У МОРЯ

Разлука убивает слабое чувство и разжигает страсть,
подобно тому, как ветер тушит свечи и раздувает костёр.
                Ф.Ларошфуко
                Весь день дул сильный ветер. Дул с моря, унося белоснежные мелкие песчинки прибрежной полосы к дюнам. Все ещё по-летнему жаркое солнце уже не согревало тех, кто находился близко к морю. В конце июля такая погода на Балтике – обычное явление. В это время заканчивается курортный сезон, пустеют пляжи. Лишь немногие смельчаки решаются окунуться в море. Оно уже успело остыть, и купаться в нём  – скорее проверка на прочность, нежели удовольствие. Едва ноги касаются воды, плечи, а за ними и всё тело тянутся вверх, подальше от обжигающих барашков. Ты оглядываешься назад, словно спрашивая у берега, стоит ли подвергать себя такому испытанию, может ещё не поздно отступиться, повернуть назад. Но берег безмолвен, и какое-то необъяснимое чувство, сродни жажде преодоления, влечёт тебя в море. Вздохнув поглубже, как будто собираясь совершить очень важный для себя поступок, ты бросаешься в волну, отдаёшь своё тело во власть неласкового Балтийского моря. Через несколько мгновений конвульсивные движения постепенно сглаживаются, становится даже приятно. Волна качает тебя вверх-вниз, и ты наслаждаешься неожиданно появившейся бодростью, гордишься своей отвагой. Но надо выходить на берег, а значит снова подставлять незащищённое тело под взбалмошные порывы ветра. От него хочется бежать, завернуться в махровое полотенце, как следует растереться. А как уютно становится потом, когда надеваешь на ещё влажное, приятно горящее тело сухое белье, натягиваешь шерстяной свитер. Тут уж море и ветер не страшны. Сидя на скамеечке или качаясь на качелях, установленных вдоль пляжа, ощущаешь, как интенсивно пульсирует здоровая кровь, и в каком-то блаженном умиротворении наблюдаешь за набегающими то и дело на берег, тихо шуршащими по песку волнами.
     В конце курортного сезона много своих прелестей. К этому времени на пляжах просторно и спокойно, нет суматохи и разноязыкого гвалта, воздух прохладен и оттого кажется особенно живительным. Вечерами многие любят гулять вдоль берега. Можно даже пройти босиком по той влажной полоске белого песка, которая отделяет море от суши. Время от времени рождающаяся неизвестно за сколько километров от берега и стихающая у ног волна омывает щиколотки и уходит назад в море, оставляя в душе ощущение счастья и покоя, а на песке чуть заметные углубления, которые тут же выглаживаются следующей волной.
     В отличие от пляжа в городе по-прежнему многолюдно и оживлённо. Как и в разгар курортного сезона, с утра и до позднего вечера по уютным улочкам Паланги прохаживается пёстро одетая публика. Сюда не доходят порывы ветра, дующие с моря; от них город защищён широкой полосой пышного прибрежного парка; разогретые солнцем мостовые щедро делятся своим теплом с отдыхающими, а цветение старых могучих лип наполняет воздух такой таинственной силой, что хочется глубже дышать, полнее жить.
     Днем люди просто гуляют по городу, заглядывают в многочисленные магазинчики, заходят в кафе, завлекающие ароматом кофе и вкусными пирожными. Вечерами выстраиваются очереди за билетами в кино, на концерты, звуки музыки манят потанцевать. Но всё же сильнее всего в вечернее время притягивает к себе приморский парк. Тут к запаху цветущих лип примешивается чуть резковатый аромат жасмина, и ты уже не знаешь, где находишься: всего лишь в отпуске или давно в раю. Отдыхающие гуляют в парке чинно, неспеша, разглядывают друг у  друга курортные наряды. Все тропинки парка ведут к морю, и редко кто не пользуется возможностью ещё раз взглянуть на разбушевавшиеся к вечеру волны, освежиться их брызгами.
     Каждый вечер приходила Вероника на берег подышать морским воздухом. Она стояла на пирсе, вглядываясь в даль, подставляя уже успевшее посвежеть лицо мельчайшим брызгам, на которые разбивались волны об опоры пирса. Она наслаждалась полной свободой, тем, что наконец-то вырвалась из тисков Москвы с её всегдашней спешкой, изматывающими столкновениями тел на улицах и характеров на работе. Вот уже четыре года после окончания института работала Вероника в солидной фирме, но не чувствовала ничего, кроме обязанности трудиться как средства заработать деньги на жизнь. Да и личная жизнь всё никак не  устраивалась...   
