Овсяная каша

Михаил не любил овсяную кашу. После службы в армии многие парни перестают есть каши. Наедаются на службе, и потом хватает на всю жизнь. Михаила в армии кормили нормально, ел не только каши, но и кур, свинину, по праздникам им в полку даже коржики давали. Так что после армии овсяная каша была вполне любимым блюдом до тех пор, пока жена не начала готовить ее регулярно. Лет через пять совместной жизни он перестал ее есть, и просил больше ему ее не подавать.  Несмотря на все уговоры, предупреждения и отказы, наступал день икс, в который жена ставила на стол тарелку с овсяной кашей и заявляла, что овсяную кашу надо есть, потому что она очень полезная. Михаил злился, съедал, но просил, нет - требовал не давать ему больше ненавистную кашу. 
История с кашей напоминала ему художественный фильм «Глянец» с Юлией Высоцкой, в котором ей было строго настрого запрещено брать плюшевого хозяйского зайца. Молодая женщина наводила порядок в доме холостяка и получала очень приличные деньги. Она могла пить кофе, есть, что только захочет, смотреть фильмы на видеомагнитофоне, играть, если бы умела, на фортепиано. Она не могла только брать зайца. Это было почти единственное условие, которое она должна была исполнять. Но так устроен человек. Ему обязательно нужно съесть запретный плод. В райском саду Адам и Ева могли ведь тоже есть любые плоды. И только с одного дерева им запрещено было есть. Они съели и были изгнаны из Рая. Домработнице, несмотря на запрет, не давал покоя заяц. Она постоянно прятала его куда-нибудь. То он мешал ей наводить порядок. То он был грязный, и она убирала его с глаз подальше. Так продолжалось до тех пор, пока хозяин, наконец, не велел ей убираться вон.
 Кате, так звали  жену Михаила, эта история сильно не нравилась, потому что выходило не очень корректное сравнение. Когда ее сравнивали с принцессой Дианой, она терпела, но с домработницей  - это уж слишком. Жили они давно, больше тридцати лет. Вырастили двух дочерей. Старшая - была замужем и уже сама имела двоих детей – дочь-второклассницу и сына, который должен скоро пойти в первый класс. Младшая замуж не торопилась, но тоже была девицей вполне взрослой – окончила институт и работала юристом в частной фирме. Жила она вместе с родителями и потому завтракала вместе с ними.
Этот день начался как всегда. Михаил встал утром, прочитал молитвы, сделал зарядку, принял душ и сел к компьютеру. У него была небольшая рекламная фирма, в которой все текущие дела вела старшая дочь, а он работал дома. Размещал рекламу, договаривался с партнерами, вычитывал тексты – при нынешнем уровне коммуникаций можно было делать что угодно, не выходя из дома. Кстати, так  и было. Иногда Михаил не выходил из дома по три-четыре дня. Он так увлекался работой на компьютере, что «заработал» себе вполне серьезное заболевание. От малоподвижного образа жизни у него стало болеть плечо, и болезнь развилась настолько глубоко, что рука практически перестала действовать. Ее трудно было поднимать, трудно было завести за спину, трудно было крутить рулевое колесо у машины. Дело дошло до того, что в результате, Михаил стал водить автомобиль одной рукой.  Он периодически ходил в больницу, мазал плечо всевозможными мазями, «проколол» несколько курсов «Амбены», «Мильгамы» и других инъекций, но положение не менялось. Более того, рука продолжала умирать. И только после того, как он обратился в частную клинику, и три месяца походил на массажи и волновую терапию, в руку стала возвращаться жизнь. Однако она пока еще болела ночами. Особенно болела от упражнений, которые были рекомендованы в клинике. Но делать их было необходимо, чтобы вернуть руку к нормальной жизни.
Михаил сидел за компьютером, когда жена позвала его к завтраку. Заканчивался Великий пост, была страстная неделя, Великий вторник.  Семья сравнительно недавно начала соблюдать пост, потому опыта было маловато, и давался пост нелегко. Есть было не охота, но внутри постоянно проходила какая-то борьба. Не до конца был уяснен смысл поста. Не было привычки соблюдать его, потому вместо смирения он нередко вызывал гнев.
