На теплоходе

               
Круизный теплоход «Великий Новгород» шел по маршруту Москва – Астрахань – Москва. Их каюты располагались одна напротив другой. В ресторане их места оказались за одним столиком. Как-то само получилось, что они познакомились.
- Виктория Аристарховна. Можно просто Вика.
– Очень приятно. Серафима Константиновна, Сима. Имена у нас с вами схожие, не выговоришь…

Вике Серафима не понравилась. Грубоватая, и глаза шалые. Но  другой компании Вика не нашла. Женщины на теплоходе были намного моложе Вики, либо намного старше. Семейные пары предпочитали общество друг друга, либо объединялись с такими же семейными парами… Знакомиться с представителями мужского пола Вика считала дурным тоном: первый шаг должен сделать мужчина. Но мужчины делать «первый шаг» не торопились.

После недолгих раздумий Вика решила: уж лучше вдвоем с Симой, чем двадцать дней – одной. И они стали приятельницами. Обе уже немолодые – Вике пятьдесят пять, Симе шестьдесят (Вика подозревала, что Симка врет, и ей больше), обе одинокие – Вика два года назад похоронила мужа, у Симы мужа не было вовсе.

Разведенка, сразу видно, – определила Вика. – Кто с такой жить будет? Лицо  лошадиное… хотя, пожалуй, не лишено приятности. А фигура… Да не было у Симки фигуры, одно слово - килька! Кому она нужна?  Но, как говорится, на безрыбье и килька – осетрина.

Сима с Викой проводили дни вдвоем. После обеда загорали на шлюпочной палубе или прогуливались, любуясь красивыми берегами и обмениваясь впечатлениями. Вечером смотрели телевизор в кают-компании. На стоянках ездили на экскурсии.
Вика считала, что Симке сказочно повезло: ну кто бы с ней был, если бы не она, Вика? Ходила бы одна… . Что думала по этому поводу Сима, никто не знал: Сима была непробиваемой как бронированное стекло.

В первый же вечер с Викой произошел неприятный инцидент: к ней в каюту бесцеремонно вломился (сказать точнее – ввалился) встрепанный краснорожий мужик. Он был пьян и никак не мог сообразить, что попал в чужую каюту. Впрочем, номер своей каюты мужик помнил.

- Шестнадцатая. Ну! Я здесь живу. А ты откуда взялась? Ты горничная, что ли? Убираться пришла? Ну, мой быстрей, я подожду.

Вика была возмущена, да что там – обижена до слез. Принять ее за уборщицу! У нее интеллигентное лицо, английский костюм. Это Симка ходит всегда в одной юбке, а еще у нее пара блузок и брюки на случай холодной погоды. И больше ничего! А у Вики целый чемодан нарядов, на шее нитка каленого янтаря, ногти в маникюре… Принять ее за горничную мог только полный идиот. Впрочем, может, он и был идиотом, к тому же пьяным.

Вике пришлось взять идиота за руку и отвести в его каюту – рядом с Викиной. Оказавшись в своей каюте, идиот долго удивлялся и не хотел отпускать Вику, предлагая ей выпить чаю. Оторопевшая от такой галантности, Вика ловко выдернула свою руку из крепких пальцев идиота и, возмущенно фыркнув, выметнулась из каюты и успокоилась только запершись на все замки.

А утром сосед опять стучался в ее дверь. Как оказалось, он пришел извиняться. От него пахло перегаром и, похоже, он был еще не вполне трезв.
- Боже мой, когда же это кончится? – патетически воскликнула Вика. – Когда же вы оставите меня в покое?!
- Да я вас пригласить хотел… Посидеть вечером в баре, музыку послушать, - бормотал мужик, шаря по Викиной каюте (и по Вике) красными опухшими глазами…

Вика бесцеремонно вытолкала его за дверь. Еще и пить с ним приглашает. Наглец!
Еле дождавшись окончания завтрака, она с волнением рассказывала Симе об «инциденте».
 - Вот же мужики! Мне шестой десяток уже, а они проходу не дают, уже и в каюте от них не спастись! Достали… - жаловалась Вика, делая утомленное лицо. - Шестьдесят почти, а они всё липнут, – с удовольствием повторила Вика.

