Марк Олден - Дай Сё. Глава 2

В современном Токио все еще можно найти храмы, посвященные Инари, богу риса, и белым лисицам, его посланникам. 
Большинство из них принадлежит бизнесменам и промышленникам; сюда они приходят помолиться об урожае - денежном, а 
не рисовом. На перенаселенных окраинах города дешевые дома и деревянные лачуги построены на месте рисовых полей и 
здесь все еще проводят та-асоби, ритуал плодородия.
Здесь, перед старым синтоистским храмом, в холодную февральскую ночь старики в белых кимоно укладывают на землю 
четыре бамбуковых шеста и протягивают вокруг них соломенную веревку. Этот круг, в центре которого стоит большой 
барабан, символизирует священное рисовое поле. Скоро придет весна и боги покинут свои горные дома и придут жить на
 рисовых полях. На них будут нападать демоны и прочая нечисть, и ритуал та-асоби должен помочь богам в этой
борьбе.
Внутри священного круга старики взрыхляют землю мотыгами. потом один из них начинает бить в барабан, а остальные 
танцуют и стучат бамбуковыми палками, будто отгоняя птиц.  Все это сопровождается пением молитвы. Наконец в круг 
вводят четырех маленьких мальчиков, играющих роль саотоме, девушек, сажающих рис. Под крики и хлопанье в ладоши 
мальчиков подбрасывают над барабаном.  Так заканчивается ритуал.
Этой пантомимой японцы касаются обоих половинок человека - плоти и духа, тела и души, материальной и 
метафизической. Жизнь и смерть, бог и человек, добро и зло, старое и новое - все это образует непрерываемый круг, 
вечное действо, у которого нет ни конца, ни начала.
Есть и еще один ритуал, имеющий отношение к рису. Он проводится единожды в год,  тайно, одним человеком. Ритуал 
происходит в сердце Токио, в виду роскошных отелей, небоскребов и ночных клубов. Человек, совершающий его - сам 
император; он возделывает маленькое поле  в глубине обнесенных стеной садов своего дворца. Этот ритуал 
подчеркивает неразрывную связь между суматошным настоящим Японии и ее кровавым прошлым.
Вскоре после восхода солнца двое мужчин, в руках которых были черные кожаные футляры, в каких кендоисты носят 
свои мечи, вышли во двор замка Икуба. Одного звали Кон Кемпати, и он был одним из самых знаменитых и скандальных 
кинорежиссеров в Японии. За ним шел Зензо Носака, богатый промышленник, пользующийся влиянием и уважением в мире 
зайкаи, большого бизнеса. Оба были одеты в летние кимоно и гета, деревянные сандалии, которые стучали по каменной 
кладке пока мужчины пересекали двор по направлению к саду.
Красоту саду придавали отполированные черные валуны, застывшие полукругом на песчаной площадке, которая должна 
была изображать озеро. В отдалении расположился додзё, фехтовальный зал, и маленький бамбуковый храм, на алтаре 
которого лежали круглое зеркало и меч, символы мудрости и отваги богини солнца Аматерасу, чьими потомками 
считались правители Японии. На входе была натянута соломенная веревка,  чтобы не впустить внутрь злых духов.
Кенпати и Носака в молчании поклонились и проследовали в додзё. Первым внутрь ступил режиссер, которому не 
терпелось начать поединок.
Замок Икуба, принадлежащий Кенпати, стоял на холме между скоростным шоссе и парком в Синдзюку, токийским Гринвич 
Виллидж. Элегантные бутики, кинотеатры, бани и джаз-клубы этого района притягивали людей искусства, геев, молодежь
 и гангстеров-якудза.
Ров замка давным давно зарос травой, но во дворе любивший роскошь Кенпати построил плавательный бассейн, два 
домика для гостей, собственный кинотеатр на семьдесят пять мест и даже маленькую студию. В окружении сада стоял 
сам замок - трехэтажное белое здание, один из корпусов которого был построен вокруг прудика с узким мостом 
красного дерева. Раньше этот мост четыреста лет находился в замке Хидейоши в Осаке. Конюшни заменили гаражи, в 
которых стояли британский "морган", "мерседес", "дэймлер" 1929 года выпуска, серебристый "роллс-ройс", "линкольн 
континентал" и несколько мотоциклов.
Из старых зданий остался только сам замок и додзё, в котором когда-то тренровался Бенкаи, телохранитель князя 
Сабуро.
В дверях Кенпати обернулся и взглянул на вздымающуюся в сердце города Токийскую башню, алую в лучах восходящего 
солнца. Через несколько часов башня, почти на двадцать метров выше Эйфелевой, будет скрыта в облаках густого 
смога. Загрязнение воздуха в Токио было настолько серьезным, что в течении дня его уровень высвечивался на 
специальных экранах на улицах города.
