Последний день

Последний день.
          Слишком шумный дверной звонок. Он вырывает меня из сна, хотя я хватаюсь за фантазии своими руками, стараясь протянуть как можно больше в мире, где все слишком радостное. Звенящий маяк сильнее моего разума. Дожили. Открыть глаза, на часах ровно шесть утра. Какого черта Вы пришли так рано? Чтобы не дать мне выспаться в последний мой день? Кому там не спится?
          Подниматься с кровати как-то тяжело, невыносимо. Как и последние четыре дня, я просто хочу полежать. Каждые чертовы сутки я просыпаюсь с один и тем же вопросом. Что мне сделать в последний свой день? Последние анализы крови выдвинули страшный диагноз. Это меня совсем не радует. Мое время вышло. Оно должно умереть в течении шести дней. Время больше не будет существовать для меня, как и меня для него. Мой удел вечность.
          Звонок становится еще громче, ощущение, что это – всего лишь крик того, кому выдавливают глаза, окуная пальцы в щепотки крови. Плевать, что наступило лишь раннее утро.
          Самое страшное, о чем мне напоминают, казалось бы, даже обои – о том, что очередной день может стать последним. Эта мысль сводит меня с ума больше, чем сама смерть. Она – сон. Не более. Этот очевидный, но грубый вопрос: что сделать в этот день?
          Мерзкий звонок давит мне прямо в мозг! Остановись! Я едва встаю с постели. Качает. Словно я на корабле, меня сносит в сторону. Так. Собраться. Шаг, за ним еще один. Жуткое похмелье. Не самый гениальный вариант прожить свой последний день, напившись. Две таблетки, стакан воды – все снимет. Уйдет усталость и позывы к рвоте. Но для начала, надо открыть эту чертову дверь. Чтоб у тебя руки отвалились, гость!
          Я поворачиваю замок, запах мусора бьет в ноздри из грязного подъезда. Фу. Ужасно. Передо мной стоит Роб. Он мой домовладелец. Я снимаю эту странную квартиру. Даже этот город мне чужой. Не помню, когда сюда переехал, и не хочу. Плевать. Две недели я уже не появлялся на работе, забрав свою последнюю зарплату. Я не отдам ему деньги. Мертвые никому не должны.
          От одежды Роба пахнет чесноком и рыбой. Какой ужасный запах. Он выходит даже из его рта, из которого со свистом вылетают слова. Четыре жалких дня, которые я просрочил с оплатой, показывают твою жадную природу? От тебя несет, как от жалкого бродяги, хотя ты одет в цивильный костюм, что облегает твое жирное тело, а на мерзком пальце блестит золотое кольцо с камнем. Ты не имеешь права кричать на меня!
          - Мистер Томпсон – Роб раскрывает свой рот – Вы не платите мне за квартиру! Я имею полное право выселить Вас через несколько дней!
          Здесь ты ошибаешься, парень. Жизнь тебя опередила. Она выселит меня быстрее. Из своей уютной квартирки жизнь выбросит меня в лапы смерти. Так что, ты опоздал.
          - Деньги будут завтра – отвечаю я, едва сдерживая улыбку.
          - Вы мне говорить это четыре дня! – произносит Роб с ужасным акцентом.
          Именно поэтому я готов засмеяться. Все-таки в последний день должна быть радость. Хоть и слишком корыстная, но мимолетная. То, что нужно.
          - Все будет. Завтра. Роб.
          Не думая, я захлопываю дверь. Пошел ты, Роб! У меня слишком мало времени, чтобы выслушивать твой гневный бред.
          Кухня, кофе, сигареты. Многие кричат, что никотин убивает. Это не так. Убивает человеческая глупость. Когда каждый день может стать последним, ты слишком мало уделяешь времени здоровью. Поздно. Начинаешь перепрыгивать с темы на тему, стараясь вместить в свою глупую голову, как можно больше ядовитых мыслей. И вот уже я думаю о соседских детях, которые так шумно плачут в своих колыбельных! Заткни их! Дай мне насладиться тишиной и сигаретами!