     Вероника  обладала  довольно привлекательной внешностью.  Особенно она гордилась своими тёмными пышными волосами, которые она чаще всего собирала в узел на затылке, отчего голова казалась маленькой и аккуратной. Слишком развитые плечи из-за увлечения теннисом не портили её стройной фигуры, а скорее придавали ей спортивность. И всё же она пока оставалась одна. С одной стороны это тревожило Веронику, а с другой – что ж делать, если не встречается ей пока тот единственный, который мог бы покорить её сердце. Но в последнее время одиночество всё больше тяготило её.
     Здесь же, на берегу моря, вся накопившаяся в городе усталость и неудовлетворенность куда-то рассеивались. Здесь рядом была стихия, она не подчинялась законам общества и Вероника хотела слиться с ней воедино, ни о чём не думать, ни о чём не сожалеть. И только одно сейчас не давало ей покоя, наполняло сердце блаженством и болью одновременно... На днях в кафе, недалеко от приморского парка у неё произошла удивительная встреча. С чашечкой кофе в руке к столику, за которым сидела Вероника, подошёл молодой человек и с сильным литовским акцентом спросил, свободно ли место напротив; сел и, погрузившись в свои мысли, стал размешивать сахар. Вероника, воспользовавшись отрешенностью молодого человека, посмотрела на его лицо и не могла оторвать глаз  –  настолько оно было привлекательно. Светлые, коротко подстриженные волосы, некрупные голубые глаза, прямой нос, крепко сжатые губы. Мужественность черт удивительным образом контрастировала с нежным загаром лица и  шеи, проглядывающей в расстегнутом вороте рубашки.  Веронике не раз приходилось видеть по-мужски красивых, здоровых парней, но всё это было большей частью либо в кино, либо в какой-нибудь спортивной передаче по телевидению. В реальной жизни её всегда удивляло, почему это мужчины, едва им переваливало за тридцать, сразу обрастают жирком, становятся вялыми, словно успевшими устать от жизни. И может быть поэтому она так  удивилась внешности неожиданно подсевшего к ней за столик парня.
     – Что вы так смотрите на меня?– вдруг услышала Вероника и оторопела.
     Задумавшись, она и не заметила, что парень, перестав размешивать кофе, положил ложечку на блюдце, и теперь открытый взгляд его был устремлен на Веронику.
     – Извините,– смутилась она и опустила голову, потом опять взглянула на него.– Мне показалось, что вы чем-то обеспокоены...
     Парень ухмыльнулся, как будто хотел сказать:
     «Может быть. Только никого это не касается».
     Веронике хотелось поскорее допить кофе и уйти, но она всё медлила. Она знала, что если сейчас уйдёт, то уже вряд ли когда-нибудь увидит приглянувшегося ей литовца. Несмотря на отчуждённый взгляд, каким он окинул Веронику, ей хотелось общения. Но как это сделать? А парень всё смотрел на нее, и Вероника была почти уверена, что он заметил её замешательство и теперь наслаждается этим.
     «Нет, надо встать и уйти»,– решила она и уже нащупала на коленях сумочку, как вдруг услышала:
     – Вы здесь отдыхаете?
     – Да,– одновременно испугалась и обрадовалась Вероника.–
       ... Вы тоже?
     – Н-нет,– чуть помедлив, произнес парень.– Я здесь в командировке.
     – Позавидовать можно таким командировкам,– улыбнулась Вероника, обрадовавшись, что всё же удалось завязать разговор.
     – Нечему завидовать,– вдруг буркнул литовец и стал подниматься из-за столика.– Всего вам доброго,– сказал он на прощание и направился к выходу.
     Вероника смотрела ему вслед. Ей хотелось крикнуть, задержать парня хоть на миг. Она не понимала, что с ней происходит. Ей казалось, что до сих пор она находилась в дамском обществе или в обществе полу-мужчин – полу-сотрудников, и только теперь вдруг встретила настоящего мужчину: сильного, умного, красивого... Она смотрела на удаляющуюся высокую, пропорционально сложенную фигуру и чувствовала такую тоску, какую, пожалуй, не испытывала ещё никогда.
     «Нет, этот не для меня,– чтобы хоть немного утешиться, внушала себе Вероника,– Куда мне до него. Вон, какой красавчик, да у него, наверное, пруд пруди девиц. И не любят они русских, стараются своих держаться...»

