В распутицу

История эта произошла под Уманью. Весна в то время наступала так же смело и быстро, как войска нашего 2-го Украинского фронта. Дороги развезло. От земли валит пар. Солдаты шагают по колено в грязи. Автомашины стали. Усталые лошади едва тащат тяжелые пушки. Лишь танки ревут, лязгают гусеницами и месят грязь, двигаясь вперед.
Километрах в двадцати от Умани застряла и наша автоколонна с боеприпасами. По морозу мы еще кое-как продвигались, а в полдень, когда вся земля оттаяла, грузовики засели в грязь — и ни с места. Мы и копали и толкали — не помогает.
А тут еще записку получаю от командира: «Боеприпасы нужны как воздух. Не могу под¬держать огнем пехоту. Принимайте меры, ускорьте подвоз боеприпасов».
Стою я на обочине дороги и не знаю, что предпринять. И надумал я идти пешком к го¬роду Умани, где наши батареи заняли огневые позиции.
Подсунул я полы шинели под ремень и отправился в путь.
«Если к нужному сроку не смогу обеспечить полк боеприпасами; сорвется наступление. Сколько людей побьют фашисты из-за меня! Нет, я должен выполнить приказ». Иду. Грязь под ногами хлюпает, от луж зайчики падают на лицо и мешают смотреть вперед.
Вскоре я догнал мальчика. Росточком мне по грудь, в лаптях, шапка набекрень: одно ухо сзади болтается, другое внутрь подвернуто. Очевидно, чтобы на голове сидела плотнее. Телогрейка на нем рваная и вся в грязи. Шагает себе хлопец и не смотрит на солдат, обгоняющих его. А те что-то говорят ему и посмеиваются.
Поравнялся я с мальчиком и удивился: вылитый мой братишка. Брови насупил, сам надулся, будто пузырь.
— Здорово, дружище!
— Ступай себе мимо! — ответил он в тон и улыбнулся, но на меня не посмотрел.
— Куда путь держишь?
— В Умань.
— Город еще не освобожден, не рано ли?
— Освободят, — уверенно сказал хлопец.
Мы пошли вместе. Мне не хотелось расспрашивать мальчика, потому что голова была забита другими мыслями, а он, вероятно, стеснялся говорить со мной.
Солнце сильно припекало. Я остановился передохнуть.
— Устали? — спросил он.
— Не очень. Просто жарко.
Я достал из кармана кусок хлеба и отломил половину своему спутнику.
— Не надо. Я сыт.
— Ешь. Идти еще много.
Мальчик взял грязными, почти черными, руками хлеб и стал есть. Глаза его искрились, челюсти работали быстро, на лбу выступил пот. Было видно, что парнишка голоден.
— Придем под Умань, я тебя накормлю, — сказал я мальчику.
— А вы воевать идете?
— Нет, иду людей собирать. Видал, машины застряли? Вот теперь надо тащить снаряды самим.
— А-а... — со знанием дела протянул хлопец и подобрал с рукава крошки хлеба.
— Как зовут-то тебя?
— Павел.
— А где твои родители, Павлик?
— Не знаю. Может, в Умани тетку найду. Была там такая.
— А где же ты жил?
— Так, кое-где. По деревням ходил. Кто пустит, у того и живу.
Мне было все ясно. Мальчик потерял родителей и вынужден был скитаться. Решил я взять Павлика в полк. Были у меня запасные сапоги, где-то в машине валялась старая шинель, которой я одевался, когда ложился спать под открытым небом. Как-нибудь одену хлопца. Паек у меня всегда оставался: прокормлю. Только вот командир разрешит ли?
— Хочешь со мной служить в полку? — обратился я к Павлику.
— А вы не обманываете?
— Честное слово офицера!
— Хочу!
И куда только делись вялость и грусть Павлика. Он заулыбался, стал расспрашивать, кто я, откуда, как меня зовут. Заверял, что не струсит перед врагом и не побоится стрелять из винтовки и даже из пушки.