Кенпати помнил, что в детстве мог увидеть далекую гору Фудзи из любой точки в Токио. Тогда воздух был чистым, 
земля почитаема и любима. С тех пор все изменилось. Сегодня  священная снежная вершина Фудзи и синее небо над ней 
почти все время застилал дым тысяч фабрик и выхлопные газы миллионов автомобилей и грузовиков. Дикие цветы и 
маленькие, слабые животные гибли.
В последние годы Кенпати с возрастающим гневом понял, что духовное банкротство страны было вызвано влиянием 
Запада, алчностью японских бизнесменов и их заграничных коллег, распостранением американской культуры. Он 
возненавидел современную Японию и тех, кто довел ее до нынешнего состояния, и несколько месяцев назад решил, что 
накажет этих людей. Его ответ будет ответом самурая - смертельным и кровавым.
Кон Кемпати, черноволосый человек с карими глазами и шрамом, тянущимся от левого уха к скуле, был невысок - чуть 
выше метра семидесяти. Из-за шрама женщины находили его лицо с полными губами привлекательным и жестким. Для 
тридцативосьмилетнего человека он был в отличной форме, худ и мускулист, благодаря годам тренировок по развитию 
тела, карате и кендо. Он видел себя самураем, воином, в одиночку противостоящим упадку нравов и традиций, 
основанных на бусидо, коде чести, верности и отваги и путем этой борьбы идущим к славе.
Экстравагантный Кенпати любил сочетать театральную наигранность с единоборствами и бусидо; устраивая приемы и 
вечеринки, он облачался в кимоно, вешал на пояс дай-сё, два меча, надевал золотые браслеты и темные очки.
Хотя он был женат, Кенпати не скрывал свое увлечение оннагата, мужчинами, игравшими женские роли в театре кабуки. 
В заметке о приеме, на котором Кенпати напился и вместе со своим любовником-оннагата в щепки разнес столик у 
бассейна мечом, один критик написал: "Эсхил был прав. Преуспевший дурак - наказание для общества. Если кого-то и 
можно назвать ослом в львиной шкуре, то это наш господин Два Меча."
В этом контексте "два меча" были намеком на бисексуальность Кенпати.
Его фильмы взяли два "оскара"  вдобавок к нескольким наградам на кинофестивалях в Азии, Европе и Южной Америке. 
Картины Кенпати завораживали и держали в напряжении сочетанием насилия и эротики. Его "темный" стиль сделал 
Кенпати культовой фигурой от Токио до Беверли-Хиллс. Он был бесцеремонным и харизматичным, интеллектуал с 
замашками гангстера, принимавший богатых и знаменитых в своем восемьсотлетнем замке, как средневековый даймё.
Одаренный и разносторонний Кенпати был кроме того актером, поэтом, драматургом и композитором; он жил на полную 
катушку, отдаваясь работе и удовольствиям. Секрет счастья, считал он заключался в том, чтобы успеть сделать не 
все, что можешь, а все, что бы тебе хотелось. Сейчас, в зените карьеры, он работал над своим первым фильмом, 
финансируемым из Голливуда, в котором должны были сняться японские и американские актеры. Этот фильм, хвастал 
Кенпати, должен был стать его шедевром. Только он сам и горстка доверенных приближенных знали, что это будет его 
последней работой.
По ее завершении Кенпати собирался совершить сеппуку.


Три месяца назад, когда Кенпати все еще колебался, какой из трех предложенных ему фильмов станет его последним, он
 посетил особняк Носаки, расположенный неподалеку от императорского дворца. Носаке было восемьдесят два года, но
он  был в отличной форме и сохранял ясность ума - маленький седой человек, хладнокровный и расчетливый, с
повадками  кота. Один из самых могущественных и беспощадных воротил большого бизнеса, он считал врагов своих
интересов  врагами всего человечества.
Потомок одного из приближенных Хидейоши, Носака был патроном Кемпати. В начале карьеры режиссера Носака 
финансировал его работы. Когда Кенпати оказался замешан в громком скандале, деньги и влияние промышленника спасли 
его он шантажа, публичного унижения и тюрьмы. Искусный фехтовальщик и коллекционер самурайских мечей, он 
познакомил Кенпати с кендо, и даже сейчас побеждал его в поединках. По традиции, заведенной между старшими и 
младшими самураями, Носака и Кенпати однажды были близки.
За всю свою жизнь Кенпати никогда не бежал от вызова. Смелость, даже безрассудность, принесли ему богатство и 
славу и спасли от краха и позора. Оставалось лишь сеппуку, последний и главный вызов. Ему нужна была помощь
Носаки, и  Кенпати знал, что лестью он ее не добьется. Лесть могла подействовать на слабака, а Носака слабаком не
был. Для  того, чтобы его план сработал, Кенпати должен был убедить патрона, что его замысел принесет Носаке
выгоду.