- Ну, шестьдесят тебе не дашь, ты на них не выглядишь, - нехотя ответила Сима. (Зато ты выглядишь, мстительно подумала Вика. – Ходишь как сомнамбула, ни на кого не смотришь, и на тебя не глянет никто).

- Мужик-то ничего? Красивый хоть? – перебила ее размышления «сомнамбула».

- Кто красивый? Этот? – изумилась Вика. – Красавец из страшного сна. Рожа красная, патлы во все стороны торчат, глаза от спирта мутные, и здоровенный как медведь. Я знаешь как испугалась, - рассказывала Вика. Сима молчала, но видно было, что ей интересно… А вечером неожиданно сказала Вике:
 - А я к администратору ходила. Узнала. Про мужика этого. У администратора. Чего, говорю, алкоголик этот тут забыл, на теплоходе вашем?

Вика широко раскрыла глаза и уставилась на Симу. А та, как ни в чем не бывало, продолжала.
- Он, говорит, не алкоголик вовсе, он артист бывший. Выперли его с киностудии. За драку, что ли… Режиссера побил, из-за бабы, вроде. Ну и вышел в тираж, не снимают его больше. Вот он и пьет с горя. Он, говорит, с нами каждый год плавает, и всегда в трюме. В трюме-то дёшево. Денег-то бешеных нет, ролей не дают, в эпизодах только снимают. А на пенсию не покатаешься, на круизном-то теплоходе. Он, говорит, такой кавалер! Такой галантный… когда трезвый. А выпьет – себя не помнит. Говорит, он только первые два дня пьет, пока у него деньги не кончатся. А потом – как стеклышко! Пить-то не на что, - рассказывала Сима.

Вика только головой качала. – Ну и ну! А она ничего, Симка-то…

В первый день их знакомства Сима выложила о себе всё.
- Работаю в метро мойщицей вагонов. Платят потому что. А иначе не прожить.

Сима жила с дочерью – инвалидом первой группы. Дочь была неходячая и перемещалась по квартире в инвалидной коляске.
- Как же ты ее одну-то  оставила? – спросила Вика.
– А она не одна, – улыбнулась Сима. – Она у меня замуж вышла. Тоже за инвалида. У нее обе ноги парализованы, а у него только одна. Ходит, с костылем. Магазин-то у нас рядом, так он сам все покупает – и продукты, и обновы... Нарядов ей накупил! Костюм спортивный польский, красивый невозможно, синий с голубым. Последний, говорит, взял, больше нет… А мне голубое идет. Уж как я ее просила - дай, говорю, костюмчик-то мне на теплоход. А она, зараза, не дала… Сама, грит, буду носить. Вот зараза! – рассмеялась Сима. – Он велюровый, костюм-то, изотрет она его, в кресле-то сидя. Она у меня с кресла не встает, в кресле весь день... – вздохнула Сима. И непонятно было, о чем она вздыхает – о дочери или о костюме.

То, что она рассказала о себе – и что работает на такой грязной работе, и что живет с парализованной дочерью и ее мужем-инвалидом – сильно уронило Симу в Викиных глазах. Можно сказать, рейтинг упал до нуля.

О себе Вика сдержанно сообщила, что работает главным библиографом в Библиотеке иностранной литературы. Вернее, работала. А ее муж – профессор, доктор исторических наук – умер два года назад. У них двое детей: дочь преподает историю искусств в консерватории, а сын работает по контракту в Кении.(В общем, знай наших!)