          Тяжесть возникает в легких. Секунда. Я отплевываю черные сгустки смолы в белоснежную раковину с кучей грязной посуды. Еще секунда, и вот я уже выблевываю остатки вчерашнего ужина в мусорное ведро, стоящее под кухонным столом. Он должен был стать последним. Какого черта я еще дышу? Сложно не умереть, куда страшнее принять мадам в черном саване! Похоже, боги издеваются надо мной, продлевая мое скучное существование. Мне так хочется не открыть глаза завтра, чтобы кровь сыграла со мной злую шутку. Пусть она забьет капилляры, создаст вакуум для воздуха, чтобы лопнули эти грязные вены!
          Я впиваюсь ногтями в свою кожу, стараясь сорвать синие маршруты, по которым бежит моя отравленная жизнь, но не выходит. Чувствую лишь едкую боль. Слишком маленькая доза, чтобы сердце остановилось. Я хочу проснуться мертвым, чтобы тело отдавало морозом. Стать таким холодным, как обезумевшие дни декабря. Быть холодным ко всему: к любящим глазам, к выкрикам Роба, к горячему кофе или чаю, к сигаретам. Быть слишком холодным к жизни. Я хочу, чтобы все это кончилось.
         Чем мне сегодня заняться?! Может позвонить маме? Признаться ей в том, что мне действительно страшно?! К черту! Она не должна этого знать. Пусть обнимет брата за меня, а я давно для них мертв. Еще до того момента, как уехал прочь из родного города. Когда это было? Не вспомнить.
          Очередной приступ рвоты. Мне уже нечего выбрасывать из своего организма. Лишь желчь с примесью крови.
          Ванная комната. Взгляд в зеркало. Кто ты? Зачем нацепил эти круги под свои глаза?! Кажется, они уже давно наполнены черной гнилью. Такие тяжелые, что тянут мой взгляд вниз. Нет. Ты должен быть сильнее. Терпи. Кто ты? Это бледное лицо. Совсем другое, не такое, как было раньше. Верни мне несколько недель, верни мой облик, сука! Я замечаю в своих глазах пламя, очередной капилляр лопнул, закрасив белок красным морем, обводя голубую роговицу, оставляя лишь черный зрачок, словно остров посреди океана трупов. Кто ты? Человек без улыбки, чьи губы давно треснули от сухости, то ли больные, то ли обморожены сильным ветром. Кажется, из них скоро хлынут багровые реки, но я не боюсь. Страх должен умереть во мне. Да и что мне терять? Капля крови скатывается по подбородку и падает в раковину. Кто ты? Существо без сил и времени. Небольшой мешок мыслей виднеется за твоими плечами. Еще не надоело возиться с ним? Что в нем? Кадры из прошлого? Хм. Слабак. В твоей комнате есть альбом с фотографиями. Почему ты придаешься памяти, так и не открыв его? Слишком больно? Безумец! Кто ты? Холодная вода касается моего лица, и капли, большим градом, падают в металлическую раковину, будто играя барабанную мелодию звезд. Руки все еще трясутся. Выключатель. Потухшая лампочка. Все тот же вопрос внутри головы. Кто ты?
          Комната и пульт от телевизора. На экране возникают картинки. Они бьют в глаза ярким светом, искрясь куполами церквей. Очередная передача о грехах. Увы. Мое духовное просветление закончилось очень давно. За двадцать пять лет я так и не познал, что значит жизнь, так и не встретил «бога». Слишком молод, чтобы умирать, слишком обезнадежен, чтобы жить. Звук на минимум. Не хочу слышать голоса, мне хватает своего, который приводит в периоды затяжных депрессий. Хотя, последние недели – черная меланхолия. Я, словно утопаю в ней, не способен на очередной рывок, чтобы выбраться. Стоит набраться сил, а перед глазами мелькают холодные диагнозы, руки опускаются, и разум вывешивает белый флаг, якобы приглашая смерть на званый ужин. Приходи же! Слышишь?! Забери меня к черту! И снова я падаю на колени, чтобы закрыть глаза, успокоиться, позволить душе творить внутри. Сердце все еще бьется в груди, а я устал бороться. Не хочу.