Идти нам стало веселее. Чем дольше я шел с мальчиком, тем больше он мне нравился.
Павлик рассказал, что родом он из-под Белгорода. Отец его, как только началась война, ушел на фронт, а они с матерью пытались убежать от немцев, но не смогли. Их схватили и, посадив в вагон вместе со скотом, повезли в Германию. В дороге мать вместе с солдатами кормила скот. На одной станции, которую Павлик не помнит, он вышел из вагона за водой. Когда вернулся, поезд уже ушел.
— И что же ты делал?
 — Сначала ревел, а потом захотел есть и пошел в деревню.
— Кормили тебя?
— Кто за что. Иным поможешь в работе, а некоторые любили, когда я пел.
Павлик запел украинскую песню «Ой на гори...». Голосок у мальчика был слабенький, но очень приятный.
Так, незаметно, мы подошли к Умани. Впереди лихорадочно строчили пулеметы, изредка оглушительно стреляли пушки.
— Как дело с подвозом боеприпасов? — спросил у меня командир полка.
-— Плохо, — ответил я. — Машины застряли. Нужны люди, солдат тридцать.
— Не разрешаю! — отрезал командир. — Мне воевать надо, а людей и без того мало.
Тут он заметил Павлика:
— Я вижу, вы детьми занялись, а не делом.
— Я привел его в наш полк...
— Боевой полк — не детский сад. Возвращайтесь к автомашинам и попросите местное население помочь вам. Может, найдутся лошади, быки... Ну, а хлопца оставьте там, нечего брать на себя ответственность за жизнь ребенка.
Командир полка посмотрел на Павлика и приказал:
— Накормите мальчика.
Мы примостились возле кухни. Повар дал нам по целому котелку солдатской каши.
— Вот и отвоевался, — огорчился мальчик.
— Вообще-то командир прав, — сказал я ему.
— А почему мне нельзя оставаться в полку? Я бы мог помочь вам.
Конечно, работа для Павлика нашлась бы, но что я мог поделать: приказ есть приказ.
Обратно мы добрались быстро. Нам удалось сесть на танк, который шел в тыл. Павлик был так рад, что без умолку что-то говорил мне, но я его не слышал. Я уж был не рад, что познакомился с мальчиком. Бросить жаль, а взять с собой нельзя.
Решил я определить Павлика к одному колхознику-инвалиду, который помогал мне собирать в деревне лошадей и быков для перевозки снарядов.
— Пусть остается, — обрадовался колхозник, — детей у меня нет... Старухе подмога.
Пока я разговаривал, Павлик уснул в углу на лавке. Ведь он очень устал. «Это и к лучшему, — подумал я. — Еще плакать стал бы».
В деревне нам удалось отыскать четыре упряжки быков да одну лошадь без хомута. На этот транспорт мы погрузили всего лишь двадцать пять ящиков с боеприпасами. Этого было мало. К моему удивлению, колхозники, а среди них были и ребята, изъявили желание нести снаряды на плечах.
В ночь наша необычная колонна двинулась в путь. Я шел впереди и думал то о солдатах, которые с нетерпением ждут снарядов, то о замечательных советских людях, которые добровольно проделывают такой нелегкий путь.;
На рассвете уставшие, но довольные мы подошли к огневым позициям батарей. Нас встретило громкое «ура». Солдаты трясли руки уставшим людям, принесшим ценный груз, обнимали их и благодарили. Всех, кто пришел со мной, повар угостил солдатской кашей.
Колхозники уже собирались уходить, как из-за горки показалась другая пешая колонна человек в пятьдесят. Впереди шел Павлик и нес на плече снаряд. Латунные гильзы блестели на солнце, как трубы музыкантов.
Взгляд командира упал на мальчика.
— А это не тот парнишка? — спросил он.
— Он! — крикнул я и бросился к Павлику.
— Как ты мог, Павлик?
— Собрались люди, а идти не знают куда, ну я...
— Молодец! — похвалил командир Павлика. — Большое дело сделал.
— Служу Советскому Союзу! — ответил мальчик и бойко отдал честь.