Моя половинка

Проснулся я сегодня ночью, стонет моя Верочка. Что делать? Не будить же. Может быть, плохо лежит, но разбудишь, потом она не заснёт. Я виноват буду. Кровати у нас раздельные, но стоят близко одна от другой. Это комплект такой, что можно сдвинуть, можно и разложить не просто на два места, а даже поместить в другую комнату. Но наши кровати стоят рядышком.
Вера постанывает, а между тем светает, скоро шесть часов утра. Я уже вижу её портрет над кроватью. Какая лёгкая и красивая женщина! Смеётся. Иногда говорят, что, мол, вижу тебя такой, какой была раньше…
Нет, я вижу совсем другого человека. Она и сейчас не полная, лёгкая, подвижная, всё успевает – и на кухне возится с увлечением, и в магазин, если нужно, сходит. Всё равно, она стала другой. Она почти перестала улыбаться. Вот стонет ночью, может быть, что-то болит, а я ничем не могу помочь, она мне не говорит, что её беспокоит что-то.
А я лежу, сон убежал, вспомнил вдруг, как мы познакомились с ней. По-моему, это небывалый случай. Я тогда отбывал срок за доверчивость, можно сказать. Влез в бизнес, а меня  подставили. История обычная, но когда на себе… не дай Бог. Меня ограбили, и я же ещё должником оказался. Сижу и думаю, что мне уже почти сороковник, а у меня ни жены, ни детей – никого. А тут один добрый товарищ-сиделец посоветовал:
– А ты напиши письмо!
– Кому письмо? Куда?
– Скажу, куда. Есть такой город невест Иваново. Слыхал?
– Ну, слыхал, конечно.
– Вот и напиши в общежитие ткацкого комбината, имя выбери, например, Вере. Вот увидишь, доставят письмо и ответ придёт…
– Ловко придумано. А если нет там Веры?
– Нет проблем! Напиши во второй раз, только – Зине. Обязательно кого-то найдут. Надо пробовать, а то так и подохнешь старым холостяком.
Послушал я советчика. Написал письмо, назвался своим именем – Юрий, значит, писал, что работал всю жизнь, много повидал, что сейчас у меня дела неважные, мне так хотелось бы иметь семью, детей, опору в жизни…
Короче, с первой же попытки получилось. Отозвалась Вера. Потом уж рассказывала, как девчата над ней подсмеивались, что от зэка письма получает, да ещё, дурная, отвечает.
Я  всё фотографию просил, а она – ни за что. Для меня её письма, как глоток свежего воздуха. Казалось бы, о чём писать, а письма летают туда-сюда…
А спустя три месяца приехала Верочка, отпуск взяла на неделю и появилась пред ясные очи. До сих пор вспоминаю и улыбаюсь. Она перед окошком стоит, простая, волосы завиты тугими колечками, но что-то в ней такое было, простое, тёплое. Даже объяснить не могу. Она растерялась, смутилась, молчит. Это потом я уже узнал, что увидела она меня и язык отнялся. Она думала, что зэки лысые, мрачные, глаза узкие. А тут я. Каким я был? Высокий, красивый, глаза большие серые, короче, я всегда нравился девушкам. Может, потому и остался к сорока годам холостяком.
Было время! И гулял, и радовался жизни, и денежки водились. Всё прахом пошло, только однокомнатную квартиру и оставили мне. Я квартирку эту товарищу близкому поручил, живи, мол, сколько хочешь, и денег мне не надо, но когда приеду – будь любезен, освободи… Он счастлив, недавно женился, жить негде, а тут подарок от друга. А ведь в суде ничего не докажешь, если захотят утопить, утопят.
А я встал, встал на ноги и пошёл по жизни своим путём. Никакого бизнеса, устроился на работу, пусть на стройку для начала. А работать я умею. Верочку к себе перевёз. Не общага всё же, своё жильё, зарплату – в дом. Она расцвела, про перманент и не вспоминает, мой город близко к столице, это не бабское Иваново.  Про свой ткацкий комбинат Верочка, казалось, забыла. Старалась. На моей же стройке в контору устроилась, учётчицей.  Наряды стала покупать себе  модные. Её уважают за принципиальность, меня за мои руки, говорят, золотые. А я всё могу, не на дядю работаю – на себя да на Верочку. Расписались мы, дочку подняли. Вот поздно женился, казалось бы, а всё успел. Такую преданную женщину ещё поискать. На работу ношу не просто «тормозок», она мне и парочку бутербродов положит, и термос с чаем или кофейком. Я сыт, весел, о старом не вспоминаю.
