно боясь приблизиться к нему и оставаться на месте. Личико ее теперь было бледным до голубизны и казалось, что половину его занимают широко распахнутые глаза, которые она не сводила с зарослей, - крик, вырвавшийся откуда, все еще звенел в ушах.

        Он вдруг сузил глаза, всматриваясь в нее, и понял, что ему не показалось - фигурка ее и в самом деле сделалась полупрозрачной, жизни в ней оставалось совсем немного.

        - Подойди ко мне, - голос его прозвучал слишком громко и резко, заставил ее вздрогнуть всем телом.

        Она не двинулась с места, будто приросла, и только огромные, полные страха глаза были теперь обращены к нему.

        - Если ты боишься меня, зачем второй день вьешься рядом, как надоедливая муха?

        - Я не боюсь, - поспешно пролепетала она и поскорее шагнула вперед, то ли желая подкрепить свои слова, то ли отрезая всякие другие пути.

        Она остановилась в шаге от него, и в опущенных плечах было столько безысходной покорности. Он протянул к ней руку и, сжав тоненькое запястье, потянул к себе.

        - Иди сюда.

        Она опустилась на примятую траву - рядом, но отдельная, боясь даже нечаянного прикосновения. Он усмехнулся и придвинул ее к себе, рукой укрыв ее плечи. Тело ее было так холодно, что ему показалось - льдинка прикоснулась прямо к сердцу. Он высвободил свои волосы, и они рассыпались, как теплым плащом укрыв ее плечи.

        - Тебе удобно? - спросил он.

        - Да, - шевельнулись ее губы, и короткий звук превратился в невесомое дыхание, коснувшееся его груди.

        - Спи.

        Голова ее лежала у него на плече, упругие завитки кудрей щекотали подбородок, но двигаться ему не хотелось, а потом он уснул и до самого утра ни разу больше не проснулся.

        …Уютно свернувшись, она лежала к нему спиной, как котенок под теплым боком у кошки. Если бы его длинные волосы не оказались под ней, он бы встал и ушел, но теперь он лежал и рассматривал ее. За два дня блужданий сквозь лес добрая половина ее платья осталась на острых сучках и колючках, и тело кое-как прикрывали жалкие лохмотья, едва державшиеся на одном плече. Из чего была соткана странная материя платья? Ему не доводилось видеть ничего подобного. Да и называлось ли это тканью? Впору было поверить, что в основу из самой тонкой паутины были вплетены запахи цветов, и прохлада росяных трав, и переливы света в таинственных недрах перламутровых гротов…

        Пристальный взгляд его спугнул некрепкий утренний сон - он понял это, услышав, как изменилось ее дыхание. Он взял ее за плечо и заставил повернуться к нему - из широко открытых глаз смотрел на него сам космос, только не черной бездной, а темно-синей, пронизанной искристыми точками, как мерцанием далеких звезд. Взгляд его скользнул ниже, и она судорожно прикрыла узкой ладошкой маленькую грудь.

        - Не странно ли, - насмешливо сказал он, - одеяние твое превратилось в лохмотья, а на тебе самой - ни царапины.

        - Разве ты не знаешь… - робко проговорила она. - Ведь ты сам исцелил меня.

        - После того, как ты всю ночь тянула из меня жизнь? Да, знаю.

        Глаза ее сделались растерянными.

        - Но ты сам позвал меня и спас мне жизнь!.. Разве принять помощь, обогреться теплом другого… разве это дурно?

        - Уж не хочешь ли ты убедить меня, что полудёнки перестали быть вампирами?

        Глаза ее скользнули в сторону, избегая его взгляда, и голос упал чуть ни до шепота:

        - Я взяла лишь то, что ты мне дал…

        - Почему ты оказалась в лесу, одна? Я слышал, вы можете жить только в стае.

        - Это верно... Даже семья без стаи погибнет. Но пожалуйста, не спрашивай меня… Я не могу сказать правды, а лгать тебе не хочу.

        - И это говорит мне полудёнка, самое лживое существо в мире! - хмыкнул он. - Ну, довольно. Ночь кончилась, ступай и постарайся до темноты отыскать своих.

        - Рао-тэй! - она быстро поднялась, но осталась стоять на коленях. - Я не могу к ним вернуться! Позволь мне остаться с тобой!

        Он потом и сам недоумевал, как случилось, что он и в самом деле позволил ей быть с ним рядом. Не иначе, колдовским был синий свет, струящийся из ее глаз. Отчего-то жаль ему стало это никчемное существо. Может, оттого, что он рассмотрел - грязь, в которой она умудрилась извозиться с головы до ног, не грязь, а засохшая кровь. Царапины и синяки за ночь исчезли, а следы крови остались на руках, на лице, виднелись сквозь рваные прорехи платья. Ею были покрыты босые ноги с маленькими ступнями.