          Открыл глаза. Я посреди комнаты на грязном ковре, запачканном кровью и вином. В дальнем углу, под небольшим столиком, лежат крошки хлеба. Последнее время я подкармливал тараканов, которых некогда хотел отравить, дабы жить в уюте. Теперь же, они стали друзьями. Иногда, я просыпаюсь утром, а они ползут по моему лицу, усталым рукам, лаская мелкими лапками мою увядающую кожу. Я старался давать им имена, но они слишком одинаковые, чтобы иметь индивидуальность. Моя грязная постель, в которую я падал некогда пьяный в одежде, стараясь открыть глаза ранним утром. Веки так тяжело поднимались, словно ржавые жалюзи, а голова трещала по швам, будто ее разбивали на мелкие части, чтобы уколоть мозг длинной сверкающей иглой. Тогда, я был жив. А после, рвал голубые обои на ровные полосы, обнажая холодный бетон, что отдавал серостью, окрашивая комнату в цвета бесконечной безнадежности. Хм. Он и сейчас выглядывает из-за клочков небес, коими представлялись отделочные материалы, призванный нести спокойствие и комфорт. Я чувствую его давление, как руки сжимают мой череп, пока тот не лопнет, чтобы забрызгать небольшой ряд различных картин алой кровью. Капли упадут на поле подсолнухов, на дикого скакуна в необъятной степи, на великолепные часы Дали. Пыльная тумбочка около кровати смеется мне в лицо, скрывая в себе наркотические вещества, две пачки презервативов и бутылки с коньяком. Алкоголизм, похоть и зависимость – душа деревянного ящика молочного цвета.
          Сквозь грязное окно, которое уже не скрывали шторы, что лежали на полу, оборванные и беспомощные, лаская синим цветом мягкий ковер, поднималось солнце. Его нежные лучи освещали восточную часть города, будто прогоняя всепоглощающую тьму прочь из каменных построек, которые искрятся тысячами стекол, а за ними живут эти люди, такие глупые и наивные. Они вечно куда-то спешат, торчат в очередях, выплачивают кредиты, заводят семьи. Их жизнь – отрезок, моя же – луч. В этом и разница. Я смертен, но продолжаюсь в самой смерти. Подобно эху, моя душа разобьется на тысячи историй и глаз. И если ты это читаешь, то знал меня. А значит, я уже не одинок. На подоконнике виднелось зеленое растение. Вчера я дал ему пищу, чтобы оно могло оставаться живым, дабы проводить меня в последний путь, где лишь изящные скульптуры сверлят взглядом бархатный гроб. А в нем я, среди трупного запаха старинных катакомб, с застывшей улыбкой на устах, которую транслируют синие губы. И этот цветок, словно символ жизни, существования, любви и радости. А за окном все тот же мир: тысячи людей, миллионы машин, сотни преступлений и миллиарды капель насилия. Мерзко.
          Трясущимися пальцами я достал из-под кровати старенький альбом, обшитый красным бархатом, что стал уже темным от налета пыли и грязи. Долго крутил его в руках, пока не набрал воздуха в свои легкие, что принесло мне крупицы едкой боли, а после из моих уст послышался свист, и частички пыли взлетели в атмосферу комнаты, застревая на лучах Солнца, которое уже взошло, выкатившись из-за горизонта. Оно сияло высоко в небе, и лишь тени черных птиц, что так часто поют мне ночью серенады, образовывали пятна на его великолепном теле. Неожиданно. Я думал, что умру под проливной дождь, на фоне грустной классической мелодии. Ну, знаете, как в тех фильмах, что транслирует белое полотно экрана. К сожалению, реальность решила иначе. Паршивая сука.
