Колодец без воды

С Петровичем давно знакомы. Не так чтоб близко, больше привет-привет. Соседи мы  через три избы. Только он здесь напостоянку, а я наездами, когда время есть. Но посидим бывает, покурим. За жизнь поговорим, о политике конечно, и о рыбалке ещё иногда.
 
Петрович, тот ещё рыболов. Браконьер-пенсионер. Хапнуть, что в сети попало и уйти пока инспекция спит. Удочкой, спиннингом, балуется редко. Разве что когда  бабка не бухтит. А бухтит она регулярно, потому как повезло ему с женою. Мало кому так повезло. Без дела сидишь?  Забудь, старый. Иди гвозди вколачивай. Копай огород, дрова руби опять же… Да мало ли каких дел в избе? А рыбалка, ну какое ж это дело? В её понятии, ежели рыбы мало – пустое. Не разбежишься, короче. Как в окружении. Но зато в доме царит порядок, а Петрович и прочая живность сыты.

У Петровича скамейка под окошком, изба стоит на горе, а под горою река. Вид – закачаешься! Лодки идут. Это рыбачки торопятся к вечерней зорьке. Ветер гонит рябь по плёсу к высокой тресте, лес на том берегу, как на ладони... Хорошо! Всё хорошо, плохо – за водой далеко идти. Петровичу давно за шестьдесят. Восьмой десяток, глядишь, в размен пойдёт. Но пока от реки к избе с вёдрами подымется, всего разок другой остановится. Говорил ему:
– Курить ещё бросай. Будешь прытью девок молодых смущать.
– Не... Свою тогда куда дену? – ухмыляется старый.

Народ здесь живёт замкнуто. Вечерами по избам сидит. Им бы в окошко поглазеть, кто куда пошел, да телек смотреть, сериалы милицейские. Если не промышляют где: ягоды там, рыба… Редко кто вылезет наружу душу излить, поговорить просто. Не Первомай же с его ледоходом. Там  да, не остановишь. Язык сам развязывается в зависимости от количества принятого. И непонятно, то ли празднику радуются, то ли, наконец, наступившей весне.

Петрович, в этом отношении, мужик правильный. К нему всегда можно словом перекинуться. Да и сам он не прочь. Вот и сегодня, гляжу, на скамейке штаны свои протирает. Караулит меня, похоже. Увидел, что с лодки мимо иду. Других-то всё равно близко нет, а высказаться хочется. Сам отчего-то в песке весь да глине измаран. Рубаха, штаны тоже. Папироска дешевая в пальцах желтушных от никотина дымит нещадно.
– Давно не видать было, Лександр, – он всегда мне так. С подковыркой вроде. – Приехал, што ли?
– А ты и не заметил, Петрович. Здорово, сосед, – протянул ему навстречу руку.
Сел на скамеечку рядом. Прикурился от его папироски, ноги вытянул. Посидели. Помолчали. Вечер парит, даже в тени избы душно. Из-за леса мрачной физиономией вылезла туча к новой грозе.
– Гроза будет, – я кивнул головой на тучу.
– Будет, как не быть, – ответил он.
– Чем таким занят? Окапываешься? Борода вся в песке.
– Да не, Саня, – он сплюнул под ноги. – Какие окопы? Колодец я копал.

Надо сказать, что колодцы тут водились редко. Народ таскал воду с реки ещё от сотворения мира. Сейчас, правда, мало кто вёдрами. Кидали на лето резиновый шланг с насосом прямо в реку, и качали себе, сколько надо. И на баню, и вообще. На зиму насос убирали. Петрович же ползал по воду с ведром. Экономил бабкины три копейки на электричестве.
– Река же под боком – засомневался я.
– А я не знал, – хмыкнул он.
Было видно, что Петрович  не в себе.
– Говори давай.
– Копал-то я яму  картофельную. Для бабки, – уточнил Петрович. – Выкопал. Примерился уже, как перекрытие постелю, крышу поставлю. И вот на тебе – снизу песочек потемнел,  намок, и потекло из него. Вода пошла. 
Глаза его затуманились, и было похоже, что в эту самую минуту в голове его протекает тот родник.
– Э-эй, Петрович, помер что-ли? – толкнул его в бок.
– А? – очнулся он. – Поживу ещё. Бабку крикнул. Та прискакала, заверещала: «Всю-то яму нам теперича затопит!» Я ей: «Ты что совсем, старая? Мы ж теперь с водою жить будем!»
– Повезло, – сказал я.
– Повезло,– согласился Петрович. – Если б не эта. «Ты уж яму-то доделай, доделай, – передразнил он её скрипуче. – А  колодец рядом выкопай. С той стороны, где родник тебе показался». 
– И что? – спросил я.
– А то. Яму-то закончить  ерунда осталось, – рассуждаю, –  а вода вот она, никуда от меня не денется. Понимаешь?
– Смутно. 
– Воду остановил, короче. А как закончил с ямой, стал рядом с нею и сам колодец копать. В той стороне, где вода по уму быть должна. Я ж и колышек специальный приготовил, чтоб стороной не ошибиться.
Он помолчал с минуту, задумавшись.
– Только ведь сухо там оказалось, Саня. Ушла жила. Пропала. Ну вот те ни капли. И копал я вглубь до поры, пока самому страшно не стало. Завалит, думаю. Тогда только и  остановился.
– И чего сейчас в песке, раз говоришь остановился?
– Так новый колодец начал. Отступил немного в сторону от пустого, и начал. Колодец-то, как же мне теперь без него, Сань, ежели вода под рукой была уже?
– Ну ты Петрович... Сколько же дырок ещё понатыкать собираешься? Не проще ли было, как воду нашел, так на том самом месте и колодец оставить. А для бабкиной  ямы – потом уже, на сухом месте выкопать, в стороне. Нет?
– Эт ты и умный, твою… – Петрович выругался. – Да я  и без тебя знаю. Объясняешь мне тут. Только скажи, как теперь-то?  Когда всё уже сделано, а?   

Петрович сидел насупившись, сложив большие руки на колени. Молчал, только ноздрями пыхтел рассерженно. Гроза приближалась. Туча росла заполонив полнеба. Ещё немного и поливнёт сверху грохотом и светом.
– Пойду я, Петрович, пожалуй. Успею ещё до дому. Ты эта… не расстраивайся давай. Помогу если хочешь?
Петрович только рукой махнул в ответ. Поднялся со скамьи и побрёл по мосткам в избу.