        Она снова плелась за ним где-то сзади, и хотя он шел гораздо медленнее, чем обычно, она все равно не поспевала за ним. Он останавливался время от времени, поджидал ее. А почему бы и нет? Куда ему спешить? Никто и нигде не ждал Странника, где остановился, там и дом. Потом он услышал короткий стон, помедлив, пошел назад, ей навстречу и увидел: кривясь от боли, она ковыляла впопыхах, неловко ставя одну ступню на бок и пятная кровью прошлогодние листья, - умудрилась пропороть подошву об острый камень. Ругаясь про себя, он взял ее на руки и свернул к озеру, которое было где-то неподалеку.

        Сначала она молчала, боясь досаждать ему. Потом спросила виновато:

        - Тебе тяжело? - и ему стало смешно - она была все равно что мотылек, опустившийся на плечо.

        Когда они вышли на травянистый берег, она, кажется, и думать забыла о ране - глубокая царапина успешно затянулась. Она подошла к воде, наклонилась и протянула руки, чтобы зачерпнуть ее в пригоршни, и замерла:

        - Ой! Это я?! Такая чумазая?! - она неожиданно рассмеялась.

        Она плескалась в воде, смеялась тихонько чему-то. То, зажмурившись, поднимала голову кверху, подставляла лицо солнцу, то ныряла, мелькнув в воде блестящей рыбкой. Он смотрел и удивлялся ее легкости, - как умела она забывать боль, страх, огорчения. Ведь прошлой ночью она вышла к нему из дебрей измученная до полусмерти, израненная, и жизнь ее истончилась до призрачности… Неужели она не сознавала этого? Или полудёнки так мало ценят жизнь?

        Выйдя на берег, она расправила свои прозрачные крылышки и помахала ими, стряхивая капельки воды, вдруг заметила его взгляд, скользящий по ее фигурке, облепленной мокрой невесомой тканью, залилась румянцем и серебристой молнией метнулась в заросли, подступающие к воде. Ее не было довольно долго, но когда зашелестели ее шаги, он поднял голову и невольно улыбнулся: она "заштопала" платье, используя вместо иголки и нитки длинные стебли травы. Лицо ее засветилось - она восприняла его улыбку как знак одобрения.

        - Как тебя зовут? - спросил он.

        - Иттиль, - тихо сказала она, и ему показалось, будто прозвенел хрустальный колокольчик или чистые капли разбились о поверхность воды.
Помедлив, она нерешительно села рядом.

        - Почему бы тебе не воспользоваться крыльями? Тебе ведь трудно идти.

        - В лесу я не могу, тяжело здесь. Мы любим простор лугов, и чтоб было много солнца, неба. В лесу сыро и душно, воздух такой тяжелый… там нельзя летать. Это все равно, что плыть в густом киселе.

        - Так зачем ты остаешься здесь? Тебе всего лишь надо подняться над вершинами, а там простор и солнце, и все, что дает тебе жизнь.

        Она потупилась, а потом молча и умоляюще глянула на него. Рао-тэй хмыкнул и закрыл глаза, прекратив расспросы. Некоторое время она молчала, потом, насмелившись, попросила:

        - Можно, я заплету твои волосы?

        Опустив голову на скрещенные руки, он прислушивался к тому, как тонкие пальчики тихонько перебирают густые пряди его волос и делают это так осторожно, что не дернут ни единого волоска. Ощущения, которые он испытывал, были ему незнакомы, и он с удивлением понимал, что ему это нравится - они расслабляли, навевали приятную дрему, не хотелось ни двигаться, ни думать, ни говорить. Но как ни были медлительны ее движения - все закончилось, и она затихла, сложив руки на коленях. И вдруг проговорила едва слышно:

        - Как ты прекрасен, Странник. Я не знаю, никого прекраснее тебя… - и прохладная ладошка ее медленно скользнула по плечу, а потом по спине, вдоль позвоночника.

        Ему показалось, будто нечто странное истекает из кончиков ее пальцев, растекается по коже колкими мурашиками, и пронизывает ее, рождая внутри тревожное волнение.

        Он резко обернулся, и она отпрянула, будто откинутая его взглядом.

        - Не сердись! Я забылась… я не сделаю так больше!

        - Чего не сделаешь?

        - Я… не прикоснусь… Не смотри так… мне больно… - лицо ее бледнело.