 - Вначале о моей смерти, Носака-сан. Это будет великая смерть, которая послужит великой цели. Канси, самоубийство
 из протеста и осуждения. Хай. Я протестую против того, чем стала Япония, и умираю, чтобы пробудить ее дух. Я
отдаю  свою кровь, чтобы спасти Японию от Америки. Кто-то должен шокировать и устыдить нашу страну, заставить ее 
измениться. Я открою свой хара и потрясу Японию так, что она захочет вернуться к имперскому величию, которым 
обладала в прошлом.
Он закрыл глаза.
 - Святость императорской семьи стоит того, чтобы умереть за нее. Пусть моя смерть вернет императору его прежний 
статус. Пусть он вновь станет символом власти небес, богом не земле. Япония не сможет возродиться, пока императора
 считают обычным смертным. Слава, Носака-сан. Лишь кровь и смерть могут принести славу.
Пальцы Носаки пробежали по нити маленьких черных жемчужин у него на шее. Он пристально взглянул на Кемпати через 
монокль. Носака, потомок самураев, относился к смерти философски. Смерть была отдыхом, сном в вечной ночи, 
которого было не избежать.
Счастлив человек, который знает, когда умереть. Но был ли Кенпати-кун таким человеком?
Режиссер налил чай в две чашки и протянул одну из них старику. Носака многое дал ему, направлял и помогал и в 
развитии карьеры, и в личной жизни. Но он не мог исправить то, о чем, Кенпати всегда жалел. Он жалел, что не 
родился самураем. Жалел, что пришел в мир слишком поздно и не сражался за Японию в последней великой войне.
Кенпати преклонялся перед императорской семьей и в то же время ненавидел ее за то, во что она превратилась со
времен американской оккупации. Считал позором то, что принц, наследник трона, женился на простолюдинке. Любить и
ненавидеть одновременно было не ново для Кенпати.
Главной же идеей-фикс режиссера было сочетание смерти с красотой и юностью. Он был одержим поиском пути, который
позволил бы сохранить красоту перед лицом мудзё, течения времени и необратимыми изменениями. И выход был найден -
красоту можно было сохранить навеки, умерев молодым. С тех пор он романтизировал смерть, кровавую смерть, в своих
работах и в жизни. Для Кенпати не было ничего прекраснее смерти юных.
Ни для кого не было секретом, что Кенпати был помешан на собственной красоте. Он занимался физическими упражнениями
каждый день, постоянно разглядывал свое лицо и тело в поисках несовершенств, и если таковые были найдены, он
приходил в ярость и начинал заниматься еще усерднее. Его красота и привлекла к нему Носаку. Для промышленника
Кенпати был сыном, учеником, любовником. Носака никогда не любил ни одного мужчину или женщину, как любил
чувственного Кенпати. Толко они двое знали, какую боль приносила бизнесмену эта одержимость; он практически стал ее
рабом.
Режиссер знал что Носака, с его мудростью самурая, одобрит идею сохранения его, Кенпати, красоты через сеппуку.
Лучше помнить то, что любил, прекрасным, чем смотреть, как красота медленно увядает.
Носака же знал, что в один прекрасный день Кенпати аукнется его распутный образ жизни; за удовольствием всегда
приходят страдания, а действие равно противодействию. Носака, в отличие от Кенпати, был одним из тех редких людей,
который знал, какого это - стареть.
Пришло время, чтобы предъявить Носаке причину помочь Кенпати в его большом плане.
 - Носака-сан, мне стало известно, что американец Джуд Голден умирает. По этой, а также по другим причинам, о
которых я расскажу вам, я прошу помочь мне возродить Лигу Кровавой Клятвы.
Ошеломленный Носака резко потянул за нить жемчуга, отчего маленькие блестящие шарики разлетелись по соломенным
подстилкам. Чтобы успокоиться, он устремил взгляд на стену, где висела его коллекция цуба,  круглых гард 
мечей. Кенпати восторженно наблюдал, как затуманиваются глаза старика, и знал, что происходило с Носакой. Годы
осыпались, как листки календаря; он был снова молод, младший офицер Кемпай Тай, печально известной военной
полиции. На дворе были тридцатые, самое жестокое и богатое событиями время в истории Японии. Страна превратилась в
фашистское государство, которым правила военная элита, открыто готовящаяся напасть на Китай и вынашивающая планы
войны с  Британией и США. Военные контролировали императора, проводили жесткую внешнюю политику и мечтали об
империи, которая бы простиралась через всю Восточную Азию и Тихоокеанский регион.
Поддерживающие эту мечту люди вроде Носаки с помощью богатых олигархов и бывших военных основывали тайные
организации. Белые Тигры, Общество Черного Дракона и Лига Кровавой Клятвы были лишь несколькими из таких групп,
действующих отдельно от государственных силовых ведомств, и наводящих на людей больше страху, чем силовики.