- А чего ж тогда в трюме едешь? – только и сказала Сима.
Вика обиделась и замолчала. Зря она ей рассказала. Хотела похвастаться – я, мол, человек другого круга, не тебе чета. И вот – получила. Не рассказывать же ей о том, что с сыном они не общаются, так как Вика не терпит его жену (он даже писем ей не пишет! даже с днем рожденья не поздравил!), с работы ее уволили по сокращению штатов – как пенсионерку, а дочь работает на четверть ставки и получает копейки. Но – не вагоны же мыть… Так что Вика и на каюту в трюме денег еле наскребла.

- Да ладно, не обижайся. Я ж не хотела, – Сима по-свойски потрепала ее по плечу. Вику передернуло. Что она себе позволяет! Что за фамильярность! Нет, это надо пресечь немедленно. От обиды у Вики загорелись щеки. Сейчас она поставит Симку на место… Мойщица вагонов!

- Я вагоны-то не всегда мыла, - словно услышала ее мысли Сима. – С дочкой когда случилось… Вот и пришлось.
- А раньше – где работала?..
- В театральной мастерской. Мы костюмы артистам шили, для спектаклей. Смокинги, фраки, жилеты… Платья с треном, какие в старину носили… Юбки на фижмах… - И, увидев непонимание в Викиных глазах, пояснила: – это такие кольца, чтобы юбка колоколом была… А лиф – непременно узкий, строченый. Еще -бисером расшивали, цветами... Я все умела!

- Аааа… Швеей, значит, работала? – изумилась Вика.
- Модельером, - поправила ее Сима. – Вообще-то я художник-модельер по костюмам. Рисовала - фасоны всякие… Шили-то другие. Ну, потом-то и я тоже шила. Что ж я – шить, что ли, не умею? А вышивала как! Такие узоры придумывала… А фасоны какие! А шляпки! Ну, а как дочка-то заболела, так уйти пришлось. Платили-то мне немного, на двоих мало выходило, а ей одних лекарств сколько надо… Я и ушла…

- А она не работает? Не может?
- Ну почему ж не может? Руки-то у нее здоровые! Шьет она. На заказ. У ней многие хотят шить, в очередь за два месяца записываются. Пошив-то эксклюзивный, в магазине такое не купишь. Еще рисует она – портреты пишет на заказ. Она у меня художник, Строгановское окончила…

Больше Вика Симу ни о чем не спрашивала. Ей вдруг стало так стыдно, что у нее опять загорелись щеки… Сославшись на усталость, ушла к себе. И долго лежала без сна и размышляла. Все же Сима слишком простая. Но есть в ней какой-то огонек… Харизма, одним словом! Художник-модельер, надо же! И дочь – портреты пишет… Надо же!

Весь следующий день (с утра была автобусная экскурсия в Костроме, вечером – пешеходная в Плесе) Вика приглядывалась к Симе и никак не могла решить, как с ней «строить отношения». Кто она? Мойщица вагонов? Вышивальщица? Или – художник-модельер… Или все-таки – мойщица?..

Пока Вика думала, Сима решила проблему кардинально, как отрезала (все-таки столько лет кроила и шила, сказывался опыт). И на третий день их отношения непоправимо изменились…

С утра Симы нигде не было – как сквозь землю провалилась. А после обеда, выйдя на палубу, Вика обнаружила ее на корме. Сима сидела за столиком и невозмутимо лущила воблу. Вика прошла мимо и хотела было сесть рядом, но Сима сделала вид, что не замечает Вику. Даже не поздоровалась.

Вот это да! Вот это – поворот! Вика хотела было возмутиться таким поведением,
осадить Симку, но не успела: к Симкиному столику полным ходом пер давешний краснорожий мужик. Сегодня он был трезвым, лицо у него было вовсе не красным, а просто загорелым, и сияло ослепительной (как в рекламе зубной пасты) улыбкой. А еще - Вика даже удивилась: как же она сразу не разглядела – он оказался
необыкновенно симпатичным.