          Я открыл альбом. Едкие запахи плесени и старины ударили мне в нос. Они соединялись в невиданный аромат, безумные, чтобы творить. Я чувствую, как подходит рвота. Взгляд в сторону, и мелкие частички желчи, смешанные с кровью, пачкают грязный ковер. Я умру в хаосе и отвращении. Не идеально. На моих губах скользит улыбка, я вытираю остатки тошноты рукавом черной кофты, на ней даже не видны мелкие капли крови. Это меня расстраивает. Я хочу видеть, как смерть все ближе подбирается ко мне, протягивая свои трясущиеся руки. Она хочет схватить меня за плечи и трясти, пока душа не вывалится сквозь бренное тело. Мои пальцы скользят по первой странице альбома, где есть дата и тысячи разных букв, что связываются в полноценные рассказы и стихотворения. Я был так молод и горяч, весь мир лежал под ногами. А сейчас? Сейчас я раздавлен этим миром, окрылен болью и невероятной чернотой собственной души.
          Десятки фотографий, наклеенные на разные страницы, несут в себе подписи и даты. Я их давно забыл, но снимки рождают память, заставляя ее подниматься из пепла, словно прекрасного Феникса, что так полюбили серые небеса. Вот мы всей семьей около горы. Мне тут еще лет одиннадцать, а мама держит на руках моего брата, пока отец делает снимок. Рождественский обед, и он снова стоит за фотоаппаратом. Странно, в этих снимках нет лица моего отца, он всегда лишь щелкал затвором. Наверное, радовался нашему счастью. Новый год и мой день рождения. Как много лет внутри серых карточек. Страница, за ней еще одна. И вот уже на фотографиях нет меня, лишь мама с братом. Я помню ту весну, когда отец ушел из дома и больше не вернулся. Среди фотографий семьи есть и мои снимки из колледжа, работы, школы. Так много памяти в небольшом дневнике, она бьет по разуму, заставляя циркулировать мысли, подобно крови, которая стремительно спешит по моим венам, разнося инфекцию смерти. И снова побежали цифры и буквы. Числа менялись между собой, дополняя мою историю новыми поворотами. Теперь я смотрел на них по-другому, лишь ненавидя свой пылкий характер. Странно, вся жизнь летит перед глазами, а я все еще жив. К черту!
          Со всей силы я швыряю альбом в бетонную стену, с которой сыплются мелкие камни. Роб будет вне себя от злобы, когда увидит, что я сделал с его драгоценной квартиркой. Мерзкий турок.
          Я пытаюсь встать с колен, но резкий приступ головной боли, заставляет мой разум кружиться, словно на детской карусели. Перед глазами мелькают размытые кадры, а я слышу, как мое сердце замирает, будто ведает тайну, за которую можно умереть. Оно так плавно замедляет свои удары, как бы намекая на скоропостижность моей жизни, на ее безысходность и полноправный тлен. Мощный кашель выталкивает из моих уст красные капли крови, что летят на ковер, разбиваясь на тысячи идентичных капсул. А мир продолжает спешить по моим зрачкам, удаляя меня из пределов комнаты. И вот я, уже готовый, лечу куда-то в горизонт, чтобы удариться об купол планеты, вырастив в своей душе сухой гербарий. Кажется, я даже чувствую его запах, аромат летней сирени, вкус осенней хвои, зимнюю свежесть. Бутоны раскрываются в груди, ломая мои ребра, чтобы легкие прокалывались, запуская в себя липкую кровь. Да, я снова начну задыхаться, а потом умру!