     И вот сейчас, стоя на пирсе, ёжась от морской прохлады, она снова вспомнила так взволновавшую её тогда встречу в кафе. Волна глубокой нежности к незнакомому, в сущности, человеку в один миг накатилась на Веронику, обдав дурманом горечи и надежды, унося рассудок от реальности невозможного к нереальности желаемого. За всё время, что она жила у моря, у неё не было подобных встреч. Публика сюда приезжала в основном семейная, и завязать знакомство со сверстниками не представлялось возможным. На танцы Вероника не ходила: во-первых, потому что была одна, а во-вторых, считала, что вышла из того возраста, когда можно с отрешённым видом прыгать как попрыгунчик. Правда, в городе были танцы и для людей постарше. Проходя как-то раз мимо такой танцплощадки, она из любопытства заглянула внутрь слабо освещенного деревянного строения и увидела такую картину: оркестр играл медленную мелодию, под неё степенно танцевало совсем немного престарелых пар. Вероника поспешила поскорее уйти от этого тоскливого места. Ей почему-то было жаль этих людей. Тем более, будто специально для контраста, рядом с этой танцплощадкой была другая, на которую валом валила толпа молодёжи. Парни и девушки стекались по узким улочкам города, оживляя его яркими красками своих нарядов, смехом, оживленным разговором. На этой площадке царил свой стиль: праздничность и раскованность. Танцплощадка была большая, освещённая ещё не потухшей голубизной небес. Вокруг неё дежурила милиция, а изнутри раздавалась зажигательная музыка и смех. В определенные моменты все хором что-то кричали на литовском языке, в такт музыке хлопали в ладоши. Одним словом здесь царило веселье. Но и это всё было не для Вероники. Посидев немного на лавочке возле входа, она уходила. Ей страстно хотелось быть похожей на этих ребят, но перебороть себя она уже не смогла бы.
     На пирсе становилось прохладно. Вероника, стараясь прогнать угнетавшие её мысли, сошла к морю. Она шла по песчаному пляжу, слушая шум прибоя, наслаждаясь лёгкостью, с какой тут дышалось. Совсем замерзнув, она, было, повернула назад, чтобы идти домой, как вдруг... она скорее интуитивно почувствовала, чем увидела наяву. Пристально вглядывалась она в приближающийся силуэт и не могла понять: кажется ей, оттого, что часто думает, или это действительно он.
     Парень шёл по самому краю берега, покуривая. Издали казалось, что он ступает прямо по воде. Когда силуэт стал ближе, у Вероники отпали все сомнения: это был он. Первой, острой, как молния, мыслью было свернуть в сторону, уйти. Но тогда грош цена всем её печалям, всем надеждам и сомнениям. Ведь в глубине души она только и надеялась на нечаянную встречу, и упустить такой случай было бы непростительно. Дрожа, Вероника решила идти вперёд, а там... будь что будет.
     Пляж почти опустел. Лишь немногие, накинув на себя тёплые вещи, прогуливались по берегу или сидели на скамейках, любуясь закатом. Несколько смельчаков с загорелыми мускулистыми фигурами  с разбега бросались в воду. Вероника не представляла, что делать, когда они поравняются. Поздороваться? Но тогда она может оказаться в глупом положении... А вдруг он не узнает её... По мере того, как сокращалось расстояние, паника всё нарастала. И когда они оказались настолько близко, что она могла разглядеть лицо парня, Вероника увидела, что оно, как и в тот раз в кафе, было рассеянным и серьёзным. Поравнявшись, робея, но, собрав всё своё мужество, Вероника выдавила:
     – Добрый вечер.
     Парень опешил, машинально ответил: «Здравствуйте», потом, внимательно всмотревшись в девушку и, вероятно, узнав знакомые черты, сказал:
     – А мы ведь где-то с вами уже виделись...
     Знакомая интонация с сильным акцентом наполнила сердце Вероники тёплой радостью.
     – Да, но вы, наверное, не помните,– сказала она.– Мы сидели за одним столиком в кафе.
     – Да-да. Сейчас вспоминаю,– ни то, действительно вспомнив, ни то для приличия, сказал парень.– Дышите морем?– после некоторой паузы добавил он.
     Вероника улыбнулась про себя: «Как хорошо он сказал –   дышите морем. Иначе и не назовешь её вечерние прогулки».
     – Да, я люблю вечером пройтись по пляжу.
     – Холодно только, не юг здесь.
     – Здесь не так жарко, как на юге, да и людей меньше, спокойнее как-то.
     – Может быть, не знаю. Никогда не приходилось отдыхать на юге. И, по правде говоря, не тянет.  Что же мы стоим,–  заметил парень,– вы ведь шли к выходу. Пойдёмте, мне тоже пора.
     Некоторое время они шли молча. Парень докурил сигарету, аккуратно бросил окурок в урну и, чтобы поддержать прерванный разговор, спросил:
     – Ну, как, вы довольны отдыхом?
