Талисман

                Т А Л И С М А Н

     Жать серпом в июльскую жару, непривыкшей к тяжёлому физическому труду горожанке, дело необычайно трудное. Едкий пот заливал глаза, мошкара, комары и оводы – неприятное дополнение к ноющей спине. Но раз поставила себе задачу, тут уже «хоть умри, а сделай». Сделала. Довольная собой, уехала домой. «Умирать» начала уже где-то часа в три ночи. Неотложка приехала быстро. Но ещё отголоски усталости, жаркого взгляда солнца и возрастных болячек, я ощущала почти неделю. Лежала дома и корила себя за леность, хотя ясно понимала: пока не приду в себя, работник из меня, прямо скажу, ни-ка-кой. Проведывавшие меня сыны и внуки в один голос говорили о том, что без свежего воздуха болезнь не отступит. «Надо гулять», - в конце разговора заключил сын, Юрий. Он особо ценил прогулки на свежем воздухе и это занятие стало чуть ли не ритуалом в их семье.
     Я не спорила. Дельное предложение. Вопрос только: как его осуществить? В нашем дворе много детворы. Визг, писк, драки и бесконечные «разборки» не способствуют отдыху человеку пенсионного возраста. Вот и пошла я «искать счастье» в другие дворы. Нашла тихий уголок в мрачном, на первый взгляд, дворике. Разве что бродячие собаки забегали сюда и то ненадолго. Запустение царило на этом забытом людьми клочке нашего строящегося посёлка городского типа. Пустующий полусгоревший двухэтажный деревянный дом. Во дворе лежат стволы спиленных несколько лет назад тополей, затерянные в высокой траве. В воздухе, как рыбки в аквариуме, медленно плывут тополиные пушинки. Где-то попискивают синички, стрекочут кузнечики. Комарик зудит над самым ухом. Вот такая общая картина этого одичавшего места. Но мне, прихватившей журнал «Чудеса и приключения», общения с кем бы то ни было и не требовалось. Сижу на тёплом стволе тополя, листаю журнал. Углубилась в чтение и не заметила, как подошёл ко мне старик, по внешнему виду намного меня старше. Вежливо попросил разрешения присесть.
      - Я тоже люблю тишину и уединённость, - признался он.
     Слово за слово, разговорились. Я, чтоб чем-то занять собеседника, начала пересказывать мною прочитанное в журнале. Особенно мне понравилась статья о парне, тело которого постепенно обрастает древесной корой. Старик молча слушал. Гладко выстроганной палкой, ворошил камушек возле своего ботинка и изредка вздыхал. Неожиданно он пристукнул палкой и решительно посмотрел на меня. Я насторожилась и приготовилась слушать. То, что рассказал мне этот незнакомый старик, меня немало взволновало. Вернувшись домой, я прилегла на диван. Задремала. Сон был коротким, но ярким. На мой взгляд провиденье решило вживую мне показать, как всё было. И если верить в мудрость стариков, которые утверждают, будто ничего невозможно придумать, всё это или когда-то было, или есть в мире. Я и впрямь поверила увиденному во сне. Поспешила записать, как можно короче. А уж поверит мне человек, читающий эти строки, или воспримет как сказку, решать не мне…
     Сюжет вот как развивался.
     В одном городке семья жила. Что муж, что жена, каждый в отдельности – люди хорошие. Никто о них худого слова не скажет. А сойдутся дома два характера и каждый своей «правдой», как щитом прикрывается. И до того доспорятся, что впору разбежаться. Лишь только грудные дети сдерживали распад семьи и то до поры, до времени. Всё же настал тот день, когда муж с женой взялись делить нажитое. Что кому досталось, об этом за давностью лет, никто уже и не вспомнит. Одно ясно – детей разделили молодые супруги.
     Двойня у них прошлым летом родилась. Приехали проведать новорожденных  бабушки, дедушки. Стали разглядывать внуков. Под общий хохоток решили-определили: Витенька – в материну родню пошёл, а Валерочка – к отцовской родне склонность имеет. Поговорили, а через год родители вспомнили этот разговор, взяли по сыну и разъехались. Отец оставил Валерку у своей матери.  Завербовался на стройку. Там в другой раз женился. Всё обещал сына увезти в большой город, да, видать, не до него ему было. Так бы и остался Валера сельским жителем, если б учителя сами не написали отцу. Дескать, у вашего сына талант художника. Ему учиться надо. Уехал Валерка и, к своим семнадцати годам, имя его на всех известных выставках мелькало. Знающие люди щёлкали языками и пророчили ему большое будущее. С тем и оставим его до нужного часу.
