Октябрь, тринадцатое, без одной минуты десять

   Нас в соматическом отделении пять мамочек и столько же младенцев. Называемся мы «жертвами землетрясения». Говорили о землетрясении девятибалльном, но официально признать это было невозможно. Урановый район засекречен, а при девяти баллах без приглашения прибывают спасатели из других стран.

Но и без признания факта понятно, что землетрясение катастрофическое. Поселок Каптулюк вообще наполовину ушел под землю, ночная смена Коврового комбината в Кайрак-Куме погибла под сложившимися плитами почти полностью, в некоторых семьях, родители в которых работали в эту смену вместе, ребятишки остались круглыми сиротами.От второго, сильнейшего толчка, погибли практически все вошедшие на комбинат спасатели.

Из крайнего в Каптулюке дома, уходившего в огненный провал, соседи, руками откопав окно, вытащили двоих малышей, остальная семья вместе с домом провалилась в открывшуюся пламенную бездну.

В нашем геологическом городке улицы Московской не стало совсем, шестая школа обрушилась, и ее пришлось снести…

   В тот день мне разрешили впервые после операции встать. Я выползла по стеночке в коридор и, блаженно жмурясь, наблюдала за движением людей в белых и синих больничных халатах. Я жива, и ребенок мой родившийся жив.

Пробегает анестезиолог, подмигивает мне:

-  Ну, что? Вспомнила меня?
- Вспомнила…

Я смущаюсь и улыбаюсь. Четыре дня назад, когда я пришла в себя после наркоза, первое, что сказала:

- Я…не узнаю…Вас…
- Вот уж это не самое важное на свете знание! Дочка у тебя!

   В день землетрясения в мою реанимационную палату привезли на каталке еще одну женщину, по виду совсем молоденькую, прямо девочку. 

К тому времени я уже ненадолго вставала, могла помочь ей, напоить из поильника и немножко ободрить.

Вечером, совсем слабенькая, Ольга уснула, а я думала о своей маленькой с глазками цвета морской волны, о муже, уехавшем в Апатиты, который меня не встретит…

   Удар был такой силы, что на Ольгину кровать у стены вылетели кирпичи из верхней кладки. Свет погас. Катился, нарастая,страшный непрекращающийся подземный гул. Не помню, как я, весь день себя жалевшая и осторожно со стонами ходившая по стенке, птицей вылетела из постели!
 
Остановил меня только тихий возглас (или вздох?) моей юной соседки:

- Пожалуйста! Пожалуйста, не бросай меня!

Я остановилась на секунду. Растерянная…Ошалевшая…

Чувства и инстинкт во мне боролись и сменялись с молниеносной быстротой.

...Я осталась. Пыталась подвязать широкой простыней, сдернутой с моей постели, Ольгин разрезанный живот…

И здесь появилась Фрида.

Господи! Какое счастье, когда в немыслимой ситуации кто-то решает за тебя!

Фрида, наша реанимационная медсестричка, пригнала каталку и быстро перегрузила на нее беспомощную Ольгу. Сунула мне в руки два шерстяных одеяла и помчалась с каталкой по широкому безлюдному коридору. Я, не помня себя – за ней! В палатах уже никого!
У лестницы Фрида берет нас на плечи и спускает в ставший громадным в полной и неживой темноте вестибюль. Подталкивает к перекосившейся стеклянной двери, слабо светящейся в матовом лунном свете…

Лицо ее залито злыми слезами…

- Все! Все убежали! Все! Спасать свои семьи, детей…
А у меня в отделении тут вы двое – беспомощные!

Фрида уже рыдает в голос:

- А там, на третьем этаже – травматология! Они меня за руки…за халат хватали…сестричка, сестричка! Прикованные там!

Она развернулась и побежала наверх.

Мы сидели на скамейке у входа, окаменевшие, завернувшиеся в одеяла, накинутые на наши плечи Фридой, не зная, где наши дети, моя девочка и Ольгин мальчик.

Через несколько минут удар повторился, сильнее первого. Я помогла Ольге прилечь на скамейку, накрыла вторым одеялом, и безмолвно смотрела, как кланяется в разные стороны многоэтажный хирургический корпус больницы.