     – Да, очень,– обрадовавшись, что на эту тему можно говорить долго, ответила Вероника.– Мне здесь нравится всё: море, дюны, что на каждом шагу кафе, и, знаете ещё что?
     – Что же?
     – Мне здесь нравятся улицы. Они такие чистые. Их, кажется, убирают сами жильцы?
     – Да, здесь так принято.
     – А дома...– продолжала Вероника.– Какие они аккуратные и все разные. И возле каждого дома настоящие ковры из живых цветов, это так удивительно. Я в одном палисаднике даже озеро видела, маленькое, конечно, но с берегами из камней и цветов. И в нём плавали настоящие лилии...
     Вероника могла бы ещё долго рассказывать спутнику про свои впечатления, связанные с отдыхом, но заметила, что он как будто и не слушает её. Она вспомнила, как кто-то перед её поездкой в Палангу говорил ей, что прибалты – народ холодный, степенный, им не понятны бурные эмоции. Веронике стало неловко за свою болтовню, и она умолкла. Так молча они и вышли в город.
     Этот стройный, спортивного вида парень в светлых брюках, в рубашке в нежную розовую полоску с расстёгнутом воротом и с завёрнутыми рукавами явно волновал Веронику. Ей нравилось, что он не рисуется, держит себя просто, но с достоинством. Она инстинктивно чувствовала в нём внутреннюю цельность, какая была присуща и ей. Импонировало, что, несмотря на свою неразговорчивость, он был мягок и вежлив.
     Вероника бичевала себя в душе, что такая легкомысленная, говорит о всяких пустяках, всё только порхает. Вот и допорхалась: все её подруги повыходили замуж, некоторые, правда, уже успели развестись, а она всё одна. Вероника начала уже впадать в панику. На работе мужчины были либо женаты, либо, как ей казалось, какие-то примитивные, при этом с высоким самомнением. Вероника уже готова была влюбиться просто так, без каких-либо дальних прицелов, по крайней мере, чтобы хотя бы появился интерес ходить на работу, но и это не получалось. А где ещё познакомишься? В театре, кино – весьма проблематично. В туристических походах, куда Вероника отправлялась каждое лето, были, как правило, одни женщины. Единственное место, где в любое время можно было увидеть скопище мужчин  – это винные магазины да пивные ларьки. Но этих существ с удивительно похожими физиономиями как-то трудно было назвать мужчинами. Это была уже особая порода людей. И всё же были, конечно, у Вероники знакомства, но все они, как правило, заканчивались непониманием и скорым расставанием, после которых Вероника обычно чувствовала необыкновенное облегчение.
     Но сейчас, идя по городу с этим неразговорчивым литовцем, она ощущала в себе невиданный переворот. Ей впервые не хотелось отпускать парня от себя  – быть рядом с ним как можно дольше. Всё это было ново для неё и необычно. Может быть оттого, что раньше ухаживали за Вероникой, навязывая ей свою волю, а теперь... Нет, такого состояния она ещё не испытывала. Её явно влекло.
     Они шли рядом и молчали. Оба не знали, о чём говорить, не находили тем. Тут Вероника вспомнила, что даже не знает имени своего спутника. Она спросила:
     – Как вас зовут?
     – Андрюс,– чуть заметно наклонил свою красивую голову парень– А вас?– поинтересовался он в свою очередь.
     – Вероника.
     – У вас красивое имя, необычное,– улыбнулся Андрюс.
     – Меня бабушка так назвала, родителям всё некогда было. Пока выбирали, бабушка и подсуетилась,– весело рассказывала Вероника.
     Андрюс с любопытством и нескрываемым удовольствием слушал её. Его удивляла  доверчивость, с какой она излагала едва знакомому человеку свои семейные подробности, нравились её выразительные карие глаза, красивые волосы с завитками на висках.
     Перебросившись ещё несколькими фразами, они уже знали друг о друге то самое необходимое, за что можно было зацепиться, чтобы вести непринужденную беседу. Андрюс был приятно удивлён, что вот она москвичка, а нет в ней ни капли кичливости и заносчивого высокомерия, которые, по сложившемуся мнению, почему-то обязательно должны быть присущи жителям столицы. Они, несомненно, много ближе к духовным ценностям, чем люди других городов. Андрюс прекрасно знал, что большинство и не пользуются этим, но доступность всего того, о чём лишь мечтают многие жители периферии, может легко утвердить в сознании фальшивое превосходство. В Веронике ничего такого не было, лишь естественность и простота. И только плохое владение русским языком немного сковывало Андрюса, мешало разговориться. Кроме того, обладая несколько сентиментальным характером, он боялся и постоянно следил за тем, чтобы его «слабость» не была замечена окружающими, это тоже стесняло его. Может быть поэтому он и показался Веронике суровым и неприступным. Но сейчас, несмотря на то, что характер Андрюса всё ещё был скрыт от Вероники пеленой настороженности и недоверия, она уже чувствовала его мягкую и деликатную натуру.