     Витька же с матерью в лесной хутор перебрался. Там и рос. Мама в загот-потреб- кооперации работала. Грибы-ягоды, собранные в лесу жителями окрестных деревень принимала, орехи кедровые. Зимой пушнину. Замуж больше не выходила, хоть и предлагали ей стать хозяйкой в доме мужики справные, уважаемые.
     - Мне и одного замужества хватило. Витьку бы на ноги поставить, - отшучивалась она и отворачивалась, пряча тревогу в глазах. С каждым годом задумчивей и молчаливей становилась, всё ещё привлекательная женщина. А было ей о чём задумываться. Её главной заботой был сын.
     По первоначалу всё шло, как и полагалось быть. Мальчонка рос пухленький, ухоженный, розовощёкий, шустрый да звонкий. Однажды заигрался малыш, да и бабушка не углядела за ним. На берегу речки это было. Медведица с двумя малышами из лесу вышла. Из реки воды попила. Медвежата прямо таки рядом с Витькой пробежали. А тот, глупое дитя, за ними увязался. Ни капли страху в нём, одно любопытство. Поиграть, видите ли, с медвежатами парнишке захотелось. Так и ушёл в лес. Это трёхлетний-то ребёнок! Искали его человек сто, никак ни меньше. Уже и живым ни чаяли увидеть. Через сутки, на полянке, на травке спящим на солнышке нашли. Ни царапины на теле, ни испугу в его глазах. Вроде даже и не голодный. Так себе: погулять вышел. Что ел, что пил – неведомо. Да и зверь лесной не тронул мальца. Только с той поры привязалась к нему… болезнь ни болезнь, а даже не знаю, как и назвать. Сперва лечили от золотухи. Потом подумали – грибковая болезнь. И только одна старушка, крестясь, обходила мальчика стороной, шепча про себя: «Спаси Господи!» Когда врачи, перепробовав все средства, попросту отказались лечить ребёнка, именно к этой бабушке, будто бы случайно, зашла Витькина бабушка.
     - Ты мне зубы не заговаривай. Прямо говори: зачем пришла?..  Да, ладно. Молчи уж. Правду хочешь знать? А нужно ли тебе её знать? Узнаешь, сна лишишься. Вдвойне тяжельше будет…
     - Куда ж от беды денешься, коли она в дом пришла? Говори. Как есть, так и говори.
     - В лесу Лешак его приголубил. Не знаю, может - по головке погладил, может - лесным орешком угостил. Не со зла, конечно. А у дитяти душенька чистая, вот и передалась зараза. Сама видишь – тело лешачьей коростой обрастает.
     - Ой, не знаю. Прямо кора какая-то. Пальчики плохо сгибаются. Так-то он мальчишка не глупый. Всё понимает, а пишет плохо. Учительница каждый раз ругает его за каллиграфию. И детишки просто задразнили его. Играть с ним не хотят. Да что там, сидеть с ним за одной партой отказываются. Носы пальцами зажимают. Я и сама, чего греха таить, отворачиваюсь. Гнилью, будто в лесу прелой листвой, от него пахнет. И чем больше мою его, тем хуже вонь. Хуже того – расти перестал. Его сверстники уже на девчат заглядываются, а он… О, Господи! За что так караешь? Чем Тебя мы прогневили?.. А тут как-то увидела, он сырую картошку прямо с кожурой ест. Ага, прямо как яблоко, хрум-хрум. Говорит: вкусно. Чай с мёдом пьёт, а от сахару и от конфет отворачивается. Да, виданное дело, чтоб печёного хлеба не есть! Говорит, будто бы то, что в огне было, дымом пропахло, нутро не принимает. Дед дрова колол, так он прямо под колун кидается, вопит, ногами топает. Дескать, братьев мы его обижаем. Не знаю, как матери его, дочке моей такое сказать... Школу он давно уже забросил. Не ест, не пьёт, на печи лежит и молчит. Дед говорит: «Смотри за ним. Не ровен час, в лес убежит…»
     - А и убежит. Разве удержишь? Кровь у него порченная. Ты, вот на себя посмотри. Тело как тело. А у него уже и настоящего человеческого тела мало осталось. Одни глаза живые. Язык и тот одеревенел. Зря ты ко мне пришла. Если бы могла, помогла бы. Не гневайся на меня, не знаю чем горю помочь…
     С тем и ушла бабушка.
     Вернулась в деревню на выходные мать. Рассказали ей старики всё как есть и пригорюнились. Поплакала бедная женщина и опять уехала. Копейку-то зарабатывать надо. И теперь с каждой неделей вести всё печальней. А тут ещё старики занедужили. Соседи к ним уже давно не заходят. Так, на дороге встретят, поговорят о том, о сём, а в избу ни-ни. Меж собой судачат, губы кривят. Брезгуют. Тяжёлый дух им не нравится.
