Пионерский галстук

Ночью пошел дождь. Он лил как из сита. Мелкий и холодный. С ветерком он быстро проникал под шинель, и от этого коченело тело.
Разведчики где-то достали по охапке соломы и разместились в подвале. Уставшие и прозябшие, они уснули богатырским сном. Ни орудийные залпы, ни пулеметные перебранки не могли разбудить воинов. Лишь командир взвода разведчиков, молоденький лейтенант Коротков, не спал. Он сидел на ящике из-под патронов и, покусывая верхнюю губу, на которой едва пробивался пушок темных усов, следил за неуклюжими движениями рук своего вестового рыжеусого Ермакова. Тот примостился у ног лейтенанта с самодельной коптилкой и забинтовывал ему раненую ногу. Рана была не маленькая, не меньше пятака, и глубокая.
— Товарищ командир, — уж в который раз говорил Ермаков, — разрешите сходить за военным фельдшером. Совсем рядом в стрелковом батальоне есть такая чернявая...
— Ну ладно, идите, раз не можете сами забинтовать как следует...
Солдат проворно исчез и вскоре возвра-тился с девушкой, военным фельдшером ба-тальона.
— Где больной? — спросила девушка.
Ермаков приподнял коптилку.
— Вовка! — крикнула она.
В углу зашевелились проснувшиеся солдаты.
— Ба, с неба свалилась! Ты откуда?
— Да я тут, рядом. Вот встреча, как же я раньше...
— А ты, дочка, сначала ранку ему перевяжи, — вмешался в разговор Ермаков.
Галя, соседка по квартире, так растерялась от неожиданной встречи, что забыла, зачем пришла. Ермаков вовремя напомнил о раненом. Она принялась разматывать бинт, продолжая задавать вопросы Владимиру. Тот едва успевал отвечать.
— А говорили, что хорошо наложили повязку, — сказала она, обращаясь к Ермакову. — Ну, Вова, вот и все. Расскажи теперь, откуда ты и когда прибыл к нам?
— Я ведь недавно из дома. Маму твою видел...
— Я так рада, так рада. Даже в жар бросило. Дай попить.
— Мы сейчас насчет чайку сообразим, — подмигнул Ермаков и ушел в угол.
— Неужели ты уже офицер? Не верится... Ведь ты на три года моложе меня...
Владимир дернул Галю за рукав, кашлянул и ответил:
— Годы самые подходящие. Гайдар пол-ком в таком возрасте командовал. Полком!
Ермаков, покручивая свой ус, разливал в кружки чай из большого термоса. Галя села ближе к Владимиру и, подняв над головой коптилку, стала рассматривать его.
— Ой, не верится: Вовка — и вдруг лейтенант!
Владимир взял ее маленькую руку и слегка сжал. Давно мечтал он быть вот так рядом с Галей. Но до войны она и смотреть не хотела на озорного Вовку. Мыслимо ли, ей было шестнадцать, а ему шел четырнадцатый.
— Ты знаешь, Галя, — начал он говорить тихо, — я ведь случайно попал в училище. Когда погиб отец, то решил уйти на фронт. Меня не брали, и я прибавил себе немного лет. Но ты молчи об этом. Мои подчиненные не должны знать, что я несовершеннолетний. После войны я сам признаюсь им.
Владимир застеснялся, потом еще раз пожал руку Гале и посмотрел в ее, как сливы, большие темные глаза.
— Знаешь, Галочка, я несколько раз просился добровольцем на фронт, но, понимаешь, отказывали. А потом я пошел к Скрынько. Помнишь, у нас бывал с двумя орденами высокий полковник, друг отца. Пришел я к нему и говорю:
«Дядя Миша, помогите мне на фронт уехать. Рост у меня подходящий, винтовку изучил...»
«А лет-то сколько тебе?» — спросил полковник.
«Шестнадцатый пошел...» — соврал я, прибавив год.
«Да, — вздохнул Скрынько, — лет мало. Отец твой, помню, тоже прибавлял годка два...»
Я так растерялся, что не мог смотреть в глаза полковнику.
«Ладно, поговорю с матерью, может, мы тебя в воспитанники возьмем, — сказал он. — Будешь в музыкальном взводе военного училища».
Вот так я стал военным. В строю я стоял на правом фланге. Выше меня никого не было во взводе.
Однажды вызывает меня начальник учили¬ща и говорит:
«Сколько тебе лет, Коротков?»
«Мне по документам мало, но мама говорит, что мне шестнадцать. В метрике неверно записали...»
