Когда дрожат рельсы

КОГДА ДРОЖАТ РЕЛЬСЫ
 Городок этот странный - Яблонов - имел две достопримечательности. Старинное, красного кирпича здание железнодорожного вокзала с круглыми часами на фасадном мысе двускатной, черепичной крыши, между плиток которой рос  бурьян, и даже мелкие деревца и мост через речку Студеную, выстроенный, якобы, специально для Николая второго, который пожелал через эту речку переправиться.
 А еще данный восьмитысячный «мегаполис» был известен странным потусторонним явлением, названным в народе динамичным слоганом «Когда дрожит дорога».
 Суть его заключалась в следующем: внезапно, в какой угодно день и час у железнодорожной станции начинало дрожать полотно, и вскоре к вокзалу на всех порах прибывал люксовый экспресс, помеченный лейблой «Литер».
 Трудно передать словами это необыкновенное явление. Яркое сияние, еще задолго до подхода локомотива, вставало над путями и накатывало на станцию, ширясь и приобретая радужную расцветку.
 Сияние влекло за собой шквал ветра, тот закручивал вихри пыли, в которых мелькали подхваченная с земли бумага, пластиковые бутылки и прочий мусор.
 Вместе с рельсами начинала дрожать и сама земля, штукатурка ссыпалась со стен вокзала, обнажая сырые соты древней кладки. И часы на фасаде неизменно роняли тяжелые стрелки с узорными пикообразными головками в положение «полшестого».
 Начальник станции и вся его свита,придерживая фуражки, стремглав бежали на асфальтированный в мелких трещинах перрон, но как один оставались в предбаннике, пережидая ураган, который уже нес над вокзалом тучи пакетов от чипсов,  газеты, картонные ящики, ветки деревьев, а иногда и торговые палатки.
 Стихия стервенела, набирала обороты, земля дрожала все сильнее, но вдруг, в самый свой разгар, прекращалась, словно проваривалась под землю. И, что примечательно, мусор, поднятый с городских улиц, никогда не возвращался на акваторию путей, а как будто растворялся в облаках.
 В это время странный состав уже стоял у перрона, распространяя кисловатый дух раскаленных углей, на которых проводники, как известно, получают кипяток под чай.
 Кто и как выходил из вагонов, мне доподлинно не известно. Вокзальное начальство опасалось об этом распространяться. А случайные зеваки, видевшие прибытие ( идиоты, как правило), давали противоречивые сведения.
 Позднее я их систематизировал, чего не удосужилась сделать яблоновская прокуратура.
 Получилась примерно такая картина. Поезд был мультяшно - фиолетовый, неуклюжий, почти смешной, со слепыми, словно нарисованными, окнами и дверями. И еще некоторые из кретинов- свидетелей утверждали, что головной его локомотив снабжен вращающейся башней с крупнокалиберным артиллерийским стволом.
 Иные возражали: мол, никакой это не ствол, а специальный выступ, призванный рассекать встречный воздух.
- Теперь только такие и строят скоростные поезда. Сейчас, скажем, ты в Москве, а через 15 минут уже в Питере. И окорочОк не успеешь обглодать, как уже просят на сход.
 Этим мудозвонам только бы что-нибудь «обглодать».
 Позднее я заметил, что недалекие яблоновцы - в своих воспоминаниях - пытались очеловечить этот состав. Сделать его понятным и добрым. Хотя на деле они боялись его слепого, тяжелого и неповоротливого, который транспортировал в своих задраенных вагонах странную силу. Которая властвовала в городе день, два, а то и неделю.
 Целью ее действий было - тотальное наведение порядка. Сила  в буквальном смысле уничтожала чиновников- коррупционеров, преследовала грабителей, стирала с лица земли убийц, вгоняла в землю маньяков.
 Она, конечно, вершила благое дело, но такими дикими, варварскими  методами, что сама была похожа на маньяка.
 Апологеты этой силы принимали различные обличия и осуществляли свой суд, невзирая на чины, возраст и половую принадлежность.
 Буквально перед моим приездом в город газета «Яблоновский вестник» на внутреннем своем развороте поместила душераздирающий репортаж с фотографиями с центрального рынка, где средь бела дня была убита 63-летняя торговка черешней.
 Крупная, рыхлая баба обвесила преподавателя местной музыкальной школы некоего Бориса Вейнгольдовича всего на 50 граммов, за что и расплатилась собственной, в общем-то, никчемной жизнью. И как расплатилась…
 Едва она пересчитала отсчитанные саксофонистом деньги, как у прилавка, словно из – под земли, возник  приземистый коротышка, белобрысый, с васильковыми глазами, и, запустив руку в пакет к преподавателю, добыл из него крупную, спелую черешину.