     Андрюс рассказал, что живёт в Вильнюсе. Вероника не была там и с любопытством слушала, как он расписывал свой город с узенькими улочками в его старой части, средневековыми домами по обеим их сторонам. В Вильнюсе, рассказывал Андрюс, нет ни одного похожего кафе, в каждом какая-нибудь изюминка: в одном для экзотики стоит допотопный, обитый железом, сундук; в другом – диковинные стулья с высокими резными спинками, в третьих – необыкновенно красочные витражи, и везде – тихая музыка и уют. В студенческие годы он с друзьями частенько проводил свободное время в таких кафе.
    Шестой год после окончания юридического факультета Вильнюсского университета Андрюс работал в прокуратуре, по делам которой и приехал в Палангу. Ещё учась в университете, он сильно увлекся однокурсницей – высокой красивой девушкой с манерами аристократки. Их отношения нельзя было назвать ровными:  мягкая и уступчивая сегодня, завтра Ирена могла превратиться в холодную и неприступную. Сама того не замечая, она растравляла самолюбие Андрюса, заставляла его пребывать в постоянном напряжении. И чем больше Андрюс знал Ирену, тем сильнее влюблялся в этот своенравный, непредсказуемый характер, тем больше очаровывали его правильные черты лица девушки, изящество её манер. Он страдал, когда долго не видел Ирену, он ревновал. Она, впрочем, и не особенно заботилась о спокойствии Андрюса: очень часто он мог видеть Ирену в компании незнакомых ему молодых людей. Весело смеясь, она красивым движением головы отбрасывала назад длинные светлые волосы, снова вводя Андрюса в смятение. Любимой одеждой Ирены были брюки. На её точеных бёдрах они смотрелись на редкость элегантно. Ирена видела, что Андрюс влюблён в неё, и тем большее удовольствие доставляло ей разжигать в нём это чувство. Сама же она, казалось, не была способна на сколько-нибудь продолжительную привязанность. Иногда её просто раздражало, когда Андрюс требовал к себе особого внимания, упрекал её в чёрствости. Незаметно Ирена стала всё больше отдаляться от Андрюса с его слишком уж серьёзным характером, который никак не вписывался в весёлые компании Ирены, мешал ему поддерживать экстравагантные пикники, где она, как правило, была главным действующим лицом. Однажды, после внезапно вспыхнувшей ссоры, когда Андрюс, не в силах  удержать постоянно ускользающий из рук хвост жар-птицы,  в отчаянии наговорил Ирене грубостей, их отношения прекратились. Для Ирены разрыв прошёл почти бесследно, просто она лишилась одного из обожателей. Андрюс же переживал тяжело и долго. Нет-нет да и вспыхнет перед глазами яркий облик Ирены, зазвучит в ушах её никакими условностями не стеснённый смех, и защемит тоскою сердце от сознания, что Ирена – единственная в мире, такой девушки уже никогда не встретить Андрюсу. Эта тоска не проходила до сих пор. Ирена была его первой и чистой любовью. После разрыва Андрюс, и до того замкнутый и нелюдимый, вообще перестал бывать в шумных компаниях. Все девушки после Ирены казались ему пресными, раздражали своим жеманством. Судьбой Ирены он, впрочем, старался не интересоваться, боялся новой боли.
     Вероника, будучи полной противоположностью Ирене, на первый взгляд явно проигрывала. Не было в ней бросающейся в глаза породы, бьющей через край энергии. Зато Вероника обладала несравненно более ценными сокровищами. Они были спрятаны от случайного глаза, и только душа, созвучная её душе, могла оценить кладовую добра, чуткости, женственности и природной естественности во всём её мироощущении и поведении. Чуткая натура Андрюса интуитивно уловила, что эта невысокая стройная девушка с милым лицом – особенная. В её обществе Андрюс чувствовал себя спокойно и комфортно, совсем как с близкими университетскими друзьями. Её простая речь была вполне созвучна с его душевным настроем.
     Вероника снимала жилье в чистеньком уютном доме с балконом. Провожая её, Андрюс уже не чувствовал себя так сковано, как в начале их знакомства. Он рассказывал о себе, о своих товарищах, о том, как они вместе проводят отпуск, забираясь в самые глухие уголки Литвы, куда-нибудь на озеро, где ставят палатки и ловят рыбу. Вероника шутя поинтересовалась, почему же они не берут с собой девушек. Андрюс  только  улыбнулся и пожал плечами.