Официально являясь культурными обществами, кружками патриотов и секциями восточных единоборств, на деле эти
организации занимались шпионажем, шантажом и убийствами. Их жертвами становились лидеры профсоюзов, журналисты,
иностранные дипломаты, политики-либералы, бизнесмены.
Носака, опытный фехтовальщик и дзюдоист, помог основать Лигу Кровавой Клятвы. Щедрые пожертвования от бизнесменов
правых взглядов и его собственные лидерские способности позволили ему набрать в ряды Лиги лучших бойцов из токийских
додзё и превратить ее в одну из сильнейших шпионских и террористических организаций в Японии.
По окончании войны связи Носаки с Лигой  и его жестокость к военнопленным в бытность его офицером Кемпай Тай
привели его на скамью подсудимых. Американская команда обвинения, во главе которой стоял Джуд Голден, добилась
вынесения ему смертного приговора. Приговор, однако, так и не был приведен в исполнение.
С помощью боевых искусств Носаке удалось обмануть смерть, которая забрала много его товарищей. Дзюдо и кендо
закалили его тело, дух и волю. В то время, как другие пресмыкались перед оккупантами, он стойко переносил побои,
одиночное заключение и голод, которым его морили, чтобы сломить.
Несмотря на это, суд и заключение означали потерю лица. Человека, которого Носака считал виновным в этом и
которого он никогда не простил, звали Джуд Голден.
Лига Кровавой Клятвы. Время не смогло стереть эти воспоминания.
Когда Носка вновь взглянул на Кенпати, его лицо было непроницаемо, как маска. Режиссер занервничал; он боялся,
любил и нуждался в старике. Под этим взглядом он чувствовал себя слабым и уязвимым. Кенпати нагнулся и стал
подбирать рассыпавшиеся жемчужины.
 - Чего ты боишься? - спросил Носака.
 - Я хочу смыть позор, которым американцы покрыли вас, Носака-сан. Я...
 - Знаешь, мне легко обмануть людей, которые думают, что обманывают меня. Все эти годы ты мог расчитывать на мою
помощь и расположение, и ,несмотря на то, что иногда я нахожу твою вопиющую самовлюбленность утомительной, я не
отвернусь от тебя и на этот раз. Но не пытайся манипулировать мной.
 - Простите, Носака-сан, - прошептал Кенпати, опустив глаза. - Я говорю правду о Джуде Голдене, но вы правы насчет
меня, как обычно. Я очень боюсь старости, болезней, угасания. С каждым днем  я боюсь их сильнее и сильнее. Не могу
смириться с мыслью, что каждый прошедший день приближает их. Я хочу умереть от своей руки, в выбранное мной самим
время. Смерть страшит меня меньше, чем старость. Приняв это решение, я обращаюсь к вам с просьбой о помощи.
Он поднял взгляд.
 - Я хочу, чтобы до моей смерти Лига убила десять человек.
Он ожидал ответа; ответа не последовало. Он продолжал:
  - Вы знаете этих людей. Это враги Японии - некий журналист, политики и бизнесмены, деятельность которых ни вы,
ни я не одобряем. Некоторые из них сейчас в Японии, некоторые в Америке и Европе. Я обвиняю их в том, что они
превратили нашу страну в продажный, загаженный придаток Запада.
После паузы Носака произнес:
 - Пожалуйста, положи жемчужины в пустую чашку.
Он снял монокль, осмотрел его и взглянул на режиссера.
 - Если я откажу тебе в помощи, ты не отступишься от своего плана?
 - Нет.
 - Понимаю. Ну что ж, мы оба знаем человека, способного на убийство, не так ли?
Кенпати поклонился; он знал, что замечание Носаки несло в себе зловещий смысл. Старик был одним из немногих, кто
знал, что в прошлом  Кенпати убил двоих человек - одного в драке, другого во время тайного ритуала.
Носака поднял чашку и стал задумчиво перебирать жемчужины.
 - Люди, которые прячутся за высокими стенами и спинами телохранителей и считают, что каждое их слово - абсолютная
истина, которую должны принять все. Опасность для Японии в прошлом и настоящем. В свое время я повторял те же
слова, что сейчас говоришь ты, и верил в них так же искренне, как, мне кажется, и ты веришь.
Носака взял из чашки жемчужину и начал перекатывать ее между пальцами.
 - Мы, Лига, были бесстрашны. Нам придавало смелость знание, что нет деяния более славного, чем смерть за Японию.
Мы верили в геба, культ небесной ярости, и считали, что умерев в бою, станем звездами в созвездии Ориона.
Он взглянул в чашку с жемчугом, будто наблюдая в ней прошлое и будущее.
