Я буду жить

Фэндом: Кук Глен «Черный Отряд»
 

      Обитель тьмы, обитель боли...
...скрученные от жара, обуглившиеся страницы утраченных летописей...
...небо белесое, как глаз трупа. Камни на равнине стонут, вспыхивая золотом...
...земля содрогается под ногами танцующей великанши. Кожа черней сердца убийцы, ожерелья – черепа и отрубленные головы. Глаза цвета крови, оскаленные клыки упыря. Кина, о Кина, пляшущая на трупах богиня, безжалостная и свирепая. Кина, грезящая Годиной Черепов...
...где я, кто я, зачем я, это сон или явь? Дай мне руку, выведи отсюда. Я заблудился среди миллионов погибших душ, обращенных в Тени, я потерялся... Смрад разложения, нарастающий ужас, утрата собственной сущности...
      Ладонь, плотно зажимающая рот. Нельзя кричать. Вопль может пробудить панику. Паника – верный путь к смерти.
      Я просыпаюсь. Я вспоминаю.
      Нас около двух тысяч человек. Старая Команда и спасенные от резни нюень бао. Мы прячемся под цитаделью Дежагора. Снова подземелья. Отряд уже проходил через такое – в пещерах на Равнине Страха. Но тогда нас было куда меньше. Всего-то сотня человек.
      Темнота, до отказа насыщенная приглушенными звуками. Тихий, безнадежный плач. Стоны спящих, мучимых кошмарами, стоны раненых. Хныканье детей. Голос, отдающий распоряжения. Шепоты, поскрипывания, поскребывания.       Цитадель давит своей каменной глыбой. Мы рассеяны по подвалам забытых и заброшенных зданий, по узким коридорам, закоулкам и подземельям. Духота, влажная жара, неустанная борьба с протечками. Дежагор, огромный город в кольце холмов, затоплен. Вода плещется всего футов на двадцать ниже зубцов крепостных стен. В воде плавают мертвецы. Мертвецы на улицах, мертвецы под землей. Смерть повсюду. Ничего, кроме смерти, ужаса и безумия. Мы тоже мертвецы, заколоченные в гробах, но не смирившиеся со своей смертью.
      Сейчас я заору. Боги свидетели, я долго крепился. Но все имеет свои пределы.
      Я вижу сны. Сны, что уносят в прошлое и в будущее, в иные места и времена. Сны, что сбываются, сны, которые не уходят с пробуждением. Сны, что позволяют Отряду следить за нашими врагами – и от которых в моей несчастной голове все перепуталось.
      – Мурген, – легчайший шелест на ухо.
Точно. Мурген – это я. Знаменосец без знамени, потому что мы потеряли его в последнем сражении. Летописец, которого никто не назначал на эту должность. Я сам себя выбрал, когда Костоправ погиб. Госпожа исчезла. Наверное, тоже убита. Осталась только Старая Команда, запертая в осажденном Дежагоре. Еще есть Могаба и его нары, но они не в счет. Они примкнули к нам в Джии-Зле и опозорили имя Черного Отряда.
      – Мурген? – шепот звучит вопросительно. Ладонь по-прежнему крепко лежит на моих губах. Узкая, твердая как дерево. – Будешь кричать?
      – М-м, – это я пытаюсь сказать "нет". Рука чуть отодвигается. Тай Дэй. Один из нюень бао, странного народа Дельты. Всей своей оравой, вместе с младенцами и старичьем, они отправились в паломничество на север и застряли в Дежагоре. Две или три ночи назад Могаба и его отряд вырезали две трети паломников – просто чтоб не путались под ногами. Остальные успели нырнуть с нами в подземелья.
      По ходу дела мне посчастливилось спасти младшее поколение семейства Глашатая – типа, что выступал у нюень бао за старшего. Тай Дэй – его правнук. Еще в живых осталась его сестра Сари, дева, достойная воспевания в легендах. Плюс совсем мелкие детишки. Плюс Кы Гота, двужильная бабка с языком и нравом, как у ведьмы. Той самой, что жрет заплутавших путников на завтрак.
      – Я проснулся, – почти беззвучно говорю я. Меня трясет после свидания со старушкой Киной, разрушительницей миров. – Что, я опять блажил?
      – Почти, – дотошно уточняет Тай Дэй. Мы лежим бок о бок на старом, расползающемся от сырости матрасе, втиснутом в неглубокую нишу. Таково нынче мое жилье. По нынешним меркам – роскошь. Вообще-то у меня была клетушка-комнатушка, на три четверти забитая Анналами Отряда, но я отдал ее Сари, Готе и детям.
      Наверху ночь. Или день. Никакой разницы. У нас всегда ночь, слегка разгоняемая тусклыми лампами. Может, там идет дождь. Покойники качаются на волнах озера, над которым торчат башни и стены Дежагора. Мертвые тела нанизаны на крюки в подземельях. Это сделали Могаба и его люди. Они едят человечье мясо и пьют горячую кровь, чтобы выжить. Они надеются достать Старую Команду – чтобы никто и никогда не узнал о том, что они делали в Дежагоре. Сжечь летописи, в которых сохранено все.
      Когда вода схлынет и откроются ворота, те, кто войдут в Дежагор, заполучат огромную кучу разлагающихся, воняющих, раздутых трупов. Не могу отделаться от этой картины. Вонь мертвечины забивает ноздри, тяжело дышать, выпустите меня отсюда, выпустите!..