Про таких говорят –харизматичный. Как Олег Янковский. Или Костя Хабенский... Высокий, широкоплечий, импозантный! Рыжая вихрастая голова, рыжая бородка клинышком, синие веселые глаза… Ни дать ни взять – шкипер с пиратского брига!

Шкипер был в светлых пижонистых брюках и тельняшке. Ему удивительно шла тельняшка! И бородка! И синие глаза в жестких ресницах… Как и Сима, шкипер Вику не замечал. А мог бы – заметить, и извиниться за вчерашнее вторжение! Правда, он извинился – вчера, но ведь мог бы еще раз извиниться. И пригласить Вику к столику. – Но он не пригласил.

Не глядя на Вику, шкипер нес в обеих руках (руки были большие и сильные, в светлых рыжеватых волосках. А у него красивые руки! – подумала Вика. И вдруг поняла, что шкипер ей, пожалуй, нравится…) по бокалу с пивом. Бокалы были большие – по 0,7 литра - и запотевшие от холода. Пиво было янтарно-светлым и, наверное, очень вкусным.

Пристроив бокалы на столик, шкипер молча вынул из Симкиных пальцев воблину и с размаха трахнул ею об стол - голова отлетела как отпиленная. Шкипер удовлетворенно хмыкнул и в одно мгновение мастерски разделал рыбину на аппетитные кусочки: спинка, ребрышки, икра… Поставив перед Симой запотевший бокал с восхитительной шапкой пены, шкипер подсунул ей кусочек маслянисто-прозрачной спинки и смачно вцепился крепкими белыми зубами в жирно блестящий плавник.
Отхлебнув из бокала, Сима блаженно зажмурилась и промычала: «М-ммм…»
- Угу-м! – ответствовал шкипер. Парочка занялась воблой, запивая ее ледяным пивом и увлеченно беседуя. Вику они «не замечали». Не видели, что называется, в упор!

Пожав плечами, Вика вернулась в каюту (гулять ей почему-то больше не хотелось) и неожиданно для себя самой расплакалась. Симка там развлекается вовсю, и кавалера себе нашла – артиста! Бывший артист и бывший художник-модельер. А впрочем, разве художники и артисты бывают – бывшими? Это не профессия – это судьба. Дар Божий. Вика вдруг рассердилась. – Тоже мне, богема! Она, Вика, между прочим заслуженный работник культуры! И моложе Симки на семь лет! И одевается красиво, не то что Симка. Могли бы пригласить ее... А они не пригласили, они ее вообще не замечали.

Вика проплакала полночи и утром долго плескала водой на опухшее лицо и делала холодные примочки на глаза, которые превратились в две щелки, как давеча у «шкипера». На следующий день история повторилась: Сима со шкипером с утра словно испарились (Вика обошла все три палубы, но «богемную парочку» нигде не обнаружила), после обеда – пировали на корме, вечером сидели в баре.

Вика дефилировала по палубе в гордом одиночестве. С Симой она больше не разговаривала, проходя мимо нее с гордо поднятой головой. Так продолжалось пять дней. А на шестой… Сима снова была одна!

Вика подумала, что «шкипер», наверное, сошел в Чебоксарах. С Симой она по-прежнему не общалась и делала вид, будто они незнакомы,– решила наказать ее одиночеством. Сима на Викину эскападу никак не реагировала, сидела в шезлонге или бродила по палубе, отрешенно глядя на проплывающие мимо пейзажи. Впрочем, посмотреть здесь было на что. Вика и сама засмотрелась: высоченные – с многоэтажный дом утесы, поросшие густым лесом. Живописные деревеньки с россыпью лодок на берегу. Желтые песчаные отмели – красивые, как необитаемые острова!