А когда родилась Алёнка, мы оба впряглись, всё для девочки. Одеть, чтобы не хуже других деток была, поесть, водили её, то на балет, то на фигурное катание. Девочке нашей уже 24 года. И в самом деле – всё успели. Она нас любит.  «Вы самые лучшие родители на свете!» Чего ещё?
 Захотела пожить самостоятельно, мы, конечно, помогаем, сняла квартирку, живёт с подругой, учится заочно, к нам чуть ли не каждый день забегает, звонит. Для неё радость – проведать родителей, привезти подарков. Так и живём.
А теперь постанывает Верочка, что-то, видно, болит, а не признаётся. Возраст… Она не жалуется, но я-то знаю – болеет, уставать стала. На пенсию давно пора, а она не торопится: «Что я дома буду одна делать?» Заставил к врачу пойти. Стали обследовать. Анализы назначили.
Не думал я, что так всё быстро случится! Посмотрел врач на результаты анализов, пригласил меня в кабинет, а Верочка вышла в коридор, присела. Как трудно всё это вспоминать…
Совсем мало времени прошло, а я уже бегал в стационар, куда уложили жену. И все взглянут, бывало, на меня, только головой качают. Алёнка прибегала, стала меня успокаивать, а глаза выдают – видимо, что-то знает. Знала, но какое-то время молчала. Меня жалела, не рассказывала о маме. А ей даже операцию не назначили, сказали, что лучше не трогать её, сколько сможет, проживёт, не нужно умножать бессмысленными попытками её мучения.
Это потом я узнал, что эта самая онкология съела мою Верочку. Четвёртая стадия. Оперировать поздно. Лечить нечем. Сделали несколько облучений, а ей так плохо было все дни, рвота, боли. Я кручусь возле неё, а она стесняется, взгляд извиняющийся.
– Хоть бы уж скорее, – скажет иногда. – Сколько можно мучиться!
– Ты что? – уговариваю её, – а обо мне подумала. – Что я без тебя буду делать, один в пустой квартире.
Но тут всё ускорилось, я сам не свой, Верочка пожелтела, исхудала совсем. А я себя ругаю. Может, и не надо было исследовать, лечить. Она же работала, до последнего дня терпела. Но всё в руках Всевышнего…
Упокоилась моя жена на городском кладбище. Участок новый, свежие могилы, только подготовленные, земля кругом раскидана. А я, ненормальный, говорю с ней, как с живой. Бормочу чуть ли не вслух. Вокруг пусто, а мне слышится, будто она отвечает мне. Посижу, бывало, час – и домой. А там Алёнка, дочка наша, крутится на кухне, она ведь вернулась ко мне, когда мамы не стало. И я Верочке говорил:
– Вернулась ко мне наша дочечка, не беспокойся, и учится, и работает, умница наша, меня жалеет, всё успевает сделать в доме. У нас чисто, наварено… А тебя нет.
 А она будто отвечает:
– Как так нет? Я всё знаю, всё вижу. Ты не горюй, Юрочка мой. Тобой только и дышала, на красоту твою любовалась. Эх, куда мне до тебя! Пожили красиво в тепле и дружбе. Что ж делать. А мне и тут неплохо. Главное – не болит ничего. Ступай домой, дорогой мой, ступай!
– Не прогоняй меня!
А сам слёзы платком промокаю. Раскис совсем. Вот точно говорят – жена – вторая половинка. А меня теперь осталось немного – половина прежнего. Дочку жалко, молоденькая совсем. Огорчается, раньше по матери плакала, теперь обо мне печалится. Поеду домой, буду делать вид, что ходил по делам, не на кладбище. В воскресенье, скажу, вместе сходим…