Подвиг или долг?

Кypcanr Кобызев опоздал из городского отпуска. Я приказал прислать ко мне нарушителя дисциплины, как только он появится.
Гавриила Кобызева я знал хорошо. Он прибыл к нам из суворовского училища. Отлично учился и выделялся среди других курсантов атлетическим сложением. Мальчик был исключительно дисциплинирован. «Не может быть, — думал я, — чтобы Кобызев стал на путь преступления и нарушил устав».
Я стоял возле окна и смотрел, как вихрем носятся вокруг столба, на котором висит фонарь, точно пчелы, снежинки. Ночь была морозная и темная. «Опоздал — это полбеды, лишь бы не случилось чего большего», — тревожился я.
Через несколько минут в дверь постучал Кобызев.
— Войдите, — ответил я строго, приготовившись сурово наказать нарушителя.
Вместе с курсантом Кобызевым, с трудом перелезая порог, вошел мальчик лет трех.
— Курсант Кобызев возвратился из городского отпуска с опозданием на двадцать минут, — доложил он.
— А это что значит? — кивнул я на малыша, который стоял, приложив одну руку к лох матой черной шапке, а в другой держал конфетку.
— Этот мальчик заблудился. Я нашел его за городом, возвращаясь из фабричного поселка, в котором живет моя знакомая девушка, — ответил Кобызев и вытер со смуглого лица пот.
— Какие меры вы приняли?
— Заходил в ближайшие дома, но мальчика никто не знает. Хотел передать в милицию, но времени не было, посадил малыша на плечи и побежал в училище.
Я взял трубку, чтобы позвонить в милицию, но малыш, услышав слово «милиция», заревел. Едва успокоили мальчика, и то тем, что Кобызев посадил его к себе на шею и начал катать, бегая у меня в дежурной комнате.
Пришлось послать курсанта Кобызева разыскивать родителей.
— Когда возвратитесь, доложите. В роту я сообщу, что вам продлен отпуск до утра.
— Есть! — ответил курсант и, подхватив мальчика на руки, исчез.
Через час Кобызев возвратился. Он отвез ребенка по адресу, который услышал по радио, когда был в центре города. Мальчик ушел километров за пять от дома, «разыскивая» свою бабушку.
— Второй раз приходится иметь дело со спасением малышей, — сказал курсант.
— Интересно, расскажите, когда это вам приходилось еще спасать детей, — попросил я курсанта, видя, что ему хочется поделиться со мной воспоминаниями.
— Это было на пограничной заставе, — начал Кобызев, присев несмело с моего разрешения на край стула. — Однажды рано утром я проснулся от сильного взрыва. Сначала я подумал, что это маневры, но пулеметная стрельба, рокот моторов самолетов и разрывы бомб, от которых вдребезги разлетелись все стекла квартиры, испугали меня. Я понял, что это война. Мать взяла меня за руку, и мы выбежали из дому. На улице мы увидали отца. Его несли на носилках. Голова и руки его были забинтованы. Не помню, как я оказался в кузове грузовой автомашины и куда исчезли мать и отец.
В машине было много детей и женщин. Одна девочка была ранена в руку и сильно плакала. Мы отъехали далеко, но все еще видели дым на том месте, где была застава.
К вечеру нас привезли в большое село на Днестре. Я помню, как колхозники приносили нам яблоки, молоко и всё просили жить у них.
Меня и Колю, у которого мать, как и моя, была врачом, поселили у сельского ветеринара. Детей у него не было, и старики уделяли нам много внимания. Все время я проводил с Колей.
Уйдем мы, бывало, на горку в полынь и смотрим, как идут к фронту войска, а от фронта движутся раненые и эвакуированное население с мешками и узлами. Лежим, а сами думаем: «Может, и наши мамы пойдут...»
Как-то раз мы увидали много самолетов. Сначала подумали, что это наши, а потом заметили кресты на крыльях. Испугались мы с Колькой и что было духу помчались домой. Деревня окуталась черным дымом, слышались взрывы. Начался пожар.
Что было в деревне, описать невозможно.
Мы еле разыскали тетю Нину — нашу библиотекаршу с заставы.
— Мальчики, бегите скорей к школе, там машина стоит, сейчас уезжаем. Немцы скоро придут сюда... — торопила она нас.
У школы стояла битком набитая полуторка. Рядом с машиной мечутся две женщины и чуть ли не рвут на себе волосы. У них пропали дочки — Галя и Тоня. Искали девочек везде, но найти не смогли.
— Может быть, они у колхозных амбаров? — сказал Коля.
— Верно, — подтвердил я. — Они всегда там играли с маленькими котятами, которых было много под полом.
Побежали туда. Мы с Колькой впереди. И что ж вы думаете, девочки оказались там.
Амбары уже горят, дым от горелого зерна окутал здания. И еле-еле доносится крик: «Мама!..»
Взрослому проникнуть в подпол нельзя, потому что окошечки маленькие. Начали долбить стену, а огонь все сильнее и сильнее обволакивает амбары. Кто- то сказал, что надо бы послать на выручку мальчика. И вот тогда-то я и решил полезть за девочками. Я так быстро юркнул в подпол, что взрослые не успели заметить. Хожу там и не могу их найти. Пищат где-то, а самих не видно. Дышать тяжело. Дым проник в подпол. Но все же мне удалось найти Галю. Или от дыма, или от испуга девочка ослабла и не передвигала ноги. Посадил я ее с трудом на шею и понес к окошечку.
Там ее приняли крепкие руки. Пошел я искать Тоню и сам чуть не задохнулся. Дым душит, спасу нет. Вижу, свет появился. Это стену пробили, и сразу несколько человек спрыгнули мне на помощь. Меня кто-то схватил и понес к свету. Я уж не помню кто — потерял сознание.
Вскоре мне стало лучше. Галина мать меня целует: «Молодец, Гаврик, спасибо тебе». А я и не знаю, за что «спасибо». Мы сели в машину. И не успели отъехать, как амбары обвалились!
Я смотрел на рассказчика и думал: «Хорошим командиром будет он».
— По-моему, и тогда и теперь вы совершили подвиг, — сказал я, когда Кобызев закончил рассказ.
— Какой уж там подвиг? Это долг каждого человека.