 - Мы были героями и цель у нас была одна - вознести славу Японии выше звезд. Да, выше. Это было, скажу я тебе,
великое время. Никогда я не чувствовал себя таким сильным и живым, как во дни Лиги. Я часто вспоминаю их, особенно
теперь, когда я стар и приближаюсь к концу жизни. Мне тоже пришла пора готовиться к тому дню, когда боги
перережут шнур, которым я привязан к колесу жизни и смерти.
Он посмотрел на Кенпати.
 - Есть дела, которые я не хотел бы оставить неоконченными.
В голосе режиссера послышались вызывающие нотки:
 - Трое американцев приговорили вас к смерти. Джуд Голден был их лидером. Я не забыл их имена.
Носака отложил чашку в сторону.
 - Мы прощаем, когда нам это кажется возможным. В мои планы прощение никогда не входило. Человек может закрыть
глаза на все, кроме воспоминаний. В день, когда меня приговорили к виселице, я поклялся, что убью этих троих. Эта
клятва помогла мне выжить. Хай. Как только я произнес эти слова, то понял, что  смерть не придет ко мне, пока я не
избавлюсь от Джуда Голдена, Сальваторе Верны и Дункана Айви.
Он взглянул поверх плеча Кенпати на висевшую на стене хора-гай, большую раковину, в которую сотни лет назад
военноначальники трубили, поднимая своих солдат в атаку. Враг вчера, друг сегодня. По прихоти судьбы Носака и его
обвинители были вынуждены стать союзниками, когда Япония и США объединились против давнишних врагов Страны
Восходящего Солнца, Китая и России. Внезапно его опыт в шпионаже понадобился Америке, увязшей в корейской войне, и
Японии, опасавшейся распостранения коммунизма в стране.
Приговор смягчили, а потом Носака был освобожден по амнистии и преуспел в бизнесе. Трое американцев даже стали его
деловыми партнерами. Один из них был влиятельным профсоюзным лидером в Нью-Йорке; другие двое -  банкирами. Все
трое, продажные и алчные людишки, не подозревали, что в своих мыслях Носака уже убил их тысячу раз. Приближающаяся
смерть Голдена стала острым напоминанием, что у Носаки все еще оставались незаконченные дела. Он рисковал
предстать перед богами и ничего не иметь, чтобы показать им, кроме пустой клятвы.
Взгляд Носаки вернулся к Кенпати. Черты его кошачьего лица стали хищными.
 - Говоришь, Джуд Голден умирает. Откуда у тебя эта информация?
 - От Джен, его дочери. Она продюсер фильма, над которым мне предложили работать. Сьемки будут проводиться здесь,
на Филиппинах и в Гонконге. Вчера она должна была прилететь в Токио, чтобы обсудить со мной некоторые детали, но в
последний момент отменила встречу. Ее отца забрали в больницу. Что-то серьезное с сердцем.
Носака закрыл глаза и сидел неподвижно, положив руки на бедра. Кенпати молча ждал. Наконец старик пробормотал:
 - Прими предложение американцев.
Он согласен мне помочь, в восторге подумал Кенпати. Он поклонился.
 - Да, сенсей.
 Носака открыл глаза.
 - Я хочу, чтобы ты представил мне список людей, достойных принять участие в этом деле. Это должны быть настоящие
воины. После того, как я проверю всю их подноготную, мы перейдем ко второму этапу. Кроме того, мне нужны имена
тех, кого ты хочешь убить. Мы начнем собирать данные о них. Когда мы нанесем удар, все должно быть выверено до
мелочей...  А твое сеппуку, когда ты собираешься его совершить?
 - Как только закончу мой последний фильм, мой шедевр.  После окончания съемок я предложу свою жизнь Японии.
Носака слегка поклонился.
 - Пусть все будет как положено по традиции. Вино, свидетели, рукоять меча, обернутая белым и прочее. Самое
главное, с особой тщательностью подойди к выбору кайсяку, того, кто окончит твои страдания до того, как они станут
невыносимыми. Это очень важная роль, которую должен исполнить искусный мечник и настоящий буси.
С кружащейся от радости головой Кенпати ответил на поклон. Комната вдруг превратилась в метеор, несущий его к
вечной, неописуемой радости.
Но затем... буси. Это слово, вылетевшее из уст старика заставило его содрогнуться. Почему-то Кенпати стало
страшно.
 - Соглашаясь помочь тебе, - сказал Носака. - Я не даю тебе разрешение валять дурака за мой счет. Ты будешь
беспрекословно следовать моим указаниям. Понятно?
 - Хай, сенсей.
 - Ни одна истина не станет твоей, пока ты не испытал ее на себе. В тюрьме мне пришлось раскрыть всю силу своего
духа, иначе я бы умер от рук американцев. Я освободил силы, скрытые в моей душе. Такие силы скрыты в душе каждого
человека, но не все их ищут. Ты должен сделать то же, что и я. Ты должен дотянуться за пределы возможного и тем
закалить и укрепить свое тело, душу и волю.