«Хочешь, переведу тебя из музыкантов н курсанты?»
«Хочу!» — обрадовался я.
И через год я уже окончил училище и был' направлен на фронт.
Уже давно кончилась солярка в железной консервной банке, и сгорел фитиль из трофейной шинели, а Володя с Галей все сидели в подвале на патронных ящиках и не могли наговориться.
— Галя, я совсем не думал, что тебя встречу. Ведь когда я ехал на фронт, твоя мать хо¬тела посылку передать. Я не взял. Мыслимо ли встретиться на фронте? И вот...
— Ну ничего! Я завтра напишу маме письмо и расскажу.
Владимир задумался. Вспомнилось ему довоенное время. Как-то, когда он был еще пионером, Галя на день рождения подарила ему шелковый пионерский галстук. Тот галстук он берег в шкатулке как самый дорогой подарок. А уезжая на фронт, взял с собой как память о девушке, которая ему нравилась.
До войны Володе хотелось дружить с Галей, ходить с ней в кино, ездить на реку, но Галя никогда не разговаривала с ним. Лишь подшучивала: «Длинный голубятник». В детстве играли вместе, а выросла — зазналась, Пройдет мимо и даже не посмотрит. Она уже в медицинской школе, комсомолка, а он всего лишь ученик седьмого класса.
Не верится Володе, что он встретил Галю.
Где-то далеко разорвался снаряд, потом еще и еще. Галя ближе села к Владимиру. Лейтенант прижал теплую руку Гали к своей щеке.
— У тебя температура, Вова. Ты сейчас ложись поспи, а утречком я тебя навещу. Теперь мы рядом.
Лейтенант не мог уговорить девушку остаться еще хотя бы на часок. Она встала и, не согласившись, чтобы он ее проводил, исчезла во мраке.
Владимир остался один. Он прилег на соломе рядом с Ермаковым и долго не мог уснуть. «Почему я раньше не знал, что Галя самая лучшая девушка на всем белом свете?» — думал Владимир. С мыслью о ней он и заснул.
Рано утром, когда в подвал забрался холодный осенний туман, к разведчикам вошел командир дивизиона.
— Как рана? — спросил майор.
— Пустяк, — ответил лейтенант.
— Вот и хорошо. Я пришел, чтобы посоветоваться, как лучше выявить минометные батареи противника. Наступление завтра, а они мешают нам.
— Товарищ майор, — Владимир радостно улыбнулся, — разрешите мне забраться на трубу кирпичного завода? С нее видно все как на ладони. Оттуда я и буду передавать по телефону координаты противника.
— Но ведь труба перед самым носом немцев, — усомнился майор в дельности предложения лейтенанта.
— Я вчера подползал — и не заметили...
— Разрешаю! — ответил майор. Это была единственная возможность видеть весь город.
Во время разговора с майором в дверях появилась Галя. Розовые лучи солнца освещали ее с ног до головы. Из-под шапки-ушанки барашками задирались черные как смоль кудри. Она увидала майора и остановилась. Застеснялась девушка.
Вскоре немцы начали атаку. Разгорелся жаркий бой.
Наступила ночь. Лейтенант Коротков вместе с телефонистом Истоминым по-пластунски, прижимаясь к земле, подползли к высокой кирпичной трубе. Немного передохнули, а потом полезли на ее вершину. Сжимая до боли в пальцах ржавые холодные скобы, по которым они взбирались беззвучно вверх, Владимир считал шепотом:
— Сто первая, сто вторая...
По количеству скоб он определил, что достигли высоты более тридцати метров
Трубу качало. Наконец вершина. Она закончилась ровной и широкой площадкой. Но на площадке сидеть было нельзя — могли бы утром заметить немцы. Нужно было спуститься хотя бы на метр вглубь трубы и вести наблюдение с помощью стереотрубы.
Отверстие было так широко, что воины свободно разместились на привязанной веревками к скобам доске. Снизу сильно поддувало. Ветер выбрасывал сажу, которая забивалась в нос, в рот. Осенний холод пронизывал до костей.
Рассвет медленно выползал с востока. В сумерках было легко выявить огневые позиции врага по вспышкам выстрелов.
Лейтенант Коротков подавал команды:
— Правее ноль-ноль два, огонь!
От разрыва снарядов мощных гаубиц взлетали в воздух вражеские пулеметы, вспыхивали и окутывались дымом немецкие танки с желтыми крестами на броне. Было видно, как по улицам носились перепуганные немецкие солдаты и офицеры.