Бесчувственную Ольгу положили на заднее сиденье добравшейся к нашему корпусу машины. Родных своих приехавшие, кажется, не нашли... 

Я встала. Нужно было что-то делать. Медленно двинулась в сторону корпуса, где оставалась моя дочь. Впервые в жизни я шла по земле, как по воде. Земля струилась и качалась под ногами. Где-то на половине дороги меня, падающую, подхватила сестра:

- Дети живы, все живы! Их вытащили женщины, своих и чужих, наша тоже там. Всех кормят. Сейчас в наркологическом корпусе дадут автономный свет! Все хорошо…все хорошо…Мы из дома одежду принесли, женщины ведь в рубашках выскочили!

Наши малыши остались живы, все. Только их смешали – здоровых и больных стафилококком… И через неделю в соматическом отделении мы встретились – мамочки и младенцы, пережившие ту катастрофическую ночь.

   В вестибюле наркологического корпуса до рассвета оперировали… В эту ночь родился мальчик – первый ребенок после катастрофы. Детей отнесли в одноэтажную пристройку, куда дойти я уже не смогла. Успокаивали, что живы, живы! Наших двоих с Ольгой «кесарят» тоже спасли и накормили…

   Молодой врач-анестезиолог, беспрерывно подкачивающий кислород пациенту из реанимации, громко рассказывал, что сегодняшней ночью хрусталь измеряли не в вазах, а в ведрах. Оптимист... Увидев меня, снова расцвел в улыбке:

- Узнала?
- Узнала, - отвечаю тоже улыбкой, слабой, как еле теплющийся уголек

   До рассвета тряхнуло еще семь или восемь раз. В открытую дверь вестибюля был виден кусок дикой вселенной, покрытой полным доисторическим мраком, в котором изредка проносились огни разбегающихся в разные стороны машин. Всю ночь горели костры.

   Голова тоже разбегалась. Нужно было прилечь, и я потихоньку пошла по первому этажу, заглядывая в палаты в спешке покинутого ЛОР-отделения в поисках пристанища, которое легко можно было бы покинуть.
  Разгромленная и опустевшая больница производила впечатление осколка города после нашествия марсиан, так великолепно описанного Гербертом Уэллсом… Разобранные постели, брошенные детские кроватки с висящими на бортиках вещичками...
Почему-то я долго смотрела на круглое красное яблоко с надкушенным бочком и уютно раскрытую на первой страничке книжку сказок Братьев Гримм на синей тумбочке…

   В эту ночь сотни людей, не предполагавших, что прожили последний день своей жизни, ушли из этого мира, в котором в наступившей тишине хлопьями падал первый, ослепительно белый октябрьский снег.

   Потом мы узнаем, что приземлявшийся вечерний московский самолет, передал на землю, что видит в волнах Кайрак-Кумского моря странную водяную гору алого цвета, на что с земли посоветовали «меньше пить перед посадкой и не морочить людям голову». Эта алая гора оказалась эпицентром разрушительного землетрясения 13 октября 1985 года…

   Был в этой трагедии, как иногда случается, и анекдотический случай. Рассказывали, что какой-то подвыпивший прохожий прилег на деревянный помост чайханы, притулившейся у самого берега. Во время первого сильнейшего толчка, помост с мирно спящим пьяницей оторвался и был заброшен метров на сто от берега. Оказавшийся в волнах мужчина, безмятежно выспался, пока помост дрейфовал по колеблющейся воде. Очнувшись утром в окатившей его брызгами волне и обнаружив себя посреди моря, в ужасе закричал:

- Люди! Где я? Спасите! Не буду больше пить!

Человека спасли.

Город отстроился. Тогда никто не уехал из этих мест.

Русскоязычное население полностью оставило геологический город в последующие «девяностые»…

P.S. Справка: Кайрак-Кум, 13 Октября 1985 года, 21:59:51 местного времени. Землетрясение около 9,5 баллов. Официально объявили 8. Катастрофа выше 8 баллов открывала границы для Красного Креста. А там секретное ядерное производство, обогащение урана в соседнем городе.

Соседний город - наш геологический городок...