     Расставаясь у калитки Вероникиного дома, они договорились встретиться завтра, в выходной, у моря, на том же самом месте.
     Вероника была счастлива. Она ощущала необыкновенную лёгкость. Допрыгав через ступеньку до своей комнаты на втором этаже, она наспех поужинала и улеглась в постель, но перед тем, как заснуть, долго думала об Андрюсе, об их нечаянной встрече на берегу, о проведённом вместе вечере. На душе у неё было светло и привольно.
     Проснувшись утром, она первым делом подошла к окну посмотреть, что за погода на улице. Как нарочно, было хмуро, моросил дождь. Вероника расстроилась: неужели так будет весь день?.. Она умылась, слегка размялась, заварила кофе. На завтрак и ужин Вероника покупала молочные продукты. Сметана, творог, всевозможные сыры здесь были великолепны. Вероника не могла понять, почему такие вкусные продукты не научились выпускать в Москве. Пока она завтракала, погода постепенно начала разгуливаться. Уже сквозь густую облачность пробивалось солнце, начал просыхать асфальт. Правда, по колыханию веток было видно, что ветер не затих.
     Подхватив сумку с пляжными принадлежностями, Вероника вышла на улицу. Было ещё очень прохладно, и она не пожалела, что захватила тёплую кофточку. С Андрюсом они договорились встретиться в одиннадцать часов, и у неё ещё оставалось время. Проходя мимо костёла, Вероника остановилась полюбоваться строгими формами сооружения из красного кирпича. Очень часто она заходила сюда послушать службу. Примостившись на скамеечке в углу, она подолгу внимала пение под орган, уносясь в другое измерение, где растворялась в блаженстве.
     Вероника хотела уже направиться к пляжу и свернула в переулок, как вдруг услышала какие-то непонятные звуки, доносившиеся издалека. Прислушавшись, она поняла, что это играет духовой оркестр. Музыка становилась все слышнее. Вероника вышла на главную улицу, и взору её предстало замечательное зрелище: в нарядных праздничных костюмах, заполонив всю проезжую часть города, шли оркестранты. За ними, чётко печатая шаг, юные барабанщицы в коротеньких юбочках; следующими в колоне, окруженной с двух сторон собравшимися на звуки оркестра людьми, выступали весёлые, улыбающиеся, одетые в яркие национальные литовские костюмы, юноши и девушки. Всё это выглядело очень торжественно и для Вероники необычно. Она спросила у стоящей рядом женщины, что же такое происходит. Та с акцентом ответила, что сегодня их национальный праздник. Торжественное шествие стало удаляться, Вероника посмотрела на часы: пора было торопиться.
     Подходя к месту, где она должна была встретиться с Андрюсом, Вероника уже издали заметила, как он, поджидая её, прохаживается вдоль берега, покуривая сигарету.  Дрожа всем телом не от морской прохлады, сразу повеявшей с моря, а от какой-то внутренней тревоги, Вероника подошла к Андрюсу.
     – С праздником вас,– улыбнулась она.
     Андрюс удивился, но тут же сообразил с каким.
     – Спасибо,– сказал он, и без перехода, с хитринкой в глазах поинтересовался:
     – Ну что, купаться будем?
     – Может чуть позже?– поёжилась Вероника.– Что-то уж очень прохладно.
     – Ну хорошо, пойдёмте тогда в парк.
     По утопающим в зелени, ещё прохладным аллеям, они дошли до небольшого, с изрезанными краями озера. Белые лебеди доверчиво подплывали к берегу, ожидая угощения. Пройдя дальше, Вероника с Андрюсом увидели сквозь расступившуюся листву величественный, цвета белой ночи, дворец.
     – Ой, посмотрите!– воскликнула Вероника, показывая на крышу дворца.
     Там, раскрыв свой удивительный хвост, сидел павлин.
     – Как он туда забрался?– недоумевала Вероника.
     – Сидит и не двигается,– залюбовался и Андрюс.–    Чувствует, наверное, что смотрят на него.
      Они обогнули дворец. С другой стороны была небольшая терраса с колоннами. Перед террасой пестрел розарий, а за розарием простиралась аккуратно подстриженная лужайка, на которой, широко раскинув свои сильные разлапистые ветви, на довольно большом расстоянии друг от друга росли могучие дубы.
     День совсем разгулялся, стало даже жарко. Море немного штормило. Волны, словно огромные языки неведомых существ, накатывались на песок, слизывая неровности, выглаживая, утрамбовывая берег до такой степени, что от ног человека не оставалось и следа.