     Вот, старики, один за другим умерли. Соседи покойника мыть согласились только в сенцах.
     Почернела от горя Витькина мать. С работы уволилась. В избе сидит, сына сторожит. Уже не знаю, чего она там делала, только руку себе сильно поранила. Кровь так и хлещет. Она схватила полотенце и руку им обмотала. Кое-как кровь остановила. Перевязала руку чистой тряпицей и прилегла отдохнуть. Задремала несчастная. А сынок на печи заворочался. Стал потихоньку на пол сползать.
     Уже несколько лет Витьку даже близкие соседи не видели. А увидели бы – со страху попадали бы. Чудище лесное, а не человек. Да куда ж деваться? Живой ведь…
     Вот, сынок, доковылял до лавки. Взял окровавленное полотенце и стал к лицу своему прикладывать, руки свои им вытирать. Мать чуть приоткрыла глазоньки, смотрит, что дальше будет. Бедная женщина уже ничему не удивлялась. Просто смотрела. Полотенце стало подсыхать. Сын водичкой его спрыснул. Снял рубаху и тело им растирает. Так и ставил себе кровяные компрессы, пока не осветлилась ткань. Мать молчала-молчала, а потом и спросила:
     - Зачем ты это делал, сынок?
     - Кровь во мне загустела. А от примочек – мне легче.
     Так и пошло. Мать уже понарошку рану на руке растревожит, окровавленное полотенце на печь сыну подаст. Только и то стала замечать, что сынок вроде как уменьшаться стал. Да и то сказать: не ест ведь ничего. Усыхает. За зиму в годовалое дитя превратился. Но от кровяных компрессов почти очистилось тело. Радоваться бы, да некому. Мать еле на ногах держится. Обескровела. Однако Бог не без милости.
     Однажды, уже под вечер, скрипнула калитка. Мать выглянула в окно и ахнула. Вроде как муж её, молодой, красивый, к ней пожаловал. Ей от неожиданности и невдомёк, что и он за эти годы тоже состарился. Но размышлять некогда. Побежала гостя встречать. Встретила, приветила, в избу позвала. Вошёл он и на пороге замер. Видать захлебнулся тяжёлым избяным духом.
     - Наше горе по запаху распознать можно, - залилась слезами мать.
     - Мамочка! Родная! Слышал я о вашем горе. Дедушка с бабушкой откуда-то прослышали про странную болезнь брата моего. Сперва, дивились. А как смерть свою почуяли, велели мне после похорон, к вам сюда ехать. Как бы то ни было, а мать родная, за порог не выгонит.
     - А как же отец?
     - У отца своя семья. Не больно-то я ему нужен, а жене его и подавно… Да я вас не стесню. Места тут, у вас, красивые. Как бы вам попроще сказать… Картины писать стану. Очень надеюсь на брата. Он мне покажет места достойные кисти художника…
     Мать, услышав последние слова сына, грустно опустила голову и тяжело вздохнула.
     - Мама, расскажите мне, пожалуйста, как вы тут живёте? А где Виктор?
     Женщина кивнула в сторону печи, проронив только:
     - Там.
     Валерий тут же подбежал к закутку и отдёрнул занавеску.
     - Здравствуй, брат! Хватит отсыпаться… - и осёкся на полуслове.
     На печи лежал ребёнок с лицом взрослого человека.
     - Здравствуй, брат! Я рад, что ты наконец-таки, вспомнил обо мне. Я много лет ждал нашей встречи…
     Виктор протянул брату руку. Маленькая детская ладонь легла на широкую ладонь взрослого человека. Но Валера уже успел взять себя в руки, а всё потому, что он услышал голос не малыша, а сверстника.
     Мать, утирая слёзы, рассказала сыну обо всём, что пережила за эти годы.
     - Чем же мне вам помочь?
     - Просто поживи с нами, а там видно будет.