 Взял ее двумя пальцами и, как бы демонстрируя ягоду, предложил оборотистой торговке скушать ее. Почуяв неладное, та наотрез отказалась. Но коротышка одарил ее лучезарной улыбкой, и та согласилась.
 Она испуганно проглотила черешину и настороженно улыбнулась. В тот же момент взрыв сотряс провинциальный городок, и горячий комок кровавых кишок ляпнулся в  серебристый колокол рыночного радиоузла.
 Голуби взметнулись к облакам. И тяжелый, страшный гул ушел вертикально в небо, заставляя дребезжать стекла в окнах окрестных домов. А разбегающиеся с рынка люди поняли, что в город вошел фиолетовый состав.
- Слыхали, как бабу разнесло?! Раздулась, как мыльный пузырь, и лопнула. В шмотья.
 Ей - Богу, никогда бы я, такой умный и образованный, не поехал бы в эту дыру, имеющую к тому же в округе такую сомнительную славу, если бы не моя карьера. Ее успех во многом зависел от этой командировки.
 Едва я успел поселиться в гостинице( номер ужасный, хотя и «люкс»), как горничная- седая, неправдоподобно маленькая старушенция с ехидной и какой-то вымученной улыбочкой рассказала мне о поезде и передала тот  самый, основательно замусоленный «Яблоновский вестник», который я поначалу даже побрезговал взять в руки.
 В день моего приезда очередной начальник железнодорожной станции принял сан священника, и само здание вокзала стало навроде церкви. На месте буфета там соорудили алтарь, в щитах расписания развешали иконы. А на крыше приспособили какой-то страшно неуклюжий, однако гордо поблескивающий позолотой крест.
 Я несказанно удивился этому преобразованию, но вскоре успокоился, приняв все это за причуды местных властей.
- В прошлом годе мер наш жану молодую куда-то чи у Хранцию отдыхать отправил за бюджет, так из него чучело сделали и  замест памятника Ленину поставили. Няделю стоял с выпученными глазами, пока разваливаться не начал.  Сверились, а это мер.
- Чего же вы не разбегаетесь из этого города, когда страсть такая творится? – Передразнил я бабку, аккуратненько вставляя вешалку в плечики своего пиджака. Еще и подумал: ну и гостиница, вместо того чтобы молодых, длинноногих, готовых на все, в горничные набрать, мобилизуют мерзких пенсионерок-  старух. После такой, и на простынь ложиться противно. Разворовали, видимо, все в этом «отеле». Вот теперь и экономят на всем, чем  возможно.
- Дак, а что бежать-то?- Пожевала мягким провалом рта бабуся.- Они же токо сволочей истребляют, а хорошим людям - хорошо. Страшно, а хорошо.
  Я обозвал горничную старой овцой и выпроводил из номера. Она, видимо, надеялаь получить сотенку на чай. Да нет, сударыня, просчиталась ты.  Я таким дурам не подаю.
  А утром, осведомившись у администратора той убогой гостиницы, я отправился к месту своей работы. А именно в яблоновское отделение Сбербанка, куда был направлен в качестве антикризисного управляющего.
 Задание предстояло сложное. Коллектив банка совершенно завалил дела, и дать им ладу, конечно, мог  только такой высококвалифицированный специалист, как я.
 Среди сотрудников грамотных ребят почти не было. У всех мысли были «загнуты» тем самым дурацким поездом и событиями, которые он, якобы, провоцировал. Надо было увольнять всех, фактически списком и набирать новый штат. Вот только, где его брать?
 Окончательно вывел из себя вашего покорного слугу начальник валютного отдела, Эдуард Эдуардович, растекшийся, бледнокожий с рыжинкой мужчина. Страдающий отдышкой и  тревогой в глазах.
- У нас, видите ли, в третьем квартале была приличная экономия,- он испуганно оглянулся на дверь и подошел по - ближе к моему столу. От него веяло потом. Вы не поверите, от банкира - и воняет потом! Хорошо, что я предусмотрительно свой свежайший носовой платок одеколоном увлажняю. Я добыл платок из барсетки, приложил его к носу:
- Ну и?
- Так вот, я и говорю. Была экономия, выписали премию, туда- сюда…
-Прямо на весь банк или только на отдел?
- На отдел. Да вот тут все бумаги,- он спохватился и выложил на стол папку.
- Вам, как руководителю - самая крупная сумма конечно?
- Ну, зачем вы так?- Пожал он плечами.- Да, я получил больше всех, но я и впахивал больше всех. И потом, тогдашний управляющий, ваш предшественник Петр Петрович, одобрил эту инициативу и подписал резолюцию.
- Понимаю, и часть денег, вы, конечно, взяли наличкой и провели, скажем, как за амортизацию оборудования.