Ровно в восемь перестала работать связь. Где-то образовался порыв кабеля. Телефонист Истомин, как акробат, спустился по скобам вниз и, пригибаясь, побежал вдоль кабеля. Владимир направил объективы стереотрубы на связиста и затаил дыхание.
Повреждение Истомин нашел сразу. Не теряя ни минуты, он стал соединять оборванные концы. Земля гудела от взрывов. Рядом с ним поднялся столб огня и дыма. Истомина отбросило в сторону.
Превозмогая боль, солдат протянул руки вперед и, достав оборванные концы, связал их. В телефонной трубке послышался голос майора:
— Маяк! Маяк! Почему молчите, Маяк?..
— Слушает Маяк, — ответил Владимир. — Товарищ ноль три, Истомин тяжело ранен, лежит в полукилометре от меня на линии связи.
Не прошло и пяти минут, как Владимир увидал Галю. Она ползла по земле с ловкостью опытного сапера. За ней еле поспевали два солдата. Вот она уже лежит рядом с раненым. Быстро забинтовывает голову и руки Истомину и, поднявшись во весь рост, точно решив, что теперь не опасно, бежит к кирпичному сараю. Солдаты поволокли Истомина в тыл.
Владимир снова вызвал ураганный огонь. Над ним пролетели самолеты, точно молнии, блеснули реактивные снаряды «катюш». Началось наступление наших войск.
Скоро должна подняться в атаку пехота.
Мучительно долго тянутся минуты. Владимир глянул на сарай. Из-за угла выглядывал один круглый глаз. Галя смотрит на трубу. Ей без оптического прибора трудно увидать Владимира, а он видит даже ее ресницы.
Наконец появилась красная ракета — сигнал начала атаки. Разнеслось протяжное:
«Ура... а... а!..»
И вдруг перед пехотинцами встала огненная стена. Все чаще и чаще в наступающих цепях воинов рвались вражеские снаряды.
Короткову стало жарко. Он крутил свою стереотрубу, но никак не мог увидеть не-мецких пушек. А снаряды все рвались и рвались...
Наконец за деревьями, у самой пригородной станции, он заметил притаившийся немец¬кий бронепоезд. Противник вел залповый огонь из нескольких орудий. Бронепоезд поминутно окутывался сизой дымкой.
— Вижу бронепоезд! Сообщаю координаты...
В этот момент раздался оглушительный взрыв, труба вздрогнула, блеснуло пламя. Владимир потерял сознание. Его телефон и стереотруба упали вниз.
Сознание медленно возвращалось к Владимиру. Перед глазами все кружилось. Под рубашкой по спине неудержимо бежала теплая кровь. «Неужели смерть?.. — подумал лейтенант. А как же бронепоезд? Лишь бы успеть сообщить координаты. А потом уж смерть... Но как? Телефона нет. Что делать? Что делать?»
И вдруг он нащупал в кармане что-то твердое. Это был комсомольский билет. Владимир достал его и на первой странице написал: «Бронепоезд квадрат 3040-6 у сада...» Вместе с билетом он вытащил пионерский галстук. Перед глазами запрыгали желтые шары. Владимиру показалось, что он падает с трубы, а полет вниз такой долгий...
Напрягая последние силы, он открыл глаза и посмотрел вверх. Вместо голубого неба он увидел широко раскрытые глаза Гали. «Снова теряю сознание, — подумал Владимир, — это мне кажется...»
— Володя! Вова! Что с тобой? Жив... Сейчас я тебя забинтую.
Владимир прикоснулся рукой к лицу Гали. Да, это была она. Но что он хотел сказать, сообразить не смог. Он произносил непонятные ей фразы: «Ты лучше всех... Такая ты... Бронепоезд там... в комсомольском билете... координаты пере...»
Владимир опустил голову и снова потерял сознание.
Но Галя догадалась, что хотел сказать лейтенант. Она взяла из его рук окровавленный комсомольский билет, завязала его в один конец ярко-красного пионерского галстука и, поднявшись во весь рост на верх трубы, стала размахивать им, подавая сигнал. И когда Галя заметила, что кто-то смотрит на трубу и кричит ей, она бросила вымпел вниз. Как горящий факел, полетел он на землю и был замечен командиром дивизиона.
Галя быстро забинтовала голову Владимира и, прижимаясь к его лицу своей щекой, крикнула:
— Слышишь, Володя, пехота пошла?! Слышишь?
Лейтенант чуть приоткрыл глаза и прошептал:
— Координаты... заверни в пионерский галстук. Он яркий, заметят. Твой подарок...