        Рао-тэй осторожно сжал невозможно тонкое запястье и приложил ее руку к своему лицу. Закрыв глаза, он чувствовал, как легкие солнечные лучи ласковым теплом касаются его щек, век, губ. Он взглянул вверх и увидел над собой плотный, непроницаемый полог кроны.

        - Как ты это делаешь?

        Она растерянно пожала плечами:

- Что?

        Она не понимает?

        - Ты просишь прощения и обещаешь, что больше не дотронешься до меня. Почему?

        - Но… тебе неприятно… Ты сердит.

        Неприятно? Называлось ли то, что исходило из ее ладоней негой, ласковой истомой? Он не знал, Рао-тэй никогда не испытывал ничего подобного, но тело его с готовностью откликалось на ее тихую ласку разгорающимся пламенем страсти, и кровь вскипала в его жилах.

        - Иттиль… что ты со мной делаешь?..

        Она подалась назад, но он не выпустил ее.

        - Нет-нет, не уходи… Иди ко мне, маленькая колдунья!

        Он увидел еще выражение недоверия в ее глазах, до того, как прижался к ней лицом. Она обхватила его голову, и Рао-тэй губами почувствовал ее маленькую упругую грудь, и приник к ней, лаская. Охваченная трепетом, Иттиль заставила его поднять лицо, и он изумился выражению боли и горечи, читаемым на ее лице. Но она уже трогала легкими, быстрыми поцелуями его глаза, лоб, щеки, и ему казалось, что с каждым прикосновением горячих губ его пронзают горячие стрелы, причиняя и боль, и невыразимую сладость. Вот губы ее скользнули по его губам, и Рао-тэй сжал ее в объятии так, что она застонала, но он прервал этот стон нетерпеливым долгим поцелуем, полным пламенной страсти. Любовное томление стремительно нарастало, грозя взорваться, сжигая всякую рассудочность в огненной топке страсти.

        И вдруг в глазах его сделалось темно, ему показалось, что в трепете серебристых крыльев на него падают десятки, сотни Иттилей, а еще через миг он понял, что так оно и есть. Множество губ приникло к нему, покрывая все тело Рао-тэя короткими и жадными, как укусы, поцелуями. И отдалялась, отступала от него та, единственная Иттиль, которую он желал так, как никого и никогда раньше. Он еще попытался вскочить и стряхнуть с себя клубок из тел, но ноги его подломились - силы стремительно оставляли его. Легкие девичьи тела казались каменной глыбой, и он рухнул на колени, уже плохо понимая, что с ним делают.
Они выпили его всего и поднялись легким облачком, переливающимся всеми цветами радуги, и так же точно переливался многоголосый серебристый смех, отдалясь и затихая.

        Раскинув руки, Рао-тэй лежал и смотрел вверх, в синее безоблачное небо. Оно странно темнело в его глазах, и одновременно там, в высокой глубине разгорались звезды, и длинные лучи тянулись к нему, как мать протягивает руки к сыну, возвращающемуся из долгих странствий. Но у него не было сил устремиться на зов, - неподъемной тяжестью повис на нем этот мир. А потом вдруг все заслонило лицо Иттиль и отравило последние его мгновения горечью обмана и предательства. И все неодолимее давил на веки сон, который слишком покоен, и не дарит никаких видений - он закрыл глаза, желая как можно дольше удержать прекрасное видение, последние видение.

        …Когда затихли последние звуки довольного смеха, Иттиль выскользнула из густой кроны и слетела к распростертому на траве Страннику. Упав на колени, она прижала свои губы к его губам. Грудь Странника поднялась еще раз, и веки дрогнули, и он снова увидел ее. В затуманенном сознании всплыла смутная мысль: "Пусть. Последний мой вздох достанется ей". И может быть, вследствие этой мысли он вздохнул полной грудью, потом опять и опять. А Иттиль все не прерывала свой поцелуй. И тут волна гнева захлестнула его: это подлое создание было приманкой в ловушке, расставленной вампирами! О боги, как она лжива! У него хватило сил отпихнуть ее, и она молча покатилась по траве вниз, к озеру, и осталась лежать без движений. Она смотрела на него огромными своими темно-синими глазами, которые на меловом лице казались совсем черными, и Странник увидел, что слезы плавают в ее глазах.

        - Почему?.. - выдохнул он. - Почему ты отдала меня стае?..
Губы ее дрогнули, но она только закрыла глаза, и крупные слезы прочертили мокрые дорожки и скользнули в траву.