 - Каким образом?
 - Бусидо. Ты должен практиковаться в кендо и карате и заниматься медитацией зазен. Взгляни глубоко в себя, в свою
душу, постигни смерть и обрети бесстрашие. Важнее всего, найди способ коснуться вселенского разума, частицами
которого являемся все мы. Только так ты сможешь найти того, кто станет твоим кайсяку.
Носака вздохнул.
 - В прошлом человек должен был заниматься зазен по крайней мере десять лет прежде, чем ему можно было начать
изучать боевые искусства. Ах, воины минувших дней. Их железная воля могла обрушивать горы, по их слову высыхали
моря. Какова первая истина Зен?
 - Нет единства или Единого, Единый - это Все, и все едино. Но Все остается Всем, а Единый остается Единым.
 - Знание и действие - суть одно. Все твои прошлые жизни соединены в Едином. Тело и дух должны действовать, как
одно целое...
Кенпати, вне себя от волнения, еле слышал слова Носаки. Как в тумане он смотрел, как старик подходит к сосновому
сундуку, поднимает крышку и извлекает на свет несколько предметов. Затем Носака вновь был рядом, протягивая ему
что-то.
 - Меч Бенкаи, - сказал он, передавая клинок режиссеру.
Глаза Кенпати широко раскрылись
 - Нож Сабуро. Им Бенкаи совершил сеппуку четыреста лет назад. Это жемчужины моей коллекции. У этих клинков есть
своя душа. Они дали мне силы добиться успеха в жизни. Я отдаю их тебе. Носи это оружие с честью и никогда не
забывай о славе и чести, которыми оно покрыто. Когда будешь медитировать, всегда держи его рядом.
Кенпати, в глазах которого стояли слезы, смог только кивнуть.
 - А теперь это, - Носака протянул ему маленькую лакированную шкатулку черного цвета. Края ее были украшены
серебром и золотом, крышка - шероховатая на ощупь. - Положи руку на крышку. На нее нанесен прах Бенкаи.
Глаза Кенпати закрылись. Его била дрожь.
 - Не открывай ее. - приказал Носака. - Сначала очисти себя. Будь достоин своего кайсяку. Ты узнаешь его - он
скажет тебе, что находится в шкатулке, не заглядывая внутрь. Его приведет к тебе содержимое шкатулки. И не смей
ослушаться меня. Если ты это сделаешь, я сразу же узнаю об этом и навсегда отвернусь от тебя.
 - Хай, сенсей.
 - Если тебе придется убить, чтобы сохранить шкатулку, сделай это без колебаний.
 - Хай.
 - У тебя мало времени. Занимайся бусидо так же усердно, как я делал это, когда был в тюрьме. Обратись духом к
самураям прошлого и моли их о помощи. Пусть души этих воинов выберут твоего кайсяку. Верь, и они придут к тебе. -
он улыбнулся, вспомнив, чего достиг в тюрьме, пребывая в тени смерти. - Я покажу тебе, как с помощью пути меча 
укрепить дух. Я покажу тебе, как найти скрытые внутри силы.
Кенпати открыл глаза, сжимая шкатулку мертвой хваткой. И сам не зная, откуда приходят к нему слова, выдохнул:
 - Бенкаи придет ко мне и станет моим кайсяку. Он поможет мне обрести славу и честь.

Додзё замка Икуба. Кенпати не стал ничего менять здесь, и оно выглядело так же, как во времена Бенкаи. Здесь не
было замков и электричества; источниками света были два окна и полдюжины бумажных светильников на голых стенах.
Еще на стенах висели список имен древних оружейников и два рисунка, изображающие птиц. Они были написаны чернилами
 самим Бенкаи. Над входом - кожаные и деревянные ножны, покрытые потрескавшимся от времени лаком.
Это было место, где пахло потом и соломой, а в воздухе витал холод прошлого.
Носака и Кенпати сидели посреди додзё, друг против друга. Эта позиция формального коленопреклонения называлась
сейза - ягодицы на пятках, прямая спина, руки на бедрах. Поверх формы для фехтования, хлопковой куртки и широких
черных брюк, на них были защитные доспехи из тяжелого черно-синего хлопка, покрывающие живот и бедра, блестящий
черным лаком нагрудник из бамбука и кожи; шлем со стальным решетчатым забралом. Руки до локтя были защищены
кожаными перчатками.
Левой рукой оба потянулись за шинайем, легким бамбуковым мечом метровой длинны, который почитался так же, как и
настоящие стальные мечи.