Вот и в этот раз Михаил, увидев на столе кашу, не смог скрыть реакции на лице.
- Овсяная каша, – немного растерянно объявила жена, когда он сел к столу. Наверное, как Ева не знала, зачем ела сама и подвигла Адама съесть запретный плод, как домработница не знала, почему ей не давал покоя заяц, Катя не знала, зачем она подает кашу человеку, который ее не ест.
- Малахов рекомендует обязательно по утрам есть овсяную кашу, - сказала она, явно обрадовавшись такому объяснению.
Малахов, ведущий телевизионной программы о здоровом образе жизни, вероятно, только что был «выключен» на кухне.
Михаил бы не отреагировал так резко, если бы жена не сказала о Малахове. Будучи по образованию журналистом, да еще радийщиком - Михаил окончил кафедру телевидения и радиовещания, - он не мог терпеть самодеятельности в эфире и в кадре. А именно на нее был спрос в последние пятнадцать лет в новой России. Телевидение выдавало на гора десятки малообразованных ведущих, которые говорили безграмотно, косноязычно, далеко не всегда умно. Многие ведущие были не только откровенно низкого образования, но и такого же интеллекта, и коллеги подшучивали над ними. Но эти-то ведущие и были любимцами публики. Одним из них был Геннадий Павлович Малахов. Сельский мужик из Ростовской области, собирающий травы, не имеющий никакого образования и, возможно, даже не окончивший среднюю школу, был всеобщим любимцем. Он и девица с накаченными губами собирали по утрам у телевизоров полстраны. Удивляло то, что в числе зрителей было немало вполне здравомыслящих людей. Катя была в их числе.
- Какой Малахов? – Спросил Михаил непонятно зачем. Он ведь прекрасно понял о ком идет речь. 
- Геннадий Павлович, - уже все понимая, тихо произнесла Катя.
И тут Михаил взорвался:
- Кто такой Малахов? – Закричал он. - Почему я должен на него равняться, чтоб ему пусто было. Академик нашелся… 
Дочь встала из-за стола и молча вышла. Она плохо чувствовала себя, потому что полночи промучилась из-за головной боли. Жена со слезами на глазах вышла следом. А Михаил понимал, что ничего уже не исправить, но не мог совладать с собой и продолжал кричать:
- Ведь совсем недавно, еще месяца не прошло, как на даче я говорил тебе, я просил тебя, не давать мне больше эту кашу. Тогда же я говорил, что пройдет две-три недели, и ты, как ни в чем не бывало, снова поставишь мне тарелку с овсяной кашей. И так и есть. Может, нужно один раз вылить эту кашу на тебя, чтобы ты запомнила, что мне давать ее не надо? Ты издеваешься надо мной? Ты можешь сказать, зачем ты даешь мне эту кашу? Ну, можно же просто ничего не давать.
В это время жена принесла холодную вчерашнюю вермишель и поставила ее перед Михаилом.
- Вот вермишель есть, если кашу не хочешь.
Михаил съел совсем немного, есть не хотелось совсем. Досада не отпускала. Он выпил успокоительную таблетку, попил воды и пошел к компьютеру, но работать не мог. Позвонили из турфирмы, уточнили насчет путевки, которую он заказал накануне.
 Настроение не улучшалось.  Может, молитва поможет.  Он начал читать «Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй мя, грешного. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй». Как же тяжело.
Он вспомнил, что дочь ушла не поев, и ему стало еще хуже. Значит, она сейчас на работе сидит голодная по его вине.  Почему она всегда старается подчеркнуть, как они плохо живут. Ведь по сути-то они вполне даже хорошо живут. И ссорятся не так уж часто. Но младшая дочь обязательно подчеркнет, если что-то у них не так. Старшая всегда старается уладить распрю, если она возникает. «Да ладно, папа.  Ну, чего ты? Не надо обижаться.» И ссора тут же угасает, не успев начаться. Младшая не утешит, не попытается примирить. Она демонстративно встает и освобождает поле для битвы, будто желая, чтобы ссора была посильнее. Михаил собирался даже написать ей об этом как-нибудь. Когда она переживала переходный возраст, чтобы исключить эмоции и передать только суть, Михаил часто писал ей письма, и тогда контакт был найден. Дочь любила читать книги, а значит, прочтет даже из любопытства то, что ей адресовано. В разговоре она могла сидеть с отсутствующим видом, и было непонятно, слушает она или летает в облаках. Михаила это начинало злить, и он мог взорваться и не сказать того, что хотел сказать, считая, что она его не слушает. Письма же дочь безусловно прочитывала и даже кратко отвечала на них. С тех пор Михаил иногда пользовался этим способом, чтобы изложить ту или иную мысль. Он создал файл для письма и начал писать: «Здравствуй, Ленуля». Почему «здравствуй»,  подумал он. Мы ведь уже виделись. «Ку-ку, Ленуля», - написал он. Тоже не понравилось. Нет, не пишется.