     Валера согласно кивнул головой, а про себя подумал: «Хватит ему сидеть на печи…»
     Первое, что он сделал, это купил детскую коляску. Посадив в неё брата, собрал свои кисти и краски, выехал за калитку. Дорогу выбирал Виктор. С каждым днём Валерий убеждался в том, что у брата ясный ум и немалые способности. Хоть он нигде не учился, но через малое время он тоже взял в руки кисти. Вечером мать безошибочно узнавала, кто из сынов рисовал какую картину. А всё потому, что у Валерия картины источали радость, буйство жизни, стремление роста. У Виктора пейзажи заставляли задуматься о предназначении жизни человека, об испытаниях Судьбы, о торжестве духа и стремлении к новому, неизведанному. Мать долго смотрела на его картины. Иногда из её груди вырывался прерывистый вздох. В эту минуту она убеждалась в том, что Бог не оставил её дитя. Просто у него свой жизненный путь и надо ему помочь его преодолеть. Теперь она уже сама натирала своей кровью тело сына. Валерий в эти минуты выходил на крыльцо, долго курил и о чём-то мучительно думал. Его картины пользовались спросом. Но истинные ценители искусства покупали именно работы брата. Он не ревновал. Никому и в голову не могло прийти, что эти картины не его кисти. Нет, его заботило другое. Незаживающие раны на теле матери исподволь подтачивали её здоровье. Он понимал, что скоро пробьёт час, когда забота о брате ляжет на его плечи.
     И такой день наступил. Мать покинула этот мир. После похорон Валерий увёз Виктора в свою городскую квартиру. А вместе с ним, мешок кедровых орехов. Теперь по субботам он натирал тело брата своей кровью.
     Однажды утром, когда Валерий торопливо пил чай и собирался на какую-то важную встречу, Виктор окликнул его.
     - Торопишься?
     - Да. А, что?
     - Иди пешком. Заклинаю тебя, иди пешком. А там, куда ты идёшь, не спорь с рыжим человеком с бородкой. Лучше промолчи. И, вообще, веди себя скромно. В своё время такое твоё поведение оценят.
     - Кто оценит?
     - Пока не знаю. Но… оценят.
     Валерий пожал плечами и ушёл.
     Вернулся он вечером. Сел возле кровати брата и долго гладил его руку.
     - Всё было так, как ты говорил. Как ты это видишь?
     - Я теперь часть тебя самого. И ещё у меня добавилось… Не знаю даже как объяснить. Скажем так: у тебя сильное тело, а у меня открылось особое зрение. Вместе мы не пропадём. А порознь… Ну, лучше об этом не думать.
     В другой раз Валерий спросил:
     - А свою судьбу ты сможешь предсказать?
     - Смогу.
     - И что же ты видишь?
     - Деревянную уродливую куклу.
     - Почему «куклу»? Потому, что я умру от голода.
     - Что ты, брат? На твоём столе будет всё, что ты захочешь.
     - Судьбу не обманешь. Это просто нужно принять, как приход зимы. А пока – радуйся нынешнему дню. О будущем позаботится Отец Небесный.
     Валерий не был расположен к философским размышлениям. Да и в высшие силы он не особо верил. Просто жил, как живут многие в его окружении. И всё же, на всякий случай прислушивался к советам брата. Вечером благодарил его и тут же об этом забывал.
     В то утро Виктор несколько раз повторил ему:
     - Сегодня не садись в машину. Даже близко не подходи ни к какому бы то ни было транспорту. Лучше будет. Если ты в этот день останешься дома.
     Валерий злился. Именно сегодня он должен был встретиться с любимой девушкой. Сегодня она обещала ответить на главный в их жизни вопрос: быть им вместе или нет? Предсказаниям брата он привык верить. И он решил про себя так: если любит, денёк ещё подождёт.
     Девушка подъехала к его подъезду на такси. Валерий увидел её из окна и выбежал к ней навстречу. Девушка, видимо, куда-то очень торопилась. Всего лишь приоткрыла дверку машины и попросила его наклониться, чтоб прошептать заветные слова ему на ушко. Парень наклонился. Услышав многообещающее «Да», благодарно поцеловал любимую.
     Он и сам того не заметил, что для поцелуя ему пришлось всего лишь голову просунуть в салон легковушки. И, именно в этот момент произошёл сильный удар. Самосвал, на полном ходу  врезался в стоящую на обочине машину такси. Водителя и девушку отвезли в больницу. Тело Валерия увезли позже. Никто даже не догадался, что в квартире художника оплакивал гибель брата беспомощный человек.
     Только через пол года, когда друзья художника собрались провести выставку картин Валерия, они открыли дверь квартиры. Под ногами хрустела шелуха от кедровых орехов. А на диване лежала уродливая деревянная кукла. На неё сперва никто не обратил внимания. Потом, кто-то заметил, что в лице куклы есть некоторое сходство с портретом матери художника. Куклу завернули в целлофан и вместе с картинами отправили в музей.
     На выставке картин художника, собралось много почитателей таланта Валерия. В дальнем углу стояла печальная девушка и рассматривала деревянную куклу. Рядом с ней, на пришпиленной бумажке красовалась надпись:
               «ТАЛИСМАН   ХУДОЖНИКА»

                10 июля 2008 года.