Они поднялись и поклонились друг другу, держа мечи за рукоять у бедра, будто в ножнах. Несколько секунд они мерили
друг друга взглядами, а затем опустились в глубокий присед. Носака и Кенпати медленно извлекли оружие из
несуществующих ножен, и, перехватив рукоять двуручным захватом, правая рука над левой, скрестили мечи.
Лицо Кенпати было покрыто бисеринками пота; на лбу пульсировала жилка. Зазен, медитация, не помогала ему
расслабиться. Он был взвинчен после тяжелой недели на сьемках своего фильма, который назывался "Юкио", "Плавучий
мир". Носака же недавно вернулся из-за границы, куда он летал по делам. Это был их первый бой за две недели, и
Кенпати должен был хорошо себя показать.
Режиссера все больше и больше злила черная шкатулка. Он хотел открыть ее сейчас, сегодня же, но не решался,
опасаясь гнева Носаки. Недели занятия бусидо, включавшие в себя многочасовую медитацию, сделали его вспыльчивым и
беспокойным. В тайне от Носаки Кенпати продолжил употреблять наркотики, считая, что они помогают расслабиться при
медитации.
Во сне Кенпати, измученный долгими часами на съемочной площадке и утомительными занятиями единоборствами,
заглядывал в темные провалы своего разума и видел зло во всей его красе и уродстве. Во сне он упивался абсолютной,
ужасающей свободой.
Проснувшись, он спрашивал себя, не было ли безумием ожидать, что кто-то сможет описать содержимое шкатулки, не
заглядывая в нее.
В додзё, в мерцающем свете бумажных ламп, двое мужчин медленно сходились, бросая на пол темные тени. Меч Бенкаи и
нож Сабуро покоились на маленьком столике у дверей. Когда отблески света падали на ножны, казалось, что
изображенные на них красные драконы извиваются по черному лакированному дереву.
Шинай каждого был направлен в горло противника. Спина прямая, голова поднята, локти у груди.
 - Начнем, - мягко сказал Носака.
Они поднялись, выставив правую ногу вперед и держа меч на уровне глаз противника, чтобы закрыть ему поле обзора.
Вначале глаза, говорил один из знаменитых фехтовальщиков прошлого; затем ноги. Глаза позволяли  определить
слабости врага, его страх, его технику, его дух. Быстрота ног давала возможность атаковать с внезапностью ястреба.
В кендо было семь целей, по которым наносились удары - левая и правая сторона головы; забрало шлема; запястья и
левая и правая сторона нагрудника.
Кенпати атаковал.
Он рванулся вперед, держа шинай над головой, затем обрушил его вниз, целясь в левый висок Носаки. Старик легко
отбил удар. Не останавливаясь, Кепати взмахнул мечом и попытался достать правое запястье патрона, затем его левый
бок. Вновь Носака блокировал удары, отойдя по дуге вправо и увеличивая дистанцию между ними.
Закричав, Кенпати продолжал наседать. Под градом быстрых, сильных ударов и тычков Носака отступал, ставя блоки,
уклоняясь, а потом отбил очередной взмах шиная Кенпати, шагнул влево и легко поразил режиссера в правый бок.
Кенпати с трудом сдерживал гнев. Он ткнул мечом в горло Носаки. Тот снова сделал шаг в сторону и легонько ударил
Кенпати по руке. Пока режиссер поворачивался, у Носаки было время чтобы просчитать его следующие действия; он
парировал удар, отвел меч Кенпати вверх и секунду спустя вновь обрушил свой шинай на правый бок противника.
Кенпати вновь бросился в атаку. На этот раз его меч был отбит книзу и влево. Он не успел заметить взмах шиная
Носаки, но в следующее мгновение почувствовал бамбуковый наконечник у своего горла.
 - Терпение, - сказал Носака и отступил назад.
Терпение. Кенпати вспомнил слова, которые Носака заставил его заучить много лет назад, слова, сказанные великим
Хидейоши своим наследникам: "Те мужественны и сильны, кто знает, что такое терпение. Быть терпеливым означает
сдерживать свои порывы." Режиссер нехотя снизил темп схватки, продолжая атаковать, но не пытаясь пробить слабину
там, где ее не было, как его учили на недавних тренировках бойцов Лиги Кровавой Клятвы.
Его удары стали сильнее, точнее; стали чаще достигать цели.
Кенпати и Носака сошлись нос к носу, мечи скрещены на уровне пояса; Носака вытянул руки, пытаясь оттолкнуть
режиссера и отступил сам. Он высоко поднял меч, и пользуясь этим, Кенпати быстро ударил в забрало шлема.
Окрыленный удачей, Кенпати вновь атаковал и нанес три удара в голову. Носака, отступая, блокировал их все, но
снова поднял шинай слишком высоко. Кенпати быстро шагнул вперед, притворился, что снова целит в голову, но вместо
этого поразил Носаку в открытый правый бок.