 Он волновался все больше. Страшно потел. И мясо на его подбородке противно дрожало. «О меня, что ты хочешь, жаба?!»- хотел крикнуть я, но сдержался.
- За нас сейчас крепко взялась прокуратура. И если вы, как новый управляющий, сочтете работу отдела правильной, все может закончиться благополучно для нас. .. У меня дети. И у жены третий инфаркт.
 Он вдруг заплакал, как-то по – бабьи поскуливая. Я сказал ему, что он свободен. А когда этот нюня вымелся, набрал номер прокуратуры, представился и попросил устроить в валютном отделе особую проверку с привлечением налоговой полиции и управления по борьбе с экономическими преступлениями. Я, естественно, обещал им свою помощь, как специалист, хорошо знакомый со схемами увода денег.
 Положив трубку, я с удовольствием подумал о том, что по завершении своей миссии, уеду к морю на целый месяц. Буду нежиться в шезлонге над волной и читать глупые детективы.
  А вскоре на вокзале задрожали рельсы, и в городе начался Страшный суд. И я отчасти был его свидетелем. Описывать подробно это действо не стану, скажу лишь, что у человека с расшатанными нервишками от подобных ужасов вполне могло снести крышу.
  Это, как война в каком- нибудь Приднестровье, когда ОМОН совершает зачистку сомнительной территории. В одну ночь в городе  были истреблены все новоявленные мерзавцы и отморозки, и  их смердящие внутренности потом долго еще валялись на газонах и площадях, плыли по речке Студеной.
 Особо досталось директору местной типографии, который, используя служебное положение, превратил государственное предприятие в личную кормушку. Этот руководитель, с замашками рабовладельца, платил рабочим гроши, поощрял лизоблюдство и угодничество,  а сверхдоходы предприятия- монополиста клал в собственный карман.
 Этот «первопечатник» ( надо же, у него и фамилия была Федоров) разожрался, как свинья, и едва-едва влазил в свой серебристый «лупатый» «Мерседес».
 С перрона к нему пришла целая делегация приземистых, белобрысых и голубоглазых. Они ненадолго закрылись с руководителем типографии в его кабинете, чего-то молча сотворили там и вскоре ушли, вежливо улыбаясь персоналу.
 Когда их след простыл, подчиненные нашли своего патрона на столе закатанным в трехлитровую банку. Правда, осознали это чуть позже, по штучному обручальному кольцу, глубоко запрессованному в биомассу.
 Так и стояла эта страшная, еще теплая, замаранная кровавыми штрихами банка среди деловых бумаг, мобильника и барсетки, скупо поблескивая добротной, гладкой, металлической крышкой.
 И вот что самое странное и непостижимое для меня, славные мои господа: горожане знали об этих кровавых неотвратимых судах, и тем не менее среди них раз от разу снова и снова созревали жулики и мерзавцы и с ужасом ожидали возмездия.
 Ну, скажите, разве не идиоты? Бараноподобные двуногие.
 Что касается моей особы, то за себя я был совершенно спокоен. Репутация моя была безукоризненной, а помыслы красивы и чисты.
 В обеденный перерыв в мой кабинет вгарцевала одна из бухгалтеров, Леночка- молодая, статная, яркая особа, впрочем, одевающаяся излишне консервативно.
 Длинное, легкой материи, синее платье в белый горошек, скрывающее крутые статные бедра, кожа белая, как мелованная бумага, и ядреная черная коса, британской короной, лежащая на ее изящно проработанной головке.
 Она занесла бумаги на подпись и поспешила удалиться.
- Задержитесь - ка, Леночка,- попросил я ее.- Знаете, у меня такая проблема: нужен хороший пиджак, а помочь выбрать некому. Вы не составите мне компанию в походе по вашим э…супермаркетам?
- Я не по этой части. Извините.
Эта поджарая сучка прикрыла двери, а я слегка оскорбился:
- За то, что я тут так угробляюсь, в том числе и для тебя, могла бы быть посговорчивей,- крикнул я ей вдогонку.
 Пожалуй, этого бухгалтера следовало уволить. Она, как никто другой, выпадала из команды, которую я формировал. Представляете, она вообще не держалась за место?! Она тормозила продвижение дела, которое я совершал. А дело для меня превыше всего. Я взял мысль об увольнении этой стервочки на заметку…
 Как-то, с целью разузнать хоть что-то о странных и страшных гостях города, я отправился на вокзал. В церкви, размещенной в его стенах, поставил свечку за свое хорошее здоровье: я всегда так делаю. И вот же подлые яблоновцы и тут попытались меня надуть. Старуха, продающая церковную мелочь, вместо десятирублевой, всучила мне пятирублевую. И поджала губы, как ни в чем не бывало.