Через минуту Вика напрочь забыла об островах: она вдруг увидела Симкиного шкипера. Оказывается, он вовсе не сошел в Чебоксарах. А что же – Симка? Как же Симка? Почему же она не с ним? - Ответ был, что называется, очевиден: «шкипер» развлекался в компании трех молодых девиц. Компания сидела за столиком на корме– там, где когда-то они пировали с Симкой – и весело гомонила. С кормы доносился дразнящий аромат копченого палтуса…
Вика напрочь забыла об объявленном Симке бойкоте… И со всех ног побежала ее искать...

- Твой-то на корме с компанией развлекается, - миролюбиво сказала она Симке. – А ты чего не с ними?
- Вобла у меня кончилась, – непонятно ответила Симка. - И денег осталось четыреста рублей. На сувениры и на обратную дорогу. Последние.

- А куда ж они девались, деньги-то? Экскурсии у нас оплачены, по магазинам мы с тобой не ходим.
-А пиво в баре знаешь почем? Там знаешь какая наценка?! – вопросом на вопрос ответила Симка. И простодушно призналась. – Пиво-то он на мои деньги покупал. И в баре тоже я платила… У Витьки-то деньги еще раньше кончились… Хорошо, у меня коньяк был! Я с собой прихватила, на всякий случай. Ну, мало ли что…

- Так он и коньяк у тебя весь выпил? – Вика задохнулась от возмущения.
- Мы вместе пили, - уточнила простодушная Симка.

- Ну, коньяк – ладно. А деньги? Деньги ты куда дела?! На рыжего этого потратила? На пиво?!
Симка удрученно кивнула. Ну, ты и дура! – в сердцах брякнула интеллигентная и воспитанная Вика. И ужаснулась… Но Симка не обиделась, а закивала головой, соглашаясь. Утешать Симку Вике хотелось меньше всего, и она ушла.

- Ну ее! Так ей и надо! Так и надо! – повторяла про себя Вика. Ей вдруг стало легко и радостно: ее-то никто не обманывал, это Симку бросили. Кинули. Денег у нее больше нет, а кому она нужна – без денег…

Вика проснулась посреди ночи, словно кто-то ее разбудил. Накинула халат, вышла в коридор - и, повинуясь внезапному импульсу, подошла к Симкиной каюте и приложила ухо к двери. За дверью плакали – по-бабьи, с подвывом и причитаниями.

Вика стояла, не в силах отлипнуть от двери, понимала, что надо уйти – и не уходила, слушала, как плакала Сима. Викина нелюбовь и презрение к подруге таяли и исчезали бесследно, сменяясь жалостью и чувством вины. Может, если бы Вика не ушла, осталась бы с Симой, она бы выговорилась – и не плакала бы сейчас так безутешно. Но Вика не осталась, она ушла. Она даже радовалась, что Симка одна, что ей одиноко и горько… И за себя радовалась: ее-то никто не бросал, а Симку бросили – и поделом ей!

И неожиданно вспыхнула мысль: Симке хоть будет о чем вспоминать! Бросают – потом. А сначала – любят! А ее, Вику, никто никогда не бросал, но и не любил по-настоящему – никто. Даже муж. Кем она была для него? – Кухаркой и прачкой в одном лице! А любовь… Вика уже не помнит, когда она ушла, любовь… Была когда-то любовь, а потом – стала привычкой. Ей, Викой, привыкли пользоваться, что уж говорить о любви!

А она-то радовалась – муж! Муж объелся груш… От этих мыслей внутри у Вики стало как-то пусто. Не поеду больше никуда. Ни на каком теплоходе, - с горечью думала Вика – Нет, поеду! Я обязательно поеду! Может быть, мне когда-нибудь… повезет! Она подергала запертую дверь и решительно постучала, ощутив некое духовное родство, незримую связь между ними – обе уже немолодые, обе одинокие, у обеих взрослые дети, которым они уже не нужны…. Они никому не нужны!

