Время одуванчика

Мой желание уйти во внутренний монастырь натолкнулось на серьезное сопростивление среды. Даже на хуторе не могу укрыться от гостей, которых с каждым днём становится больше.
Не знаю почему так, но те, кто ко мне приезжают, всерьез верят, что я могу им помочь. А беды там по-настоящему серьезные. Вот сегодня на старенькой белой "Ниве" приехал правдоискатель из села Подсереднее. Там у них заморочки с сельским водопроводом. Включён он в областную программу, но все-равно местные власти самовольно собирают деньги с подворий.
Чем помогу? Я не депутат, не начальник, вообще изгой. Мне бы самому кому в жилетку поплакаться.
Долго человек сидел. Выговорился. Уехал, вроде бы,удовлетворенный. Хотя я тем только и помог, что выслушал .
И вот что интересно. День ото дня убеждаюсь, что людям именно этого не хватает - чтобы их выслушали. Казалось бы - чем помогу монаху? Он сам Божий человек, носитель духа. Но так сложилась, что не находит приюта его ищущая душа ни в одном монастыре. Уже из послушника Николая пострижен он в инока Макария, испытал он общежитийный устав Нового Афона, ходил по студийским пустыням - а всё не найдет приюта. Его священники близлежащих благочиний уже гонят из церквей, как прокаженного. Кто его кругАми водит? Долго беседовали, за полуночь. А потом вдруг он... начал читать стихи! И вдруг мне показалось, что в них и кроется его суть, что читателей ему не хватает, круга общения.
Вообще в числе посетителей сочинители составляют особый слой. Знаете - есть официальная критика, есть наука лингвистика, есть целый Литературный институт. Но вся эта организованная литература работает с поэтами и писателями признанными, хотя бы с членами каких-нибудь студий. Но ведь за пределами этого круга пишут, страдают, творят графоманы, непризнанные и слабые авторы, иногда шизофреники, иногда задавленные таланты. И вот эти-то уже проторили ко мне дорожку. И я признАю, что их литература столь же знАчима, как и общепринятая. Тут такие темы, такие лица, такой язык! Недавно принес тяжелую рукопись совсем молодой человек. Представился : охранник свинокомплекса. Пишет недавно, но точно знает, как по-справедливому перестроить мир.
Я рукопись прочел запоем, в одну ночь. И мне стало страшно. Я понял, что автор представлет собой целую прослойку молодых людей, для которых словно не существовало предшествующих поколений. Это откровенней и страшнее, чем "Майн Кампф". Молодой охранник вполне серьезно намерен уничтожить половину человечества ради благополучия оставшихся. Когда он вернулся за рукописью,я попытался доказать ему, что и до него были такие, кто тоже не страшился крови. Он спросил : "Это были великие люди?". "Ну да, в основном",- согласился я. И мой охранник торжествующе завершил :"Вот видите . Я тоже пришел к тем же результатам, что и великие. Значит - и я великий!".
Читал я и рукопись Иисуса Христа. Вернее - человека, втайне сознающего себя Христом . Его книга - это безукоризненно выстроенный труд, с железобетонной логикой сумасшедшего. На трёхстах страницах набора - ни одной ошибки. Причем - рукопись Христа почти повторяет рукопись охранника. Разница в том, что присутствия молодого человка я не боялся, а рядом с Христом не знаю, что от него ждать. Вилки лучше прятать.
Всё чаще приезжает на "Копейке" церковный сторож Владимир Ильич. В камуфляже,по военному строен и до синевы выбрит. Около сорока лет, спецназовская косточка. Инвалид, хотя по виду не подумаешь. Из лозы плетёт мебель, посуду-да что угодно! Но мне интересен другим. Сочиняет двустишья и записывает в обычную школьную тетрадь. Поначалу читать стеснялся, сейчас спешит с каждой новой строкой. Почуял вкус. И это понятно. Вот его перлы - наслаждайтесь :
 "Пыль лежит на придорожной траве.
Наверное, тут давно не проходили солдаты"
...
 "Не бойся наступить змее на голову.
Бойся наступить ей на хвост".
...
 "Если книгу хорошенько тряхнуть -
Из неё высыпится пригоршня букв".
...
 "Речка течет в одну сторону.
Но берегам кажется, что - в разные".

 А вот совсем волшебные строки, я в них влюбился:

 "Надо наделать в небе окошек,
И время от времени выпускать самолеты на волю".
 
Я на свой грех пошутил :
-Владимир Ильич, так это ж ведические притчи! У меня на полке книга такая.
Так он обиделся! И правильно - всё это его чистое творчество. Слава Богу - быстро помирились. Куда поехать - он мне "копейку" уступает без всякого.
Вообще мой затвор оказывается событийно насыщенным много больше, чем вся предыдущая общественная жизнь. Раньше вокруг меня вращались одинаковые люди, а теперь каждый - личность. Пусть странная, пусть вне всяких рамок , но эти не от меня берут, а мне дают. Иной и побудет полчаса, а размышлений после него - на недели. Вот как бы вы восприняли непризнанного поэта.Непризнанного в его семьдесят четыре года. А он всё верит, все ищет, все пишет. Зовут Геннадий Савощенко. Просидел у меня полдня, но читать так и не решился. Оставил тетрадку. А я почитал и честно - не знаю, хорошие у него стихи , или плохие. Или совсем не стихи. Но есть в них что-то,что вместило всю его робкую жизнь:

 И был я девочка и мальчик,
И ангельский имел я лик.
А стал старуха-одуванчик.
Ну, в смысле - он же, но старик.
 
Днями поэт вернется за тетрадкой. И я не знаю, какие слова ему сказать.
А тут жена стала звонить всё чаще. Возвращайся в город, на хуторе пусто, да и опасно. А мне тут всё больше нравится. Мне уже шестьдесят два года. Господь подарил настолько полную жизнь, что теперь любой её конец восприму за благо. Свою долю хорошего я уже получил. И грех отказываться от своей доли плохого.