        Наверное, он забылся полусном, полубеспамятством. Потому что не видел, когда она снова подобралась к нему. Приходя в себя, он почувствовал, как прохладные ладошки трогают его лоб, щеки, и снова захотелось обо всем забыть, только лежать и наслаждаться ее прикосновениями. Но он поднял руку, чтобы ударить ее, и услышал вскрик:

        - Не надо! - и открыл глаза.

        - Не прогоняй… - в надломе ее бровей было такое искреннее страдание… - У меня есть то, что тебе нужно, возьми. И тогда я сама уйду.

        - Что у тебя есть?

        - Моя жизнь. Возьми ее всю. Я не хочу, чтобы ты умер.
Так что же, она не пила последнее его дыхание, а отдавала ему свое? Да, он и теперь чувствовал огромную слабость, но уже не смертельную.

        - Скажи что-нибудь в свое оправдание…

        Она опустила голову и покачала ею: "Нет".

        - Тогда объясни…

        Она колебалась, потом проговорила, будто через силу:

        - Я из младших… Для меня есть только закон послушания, больше ничего. Если бы я ослушалась, стая наказала бы меня… но и всю мою семью. А изгнание их из стаи, это все равно, что смертный приговор.

        Она не поднимала глаз, и Странник слушал недоверчиво - верить после того, что она с ним сделала?

        - Но почему именно ты? Или ты из всех самая лживая?
Иттиль медлила с ответом долго.

        - Они несколько раз видели, как я украдкой любовалась тобой… и смеялись.

        - Вот как… - усмехнулся Рао-тэй, - и ты отдала меня, чтобы над тобой не смеялись?

        Она взглянула на него коротко и едва ли не обиженно.

        - Нет, не потому… Полудёнки выпили твои жизненные силы, когда они наполнились любовной страстью… Через положенный срок у них родятся дочери… Это будут твои дочери, Странник.

        - О, боги! - дар речи не сразу вернулся к нему.

        - Почему ты не ушла теперь с ними?

        Она усмехнулась:

        - Я так много сделала для стаи… Больше я им ничего не должна, и жизнь моя им не принадлежит. Я сама могу ею распоряжаться.

        - Но ты же не можешь без них.

        Иттиль посмотрела с печальной укоризной.

        - Мне и не нужно. Разве ты не понял? Я поверила, когда они говорили, что никакого вреда тебе не будет. Я просто боялась признаться себе, что не верю им, что знаю - они убьют тебя… Ты прав, Странник, я тоже вампир. Все время, пока была с тобой рядом, я пила твою жизнь… чтобы отдать теперь.

        - Ты сможешь протрубить в рог?

        Ни о чем не спрашивая, она кивнула головой и сняла рог, что висел у него на груди. Встала, вытянулась в струнку и изо всех сил дунула в него. Густой и долгий зов поплыл над лесом. Прошло несколько секунд, и такой же трубный звук долетел издалека.

        - Это Гон-а-Чейро. - Странник закрыл глаза. - Теперь все будет хорошо.

        Тишина плавала в мареве солнечного полудня, пока ее не спугнул треск и шум, долетевший из леса. Шум приближался, и, наконец, продравшись сквозь заросли напролом, на озерный берег вырвался получеловек-полуконь.

        - Рао-тэй! - озираясь, встревожено позвал он, и сейчас же увидел, бросился к Страннику, который лежал у подножия дерева, опираясь на него спиной. - Что случилось, брат?

        - Мне нужна твоя помощь.

        - Вижу. Но что делает здесь эта пиявка?! - возмущенно громыхнул голос, когда кентавр рассмотрел полудёнку, прижавшуюся к груди Странника. - Ах ты мразь! - он за волосы отшвырнул ее прочь и поднялся на дыбы, занося над нею копыта.

        - Не смей, Гон! Она вернула мне жизнь.

        - Этого не может быть! Ты ошибся! - Кентавр с ненавистью смотрел на Иттиль, закрывшую лицо руками.

        - Я велю тебе оставить ее.

        Копыта гулко ударили в землю рядом с головой Иттиль, и она содрогнулась всем телом. Кентавр отвернулся от нее, как будто враз забыл о существе, не достойном и капли его внимания.

        - Что за беда случилась с тобою, брат?! Погоди… Уж не вампиры ли тут пировали?

        - Да.

        - Но ведь ты мог сжечь их одним лишь взглядом!

        - Не мог.

        - Дьявол! - выругался Гон-а-Чейро, явно борясь с желанием обернуться к полудёнке и показать на деле, как одной лишь свой яростью он обратит это существо в облачко тающего марева.

        - Ты не причинишь ей не малейшего зла, Гон. Более того… ты не оставишь ее здесь... Если не хочешь помочь нам обоим, тогда лучше уходи.