Старик немедленно контратаковал, целясь в правое запястье и тем самым заставив Кенпати опустить руку, чтобы
избежать удара. Но Носака внезапно изменил курс движения своего меча и нанес два быстрых тычка, в горло и в
голову.
Ни один не издал ни звука. Слова были не нужны. Противники сосредоточились на схватке, на полном использовании
всех возможностей тела, души и разума. Сейчас для них существовал только миг настоящего, когда жизнь и смерть
зависели от одного взмаха руки.
Звуки. Ритмичное "так-так-так", издаваемое сшибающимися бамбуковыми мечами. Шарканье босых ног по соломенным
матам. Киай, яростный боевой клич, призванный устрашить противника и придать мужества атакующему.
Удары Носаки, расчетливого, спокойного, как вышедший на охоту тигр, чаще достигали цели, чем атаки импульсивного
Кенпати. Но было видно, что за прошедшее с их последней схватки время его владение мечом стало более искусным, его
дух - сильнее.
Схватка подошла к концу. Уставший Кенпати снял шлем и, тяжело дыша, ожидал оценки Носаки.
 - Хорошо, - сказал старик. И больше ничего.
Этого было достаточно.
Обрадованный Носака поклонился в пояс. "Домо аригато газаймаштэ, сенсей." Большое спасибо, учитель.
 - Твой дух стал сильнее. Я чувствую это. Сеппуку, совершенное таким человеком, каким ты стал, будет достойным
подарком для Японии.
 - Ваши слова много значат для меня, Носака-сан. Но я так и не не нашел своего кайсяку, а с тех пор, как вы дали
мне шкатулку, прошло три месяца. Сьемки идут по плану. Возможно, я закончу из даже на день или два раньше. Я хочу
умереть через двадцать четыре часа по их завершении. К тому времени Лига закончит свою работу и моя смерть обретет
большое значение. Многие бойцы из Лиги вызывались стать моим кайсяку, но когда я спрашивал о содержимом шкатулки,
у них не было ответа.
Носака положил шинай в кожаный футляр и закрыл его на молнию.
 - Лига убила уже пятерых. Двоих здесь в Японии, одного в Риме, одного в Сан Паоло. Дункан Айви, один из трех
американцев, приговоривших меня к смерти тридцать семь лет назад, тоже мертв. Пять смертей во имя новой Японии.
Кто следующий?
Кенпати, складывающий свой доспех в круглый короб, прервал свое занятие и взглянул на промышленника.
 - Наши люди уже прибыли в Париж. В течении суток французик Анри Лабуше будет мертв и больше не сможет строить
атомные реакторы на нашей земле. Американец Сальваторе Верна умрет до конца этой недели.
 - Ах да, мистер Верна. - Носака ненавидел Верну еще и за то, что алчность нью-йоркского профсоюзного лидера
недавно заставила его отказаться от постройки автомобильного завода на Лонг-Айленде.
Взгляд старика впился в Кенпати.
 - Слушай меня внимательно. Сегодня воскресенье. Завтра у тебя назначена встреча с продюсером Джен Голден,
дочерью Джуда Голдена. Если не ошибаюсь, вы будете обсуждать съемки в Гонконге.
 - Хай. Она против. День съемок обходится в пятьдесят тысяч долларов, а мы пробудем в Гонконге неделю, может быть,
десять дней. Она хочет сэкономить время и деньги.
 - Ты будешь настаивать на том, чтобы съемки в Гонконге состоялись. Делай что хочешь, но добейся, чтобы все шло,
как запланировано.
 - Мисс Голден прибывает в Токио завтра вечером рейсом из Лос Анжелеса. Мы обсудим это за ужином.
 - Она женщина. Она сделает все, что ты от нее потребуешь.
Кенпати улыбнулся.
 - Она находит меня привлекательным и это смущает ее.
Носака аккуратно сложил свою повязку хатимаки.
 - Пусть твое влияние на мисс Голден будет так же сильно, как твое стремление к славной смерти. - он взглянул на
Кенпати и продолжил: - Я объясню тебе, почему твое пребывание в Гонконге необходимо. В последнее время мне
пришлось побывать и в Маниле, Сингапуре, Сеуле и Джакарте, но в Гонконге, во время деловой встречи на борту моей
яхты я увидел одного мальчика.
  - Мальчика?
 - Орито, мой личный врач, оказывал ему помощь. Похоже, у мальчика было своего рода видение или транс. Можно даже
сказать, греза наяву. В трансе, рассказал мне Орито, мальчик говорил нечто такое, что заставило меня подняться на
палубу и взглянуть на него самому. Но я не приближался к нему. Это придется сделать тебе.
Старик промокнул лоб хатимаки.
 - Мальчика зовут Тодд Хансард. Пойдем в баню, там я расскажу тебе о нем.