          Я закрываю глаза и падаю в кровать, словно проникая вглубь ее, подобно нырку в водную гладь, разлетаясь на тысячи капель, касаясь разумом дна, где все еще живет жемчуг, где умирает песок, задыхаясь в соленых волнах. Мир продолжает лететь вперед, и, кажется, что моя комната – баскетбольный мяч, оранжевый глобус, который крутится на одном пальце высоких профессионалов. И меня несет вместе с ним, пока в мелких черных полосах катаются поезда. Я слышу за окном их гул, но стараюсь не поднимать голову, чтобы не вырвать на грязный ковер. Пытаюсь нащупать ладонью телефон, в порыве безумия, мой разум просит о помощи. Номер. Длинные гудки. Я продолжаю бороться с ужасной болью! Ощущение, что меня выворачивает наружу, словно кто-то, сильными руками, тянет за ребра, чтобы кожа обернулась мышечными тканями и желчью.
          - Алло – послышался старческий женский голос.
          Я молчу, стараясь удержать слова, а так хочется рассказать о том, как мне больно, как страшно быть одиноким, чтобы мама успокоила меня, словно вновь вернувшись в мое детство. Стиснув зубы, мои уста связывает тишина, а после, редкие всхлипы.
          - Фил?
          Я нажимаю на кнопку, и ее голос остается в прошлом. О многом хочется сказать, но я уже мертв, мама! Мир останавливается, и я открываю глаза. Так хочется, чтобы из моего тело рос огромный дуб, который был у нашего дома, чтобы на нем виднелись качели из старой покрышки, а в воздухе витал запах пирога.
          Что делать в последний день? Может, снова напиться, затуманив свой разум алкоголем и мыслями, чтобы не было страшно умирать? Плохая идея. Закурил сигарету. Еще одну. Я долго дымил в потолок, отгоняя мысли от своего разума. Он слишком измучен доводами, чтобы бороться с ними, подобно старому льву в окружении десятка мерзких гиен. Впервые за долгое время я почувствовал легкость. По моему телу побежали маленькие волны ветра, словно я был горой, на которой росли бутоны великолепных роз, наполненные дождевой стихией. Они качались, сбрасывая капли, одаривая меня свежестью и легкостью. Я был свободен. Чувствуя, как вдоль моей кожи пролетают великолепные птицы, задевая меня своими перьями, заставляют смеяться от щекотки, улыбаться во встречи с неизведанным, радоваться падению в пропасть. За пределами тонкого стекла светило Солнце. Оно так нежно обнимало меня лучами, я вспомнил касания матери. Превосходно. Я даже слышал ее колыбельную, что она пела над моей кроваткой, когда я был совсем ребенком, чтобы засыпал и больше не плакал. Да. Тогда, жизнь была совсем другой. А сейчас? Ее нет. Я стал пульсом на стареньком мониторе, который должен упасть, прекратив рисовать графики больших промышленных предприятий. В них нет душ. Во мне тоже. Здесь мы похожи. Пожалуй, засоряем мир, не принося пользы. Чувствую холодную слезу, пока комната наполняется радостью. Она течет по моей щеке, оставляя за собой неровный штрих, как карандаш протыкает лепестки роз, как в хрупком разуме плачет ребенок. Я ощущаю давление внутри груди, будто там падают лифты. Грохот и треск. Могилы и кресты. Я и есть кладбище своих же надежд и мечтаний. И на надгробных плитах вырос мох, такой ласковый, словно сотканный из бархата, нежного, в котором умирают тысячи лиц, а руки дрожат, когда лопаются синие вены. Сердце замедляет ритм. Я проваливаюсь в бездну, где меня ждут усталые легкие, надутые до предела, в коих объятиях утопаю, будто кораблик в бесконечном море рифов.
          Что сделать в последний свой день? Что бы сделали вы? Я закрываю глаза и… умираю.
Мне за собой оставить тонкий след,
Как слепок лет, моей души печали,
И в океане тел, я до безумия уж слеп,
И мой корабль к берегам живых не причалит.