     Раздевшись, Вероника с разбегу бросилась в воду. Судорожно работая руками, дрожа с головы до пят, поплыла. Убедившись, что она неплохо держится на воде, нырнул и Андрюс. Вода бодрила, приводила обоих в восторг. Привыкнув к воде и немного устав, Вероника перевернулась на спину отдохнуть. Волна подхватила её распростёртое тело, приподняла, опустила в ложбинку и бережно, словно неся что-то нежное и хрупкое, неспеша передала следующей волне. Андрюс, шутя, плеснул ей в лицо воды. Она, захлебнувшись, поспешно перевернулась...
     – Я же утонуть так могу,– откашлявшись, рассердилась Вероника.
     – Ничего, я спасу,– улыбнулся Андрюс.
     Им не хотелось выходить из воды, но и долго оставаться было нельзя. Волна вытолкнула их на берег, попыталась оттащить назад в море, но это ей не удалось, и они наперегонки побежали к скамейке, на которой оставили вещи, быстро растёрлись полотенцами, переоделись во всё сухое. Наступило необыкновенное ощущение свежести и лёгкости. Они сидели и разговаривали. Вероника, видя, как Андрюс споткнулся на каком-то слове, засмеялась. Но смех её был настолько дружелюбным, и даже выражал любование Андрюсом, что он не обиделся. Наоборот, он проникался к Веронике всё большей симпатией, хотя внешне это почти не проявлялось. Веронику всё ещё смущала его неразговорчивость. Не привыкший и не любящий комплименты, в ответ на похвалу Вероники, что он хорошо плавает, Андрюс лишь как-то уклончиво произнёс, что просто любит море. И Вероника, к огорчению своему, замечала, что из-за таких вот коротких сухих фраз нередко наступало неловкое молчание  – неудобство для обоих. «В конце концов, – думала Вероника,– не это главное». Вероника радовалась, что открывает в Андрюсе много того, что было присуще и ей. Когда Андрюс вскользь сказал, что по выходным играет с друзьями в теннис, Вероника обрадовалась, и они проговорили на интересную для обоих тему почти час.
     Веронике не терпелось узнать о его работе в прокуратуре, и Андрюс рассказал, что дело, по которому сюда приехал, довольно запутанное, хотя сейчас он, по крайней мере, знает, как к нему подойти.
     Потом они снова купались, опять сидели и разговаривали, пошли обедать. После обеда решили походить по городу, зашли в кафе. Там выпили по чашечке кофе со свежими, пахнущими ванилью, эклерами. А к вечеру отправились к морю и долго ещё сидели на берегу, смотрели, как плещутся волны, а за горизонт медленно уходит всё ещё раскалённое, но уже уставшее за день, блекнущее на глазах солнце.
     Прошло несколько дней. Всё свободное от работы время Андрюс проводил с Вероникой. Они настолько привязались друг к другу, что уже не представляли, что будет потом, когда у Вероники кончится отпуск, у Андрюса – командировка, и им придётся разъехаться в разные стороны:  Веронике в Москву, а Андрюсу в Вильнюс. Веронике не хотелось об этом думать. Всем своим существом она чувствовала, что встреча с Андрюсом для неё божий дар. Все предыдущие знакомства, как правило, кончались разочарованием, оставляя в душе неприятный осадок. Вероника, конечно, могла бы пересилить себя и выйти замуж за одного из своих ухаживателей, но каждый раз что-то подсказывало ей: «Это не Он, твой будет потом». Но время шло, а Он всё не приходил. И вот только сейчас Вероника ясно почувствовала, что судьба послала ей того, по кому она тосковала все последние годы. Она видела, что и Андрюс всерьёз заинтересовался ею, и тем более страшилась мысли о разлуке.
     Как-то вечером, гуляя по городу, они наткнулись на афишу, возвещавшую на двух языках, что на террасе розария дворца состоится концерт классической музыки. Когда Вероника увидела фамилию дирижера, она обомлела. Ведь в Москве на концерты Саулюса Сондецкиса попасть было невозможно: все билеты раскупались моментально. Вероника с Андрюсом поспешили ко дворцу. Но здесь их ждало разочарование: все билеты уже были распроданы. Видя, что Вероника расстроилась, Андрюс, пытаясь её утешить, загадочно сказал, что музыку можно слушать и без билетов. Вероника удивилась:
     – Как это?
 Но Андрюс только засмеялся:
     – Увидишь.
     Неспеша собирались счастливчики с билетами. Нарядно одетые, они рассаживались на скамейках среди роз.
     Андрюс взял Веронику за руку:
     – Теперь идём.