 Я пристыдил седую «коробейницу» и пообещал, что добьюсь у  настоятеля их непонятного храма ее отставки.
 Как я и ожидал, моя угроза подействовала. Бабка, явив изрядную прыть, буквально бежала за мной, задыхаясь и спотыкаясь, лепетала что-то о сыне, задавленном на стройке плитой, о внуках- сиротах, которых она кормит.
  Потом поскользнулась, повисла на моей руке, и я в омерзении стряхнул ее, как противное насекомое. Я пообещал добиться ее увольнения. И добился! Вскоре ее выперли из лавки. Потом я встречал ее у рынка в образе нищей.
 Она сидела в лохмотьях в окружении троих или четверых чумазых детенышей и тянула сухонькую ручонку за монеткой. Конечно же я ей ничего не дал. Наживаться на детях- вот подлость, которой нет оправдания.
 Начальник вокзала встретил  меня в своем кабинете. Этот субъект даже не удосужился встать мне навстречу. Тем самым он показал грубое пренебрежение этикетом городской элиты, в которую мы оба , без сомнения, входили. Впрочем, я на него не в претензии: судя по его безумному взгляду, его мысли были где-то далеко.
- Я одобряю наведение порядка в городе,- поспешил я высказать свою дальновидную лояльность, ведь, по мнению многих, этот начальник был наперстником тех самых сил,- но, по-моему, делается это несколько жестковато. От этого люди не могут потом нормально работать. Впрочем, если вы не разделяете моего мнения, я с вами соглашусь.
 Он, кажется, понял меня. Горестно улыбнулся тонкими, бледными губами:
- А как же иначе, дружище? Ведь это же уму непостижимо: мы ни чему не учимся, грабим, убиваем, насилуем. Как с нами по другому-то можно?! На днях одна сволочь из местных взяла и глаза девочке повыкалывала сварочным электродом, прямо на лестничной площадке. Вы что же, будете  молить о снисхождении к этой мрази? Снисхождения не будет и не должно быть! Как сказано в Библии, в Откровении Иоанна Богослова:
 «Ибо ты говоришь: « Я богат, разбогател, и ни в чем не знаю нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
 Через две недели я покидал этот скверный городишко, который, как магнитом, стягивал всеразличных животных в человеческом обличье. Уничтожал их, а эти глупцы сползались снова, чтоб получить сполна, как будто наказание, это наивысшее из наслаждений.
 Банк мой встал на ноги. Несмотря на всеобщую неразбериху мне удалось ввести его в строй действующих. Более того, у филиала обозначилась вполне реальная перспектива.
 За проделанную работу мне, понятное дело, полагалась премия. И я на волне законных основаниях издал соответствующий приказ. Затем вызвал бухгалтера Леночку:
- Зря вы приказ составили,- сказала она мне, впрочем, не глядя в мои глаза.- Его же проводить нужно. Исходные, обоснования, налоги. Возьмите лучше наличкой – ни забот, ни хлопот.
 Вскоре она вернулась в кабинет, передала мне тяжелый конверт. Я взял его и спрятал в мою миленькую барсетку. «Какие же  все-таки нечистые на руку люди работают в этом банке,- с досадой подумал я.- И тут  преследуют выгоду.Жаль, что у меня было мало времени, я бы привил коллективу азы элементарной морали. Ну да ладно, я великодушный, я прощаю».
- И все-таки, Леночка, вас следовало бы уволить,- пригрозил я пальчиком бухгалтеру на прощанье.
- Хо-х! – Фамильярно крутнула она попкой и вышла, вертко петляя ножками. Из чего я заключил, что шанс у меня все- таки был, но я его про… про…проигнорировал.
… Ночью в поезде меня  разбудил яркий свет, льющийся в окно моего спального вагона. Я выглянул и увидел тень нашего поезда, бегущую по лесополосе – вдоль железнодорожного полотна, как будто наш скорый освещали сбоку.
 Потом в двери моего купе постучали. Я поспешил запереться на скобочку. Вдарили снова, на этот раз озорно и настойчиво. Пришлось отпереть.
 Оказалось, что это был проводник. Он рывком раздвинул дверь и стоял, держась одной рукой за ее ручку, другой - за косяк.
 И внимательно глядел на меня. Затем отклонился, как на качелях, крикнул куда-то в проход:
- Погоди, Светка, я вот пассажира спрошу.
 Он снова глянул на меня бесшабашно весело. Видимо, был основательно под градусом, сволочь. Грушеподобное тело, галстук на пупке:
- Вы ничего не слышите, товаристч?
- Нет,- сказал я.
- Да чего-то рельсы под нами трясутся слишком сильно.
- С чего бы это?- Удивился я и, кажется, попросил стакан горячего чаю.