        - О, дьявол! Ты хочешь, чтобы мир встал на голову, Странник!

        - Пусть встанет, если того требует справедливость.

        Кентавр молча подошел к Иттиль, не особо церемонясь поднял ее с травы и отправил к себе на спину.

        - Ты удовлетворен? - сухо спросил он.

        Рао-тэй улыбнулся чуть виновато, и суровость тотчас ушла из глаз Гона-а-Чейро:

        - Ты сможешь удержаться у меня на спине, Рао-тэй?

        - Это не нужно. Я сам, ты только поддержи меня.

        - Мы недалеко от пещеры моего младшего брата.

        Кентавр крепко обхватил Странника за пояс и помог встать. Рао-тэй обернулся - Иттиль лежала ничком на широкой спине Гон-а-Чейро, и показалась ему похожей на маленькую ящерку, приникшую к теплому камню.
Гон-а-Чейро все же не мог сдержать переполнявшего его негодования и, поддерживая Рао-тэя, пенял ему:
- Как ты мог забыть все, что тебе говорили? Да! Ты забыл! Иначе и на сотню шагов не подпустил бы к себе эту… - он не находил слов, чтобы выразить свою брезгливость. - Скажи правду… Нет, не надо, молчи. Я и так знаю, что во всем виновата эта мерзкая тварь, порождение лжи и подлости! И чем она могла заморочить тебе голову? Тощий заморыш! Разве я не звал тебя в долину людей? Любая из человеческих дочерей была бы счастлива разделить с тобой ложе, ведь род, в котором родится дитё, зачатое Странником, будет благословенным на много колен вперед!

        - Помолчи, Гон.

        Рао-тэй почувствовал движение за спиной и увидел, что полудёнка пытается взлететь, но крылышки еще не держали ее, и она опять опустилась на широкую спину, жалобно глядя на Рао-тэя.

        - Не бойся, Иттиль. Гон-а-Чейро гораздо добрее, чем хочет казаться.
Кентавр возмущенно фыркнул, но промолчал.

        До пещеры, куда вел Странника Гон-а-Чейро, оставалось еще полпути, когда Иттиль снова поднялась в воздух, и на этот раз стремительно унеслась прочь.

        - Тебе нужны еще доказательства ее фальши? - проворчал кентавр. - Она перестала притворяться, когда поняла, что больше ей никого не одурачить. И сбежала.

        Страннику не хотелось ничего отвечать на это и не хотелось смотреть вслед Иттиль. Только почему-то теперь корни еще чаще выпирали из земли, горбами подсовывались под ноги, и, наверно, лес теснее обступил путников, потому что вокруг сделалось сумрачнее…

        Уже вздыбилась над верхушками серая скала, в подножии которой находилась пещера. Странником руководило единственное стремление - не свалиться под ноги кентавру. Для всех других мыслей и желаний не осталось сил. Он даже с трудом услышал возглас Гона-а-Чейро:

        - Ты только погляди на это!

        Тяжело опираясь на друга, Странник смотрел на застывшую перед ними Иттиль - только серебряное мерцание за ее плечами подсказывало, что удерживает ее в воздухе.

        - Возьми же, скорее! - она сняла с шеи шнурок, завязанный на горлышке небольшого сосуда, и теперь протягивала его Гону-а-Чейро.

        - Ух! Да он горячий! Что в нем?

        - Это из Кипящих Ключей.

        - Да будет врать-то! Так я тебе и поверил! Ты просто сгорела бы там!

        - Лучше поскорее напои Странника, глупый, - она не отрываясь глядела на Рао-тэя, потом приблизилась, обняла за плечи красными, обоженными ладошками и прижалась к нему - ветерок от крыльев остудил его потное лицо.

        - Или я и впрямь глупец, или не заметил, когда мир перевернулся… Тогда я тоже глупец, - бормотал кентавр, снимая с пояса баклажку с водой.

        Он влил в нее несколько капель дымящейся жидкости, принесенной полудёнкой, и поднес к губам Рао-тэя. Страннику показалось, что раскаленная лава полилась в него, но не обжигала, а растекалась по всему телу, наполняя каждую жилочку бурлящей и исцеляющей силой. Он глубоко вздохнул всей грудью, и, полный благодарности и нежности, скрестил руки на ее спине, бережно прижимая к себе. Крылышки ее встрепенулись еще раз, другой и остановились. И Странник увидел, что края их опалены. Он положил руку на упругие кудри и тихонько прижал ее голову к своему плечу.

Про Адельку и гада ползучего - http://www.proza.ru/2015/10/02/738