     Вероника, ничего не понимая, последовала за ним. У главного входа они купили программку, и Андрюс повёл её на лужайку за розарием. Усевшись на траву под дубом, они стали ждать. Вероника огляделась вокруг: таких как они, безбилетников, было довольно много. Кто устроился на траве или корнях дуба, кто приготовился слушать стоя. Было так спокойно и уютно, что Веронике казалось, будто они с Андрюсом находятся в настоящем концертном зале, с той лишь разницей, что вместо хрустальной люстры над головой  – чистая синева неба. И сидят они, облокотясь не на спинку бархатного кресла, а на ствол могучего ветвистого дуба.
     Наконец на террасу дворца один за другим стали выходить музыканты. Последним вышел дирижер: большой, подтянутый, энергичный. Слушатели бурно аплодировали. Он повернулся к оркестру, взмахнул палочкой и... Вероника никогда не думала, что в такой необычной обстановке и музыка будет восприниматься совсем иначе. Она была поражена. Это не входило ни в какое сравнение с концертами, которые ей приходилось слушать в консерватории или в других столичных концертных залах. Рожденные на террасе розария звуки были чисты и легки. Веронике казалось, что она вдыхает их вместе с воздухом, в который вплетался запах моря, примешивался едва уловимый сладковатый аромат роз, торопящихся, прежде чем погрузиться в сон, выплеснуть всю без остатка накопленную за день от солнца тайную прелесть своего существования.
      После небольшого перерыва музыканты вновь вышли на сцену. В программке, которая незаметно соскользнула с коленей Вероники и теперь лежала на успевшей уже покрыться росой траве, значилась симфония Гайдна  «Прощальная». Она и в наши дни исполняется так, как это было почти двести лет назад: при зажженных свечах. К тому времени сумрак незаметно окутал парк. С поляны, где сидели Вероника и Андрюс, музыканты были едва различимы и только свечи на их пюпитрах, как светлячки, выделялись на фоне погружающейся во мрак террасы.
     Мелодия, лившаяся издалека, словно туман расстилалась по лужайке, околдовывала своей нежностью и непостижимой глубиной. В величайшем напряжении сидела Вероника. Такого с ней не было ещё ни на одном концерте. Казалось, все силы включились, чтобы растревожить ей душу. Она боялась, как бы Андрюс не заметил её состояния. Грустные звуки оркестра завораживали, не отпускали от себя. Заметив наполненные слезами глаза, застывшее лицо Вероники, Андрюс в приливе нежности осторожно обхватил её за плечи и привлёк к себе. Ощутив сильную и в то же время ласковую руку Андрюса, Вероника подчинилась. Так и сидели они рядом, тесно прижавшись друг к другу.
     Тревожная мелодия симфонии разбередила душу и Андрюсу. Перед его глазами снова всплыл образ Ирены. Ему вспомнилось, как однажды он пригласил её в кафедральный собор послушать орган. Прогуливаясь в ожидании концерта у стен собора, Андрюс замечал устремленные со всех сторон на элегантную, высокую Ирену взгляды и гордился, что у него такая дама. Каково же было его изумление, когда при первых звуках органа, взглянув на Ирену, он почти не узнал её: рядом сидела кукла с пустыми глазами и опущенными уголками рта. Еле дождавшись перерыва, ничего не объясняя, Ирена решительно направилась к выходу и только у дверей, резко обернувшись, бросила в конец растерянному Андрюсу: «Лучше б в кино сходили». И сейчас перед Андрюсом почему-то возник образ не той блистательной и томительно-привлекательной Ирены, в которую он был когда-то без памяти влюблён, а Ирены жалкой, обделённой...
     Мелодия становилась всё печальнее и драматичнее. Один за другим музыканты, задув свою свечу, тихо удалялись со сцены. Вероника инстинктивно чувствовала, что и в её жизни гаснут свечи; всё, что было раньше – не приносящая удовлетворения работа, ничем не оканчивающиеся встречи – в сущности, может быть это и есть её печальная судьба и вся надежда, всё её спасение в этих двух свечах, слабо освещавших лица оставшихся на сцене скрипачей.
     «Неужели  «Прощальная симфония»  – предзнаменование для них с Андрюсом,–  в тревоге думала Вероника.– Неужели стоит им разъехаться по своим городам, погаснут последние свечи, так бережно согревавшие их всё это время...»
     Еле уловимые звуки pianissimo едва доносились до Вероники и Андрюса. Слегка вопросительно, чуть неопределенно звучали прощальные голоса двух одиноких скрипок. Они довели симфонию до конца и, озарившись в последний раз отблеском пламени, исчезли во тьме...