Чириков на даче. Гроза

И наступило лето. Маялся художник Чириков в своей маленькой комнатке. На воздух его тянуло, на природу. И нечаянно выдался ему случай вырваться из душной коммуналки на волю. А дело было так. Соседи Чирикова, Войновы, сына своего Шурика, пяти лет от роду, отправили, как обычно, на дачу к бабушке в Пушкино. И пришла на ум Войновым идея любопытная. С ней и пожаловали они однажды утром к Чирикову. Тот в это время грунтовал холсты для новых шедевров. Идею, или предложение, высказал Николай Войнов, пока супруга его, Наталья, разглядывала картины художника. А предложение было вот какого плана. Мальчик Шурик, сын их, рисовать любит. А на даче у бабушки без дела мается. И вот не будет ли так любезен сосед Чириков, чтобы пожить на даче, и поучить мальчика рисованию. Полный пансион обеспечен. Комнатка под жильё есть - под крышей дачи – маленькая, но уютная. И свобода действий. Главное – чтобы мальчик занят был. Цветочки рисовал там, бабочек и так далее. Художник Чириков согласился немедленно, и на следующий день отправился поездом в Пушкино.
Дачу Войновых Чириков нашёл без проблем: прямо-прямо от станции вдоль соснового леса, улочка к речке спускается, и первый дом слева. Калитку толкнул, и вот он – Шурик. В сапожках синих резиновых у лужи сидит, жучков ловит. Не стал Чириков мешать ребёнку познавать природу, а прямо прошёл на крыльцо, в дверь постучал. На стук вышла бабушка Шурика – Надежда Леонидовна. Высокая, статная дама, лет шестидесяти, в плечах широкая и в кости крепкая, держала в руках кастрюлю с горячей варёной картошкой. При виде гостя нежданного басом произнесла: «Вам чего, гражданин?».  Чириков протянул даме письмо рекомендательное от Николая и Натальи. Та, прочитав наспех, чуть не в книксене присела: «Очень, очень!». И в дом пригласила.
Первые дни на даче Чириков наслаждался тихой, размеренной жизнью. Мальчик, сидя в саду на скамеечке, послушно рисовал карандашом в альбоме кривые цветочки. Художник располагался на ступенях крыльца, пил чай из фарфоровой чашки и вёл неспешные беседы с Надеждой Леонидовной. Та при этом, сидя на веранде, чаще всего раскладывала пасьянс на широком столе, покрытом потёртой клеёнкой, и отлетала в воспоминаниях к далёкой юности, проведённой в Гатчине, где были статные кавалеры, мазурка на узорном паркете… Так продолжалось дня четыре. На пятый день однообразие дачной жизни наскучило Чирикову. И вот как-то с утра, дав Шурику сложное задание – нарисовать до обеда с натуры дачный домик, Чириков отправился осматривать окрестности. Воздух сгущался перед грозой, а голову художника пьянил запах сирени. Впереди виднелась речка. Чириков двинулся к ней, и даже подумал, что не плохо бы искупаться. И тут художник увидел рыбака. Тот сидел на краю деревянного мостика с удочкой. Рядом стояла корзина со снедью, из которой торчало, блестя на солнце, горлышко зелёной бутылки. «Каков сюжет!» - подумал Чириков, и бросился на дачу за этюдником. Вернулся. Рыбак всё так же сидел. Широкая соломенная шляпа затеняла его лицо. Чириков устроился на пригорке под деревом. Углём на картоне набросал общий сюжет. Затем краски достал, кисти. И тут рыболов словно почувствовал внимание к себе. Обернулся. А Чириков уже не смотрел на него. Он широкими мазками наносил краску на картон. И даже не заметил, как рыболов положил удочку на мостик, и подошёл к художнику. Глянул на картон. «Меня, что ли, рисуешь?» Чириков от неожиданности выронил кисть. «Что?» Рыбак ещё раз посмотрел на картон, и произнёс: «Похоже. Пойдём!» Взяв Чирикова за рукав, повёл за собой к мостику. «Не клюёт, братишка. Что тут рисовать? Пустое дело. Присаживайся на досочки. Перекусим вместе. Веселее станет. Гляди – гроза идёт. Оттого и не клюёт, наверное. Так мы с тобой это дело поправим». Рыбак достал из корзины бутыль.
Гроза началась именно тогда, когда бутыль опустела. Крупные капли ударили по мостку. Рыболов смотал удочку. Чириков бросился к оставленному на пригорке этюднику. И тут громыхнуло совсем рядом, казалось – прямо над головой. И полило. Дождь стеной двигался со стороны реки. И накрыл художника. Чириков видел, как мимо прошлёпал рыбак. Тот что-то крикнул, но за шумом дождя Чириков не разобрал что. Гром ударил ещё ближе, да так, что художник от испуга упал в траву. Долго так лежал Чириков, пока гроза не прекратилась. А потом выглянуло солнце. И пошёл пар от реки и от травы на берегу. Чириков поднялся на ноги, нашёл этюдник – тот лежал в луже. Рядом валялся картон с начатым этюдом. И тут художник увидел, как от дач к нему бежали две фигуры – одна большая в брезентовом дождевике, а рядом маленькая в синих резиновых сапожках. Они махали руками и что-то кричали. Чириков двинулся им навстречу. Он улыбался. Он радовался, что его нашли. Наверное, ругают его. И пусть! Он радовался тому, что вот совсем скоро они будут сидеть на веранде. Там будет сухо и уютно. Надежда Леонидовна будет раскладывать пасьянс на столе с потёртой клеёнкой, он будет пить чай из фарфоровой чашки, а Шурик будет рисовать в альбоме кривые цветочки.