 - Сима, открой, это я, Вика! Я не уйду, так и буду здесь стоять. Открывай!! – Вика забарабанила в дверь кулаками…
 - Никому я не нужна, никому-ууу! – рыдала Сима, уткнувшись в Викино плечо. Вика гладила ее по шоколадным волосам (надо же! Свои, некрашеные!), бормоча что-то утешительное и всхлипывая за компанию. Симка права: кому она нужна – на седьмом десятке? Вике было жалко Симу, и себя жалко. В конце концов она не вынесла Симкиных причитаний и расплакалась всерьез…

Наревевшись до изнеможения, они с Симой долго плескались у умывальника. Вика с удивлением поняла, что ей как никогда хорошо, что нет причин расстраиваться и впереди у нее целая жизнь, и что нет ничего приятней холодного умывания. Между тем Сима, пошарив в шкафчике, извлекла оттуда пузатую бутылку темного стекла, поболтала ею – в бутылке плеснулось – и объявила с торжеством:

- Вау! Осталось еще – на донышке. Тяпнем, что ли?
- Давай! – весело откликнулась Вика – А чего мы тяпнем-то? Что там у тебя?
- Напиток богов! Виски! Для себя берегла.
- А «шкипер» как же? – вырвалось у Вики.
- Перетопчется. Хватит с него коньяка, - беспечно ответила Сима. – Коньячишко паршивый, молдавский. Зять подарил на Восьмое марта. А вискарь я сама покупала. Он дорогой, вискарь-то! Что я – дура, всех поить? Ну, давай что ли, хлопнем!

Хлопнув вискаря, Вика сделала новое открытие: оказывается, Сима вовсе не «простодырая», как думала Вика. Сима – себе на уме. И компанейская. Вике было с ней легко, словно они знали друг друга много лет. Они сидели и болтали обо всем подряд, и Сима, подперев левой рукой щеку, правой чиркала что-то на клочке бумаги. Вика вытянула из-под ее руки листок и ахнула: на листке была нарисована она, Вика! Сима изобразила ее сидящей за столом, голова – в забавных кудряшках, на лице мечтательная улыбка, а в руке – стакан виски!

- Я возьму? – Вика с восторгом схватила рисунок и прижала к груди. - Да погоди, не хватай! Давай его в файлик положим, помнешь ведь! – добродушно сказала Сима.

- Хороший она человек, Симка! И художник – от Бога! - засыпая, думала Вика.
…На другой день Симы снова нигде не было. Обойдя весь теплоход, Вика спустилась вниз, на грузовую палубу, где и обнаружила Симу в компании двух мужчин – по виду, Симиных ровесников. Оба наперебой за ней ухаживали: угощали сигаретами, совали в руки пластиковую бутылку с пивом (бутылка у них была одна на троих). Сима прикуривала сигарету, прихлебывала пиво, заедая его копченым рыбьим хвостом, и заливисто хохотала. Вика взяла себя в руки и с улыбкой прошла мимо них, приветливо кивнув Симе. Сима на приветствие не ответила и сделала вид, будто они не знакомы…

Вне себя от гнева, Вика поднялась наверх. Как же она может – так ? После вчерашнего… Вчера Симка плакала у нее на плече, они говорили о самом сокровенном и клялись в дружбе навсегда. Обменялись телефонами, договаривались на будущий год поехать вместе в Крым… А сегодня! А сегодня…

«Сегодня все иначе, сегодня все не так!» - гремело из динамиков. Вот черт! – выругалась интеллигентная Вика. – Понавешали динамиков этих, куда бы от них уйти…  Но уйти было некуда, пришлось стоять и слушать. И делать вид, что все у нее хорошо. Да что она, в самом деле, расстроилась. Было бы из-за чего!

«День Рожденья, грустный праздник! Ну, улыбнись, улыбнись, не грусти напрасно!» - лилось из динамиков! Вика попыталась улыбнуться, но у нее не получилось. А динамик над ее головой словно «задался целью» и веселился взахлеб.
«На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу! - издевался динамик. – Гляжу наверх – и сердце замирает! И ничего поделать не могу…»