Михаил склонил голову на руки. Ему казалось, что никто его не любит. И оттого было слишком горько. Душа скорбела. Наверное, потому так тяжело, что Великий пост. А он еще умудрился поругаться. Он попытался представить, что же Господь делал в Великий Вторник. Завтра Иуда Его предаст. Завтра же Его арестуют и будут допрашивать. Завтра апостол Петр отречется от него.
Михаил представил костер, горящий на площади у ворот, греющихся людей, среди которых Петр, римских воинов, прогуливающихся вдоль каменных стен. Конечно, Петру было страшно. Попробуй-ка скажи, что ты ученик, когда Учителя бьют, кидают на землю, потом поднимают и уводят, браня и избивая. Как же тяжело это наблюдать. Как нелегко сознаться, что ты с Ним.
Михаилу тоже тяжело. Почему ему так тяжело? Не всегда же ему было плохо. Напротив, он всегда ощущал над собой покрывало, оберегающее его от невзгод. Всегда был он человеком счастливым,  всегда был уверен в успехе. И вся жизнь складывалась именно так. Не было такого желания, которое бы ни сбывалось. Михаил был уверен, что захоти он персональный самолет, был бы у него и самолет. Но ему всегда удавалось сдерживать свои желания, чтобы не зайти в своих грехах слишком далеко. Он сознательно не пошел в политику, чтобы не нацеплять грязи вместе с большими деньгами, сознательно избежал славы, боясь ее тяжкого бремени. Михаил всегда был убежден, что только семья может сделать человека по-настоящему счастливым. Он был твердо убежден, что если нет у человека семейного счастья, то нет у него счастья вообще.
Жизнь его, однако, была не сразу гладкой и счастливой. Не было семнадцати, умерла мама. Через пять лет не стало отца. Техникум, ночные разгрузки вагонов, чтобы заработать на хлеб. Армия. Госпиталь, в котором они молодые ребята, выпрашивали хлеб у девушек, за которыми могли ухаживать. Это было страшно унизительно. А сколько пришлось пережить ему, когда он строил семью. Он делал все, чтобы жена и дети не нуждались. И ему казалось, что многое удалось.  Семья жила в просторной квартире, дети учились в хорошей школе, ездили за рубеж, окончили одна - МГУ, другая - институт.
- Что я получил за свои труды? – Думал Михаил. - Все теряет смысл, если жена и дети несчастны. Но почему я решил, что они несчастны? В конце-концов, что, собственно, произошло? Ну, накричал. Не ударил же. Может, уладится все.
Михаил вдруг взглянул на случившееся сторонним взглядом. Человеку поставили кашу, которую он не любит. Ну и что? Не ешь, и все дела. И почему я не люблю эту чертову овсяную кашу? Надо бы в следующий раз поесть ее без предубеждения. Едят же люди. И этот Малахов. Почему-то же он ее хвалил. Пусть он не слишком интеллектуальный, но не сам же он про эту кашу придумал, прочитал, наверное, где-то. Может, потому история эта произошла в Великий вторник, чтобы я был более терпим к жене, к тому же Малахову. Может, он не так и глуп, как мне кажется. Ведь если он неправильно ставит ударения и говорит Хгаля вместо Галя, это же ничего не значит. А что тогда значит? Значит то, что скоро заканчивается Великий пост, что скоро будет Пасха. И будет новая жизнь. Господи, прости мой гнев. Катя, и ты прости меня. Только овсяной каши больше не надо. Хорошо? Не люблю я ее.   
Май 2008 г.