      – Тихо, – говорит Тай Дэй. Сложением он, как и любой нюень бао, смахивает на недокормленного подростка, но хватка у него железная, а с мечом он не уступит никому из наших. – Не дергайся. Дыши ровно. Успокойся.
      Легко ему говорить. Я как похороненный заживо. А может, я и есть мертвец. В моем черепе копошатся черви, но я продолжаю видеть сны. Проклятие, я никогда от этого не избавлюсь. Почему, за что? Я ведь обычный парень, подавшийся в армию от перспективы всю жизнь копать брюкву на огороде. Но вот он я, в притихшем от ужаса Дежагоре, залитом кровью, а не водой. Я – спящий наяву сноходец, Кина рыщет, ища меня, чтобы пожрать и сделать частью себя...
      Упс.
      Тай Дэй гладит меня. Очень осторожно, очень бережно. Мы грязные, провонявшие, стиснутые камнем и темнотой, а он засовывает руку мне в штаны. Надо отпихнуть его и велеть убираться прочь. Но то, что он делает – это не сон. Мои грезы – искаженное отражение реальности, но не до такой же степени!
      Значит, не сон. Уже хорошо.
      Не то, чтобы у меня была склонность кувыркаться в койке с парнями. В последние месяцы нам всем было не до постельных забав. В койки мы валились замертво и исключительно затем, чтобы вздремнуть хоть несколько часов. Но прежде, когда подворачивался случай... Прежде я не возражал. Вот только все мои случаи можно пересчитать по пальцам. Причем одной руки. Причем увечной, как у Сопатого.
      Приятно. Тай Дэй то сильно сжимает ладонь на моем члене, то проводит сверху вниз кончиком пальца. Я уже забыл, как это бывает приятно. Внизу живота тянет и горит, сводит мышцы исподволь накатывающим желанием. Тай Дэй еле слышно хмыкает:
      – Каменный Солдат.
Тоже мне, остряк выискался. Ничуть не каменный.
      – Солдат – он везде солдат, – отвечаю я. Смутно понимая, что не должен соглашаться. Я приношу несчастье тем, кто пытается остаться рядом со мной. Я никого не люблю, никому не доверяю, не хочу ни за кого отвечать. Все равно завтра Отряд снимется и уйдет дальше. Или моего друга прикончат в бою.
      Одиночество – мой щит, мои доспехи.
      Но я так устал денно и нощно таскать их на себе.
      – Победи меня, – говорит Тай Дэй. Чуть отстраняется, умудряясь быстрым, юрким движением стянуть рубаху и мешковатые штаны. Ложится на живот. Я почти не вижу его, но догадываюсь, что он широко раздвигает ноги. – Давай. Ты живой, ты сможешь.
      Темно, и можно не закрывать глаза. Тай Дэй трется об меня. Маленькая, угловатая задница. Я держу его за костлявые бедра, пытаясь пристроиться, Нелепо, неловко, неудобно. Он помогает мне рукой, направляя в себя.       Узко, тесно. Кажется, шевельнешься – сдерешь со своего невыразимого шкурку по самые яйца. Тай Дэй шипит сквозь зубы и малость подается навстречу. Тесно, как тесно. Если я у него первый – он что, спятил? Даже моего малого опыта достаточно, чтобы понять – ровным счетом ничего не выйдет.
      Он сжимается внутри, не давая мне выскользнуть.
      Снова толкается ко мне – снизу вверх, приподнимая задницу.
      Я выше и тяжелее, чем он. Мои движения вдавливают его в набитый перепрелой соломой матрас. Только не торопиться. Толчок, сперва несильно. Он давится вскриком, заглушает его собственной ладонью. До чего тощий, все кости наружу. Толчок, медленное плавное движение внутрь и глубже. Как будто ныряешь в густую, стоячую воду. Еще и еще раз, снова и снова. Пока Тай Дэй не начнет откликаться, приподнимаясь на локтях и коленях, дергаясь в такт и втягивая воздух сквозь закушенную губу. На него можно положиться. Он не заголосит, испугав чутко спящих неподалеку от нас людей. Тай Дэй будет молчать до последнего.
      Только в самом конце он испускает долгий, сипящий звук. Замирает, уткнувшись лицом в скрещенные руки. Я лежу, привалившись к его быстро вздымающемуся, влажному боку. Ощущая, как поднимаются и опускаются ребра, как часто колотится сердце.
      Хорошо, что это не во сне. Тепло, темно. Теперь я думаю не о мертвецах, а о нерожденных детях в материнской утробе. Мы спасли детей семьи Кы и сделаем все, чтобы они выжили.
      Старая Команда тоже выживет. Мгновение слабости – не в счет. Мы цепкие, упрямые и выносливые. Ради наших братьев, ради строчек в Анналах – я должен жить. Я буду жить. Невзирая на все и вопреки всему.
Наверное, я должен бы поблагодарить Тай Дэя.
      Но я знаю, что нюень бао все понимает без лишних слов. Он сделал то, что считал должным.
      – Мурген, – приглушенно окликают из коридора. Судя по голосу, Масло. – Мурген, куда ты нахрен запропастился? Люди, кто-нибудь видел Знаменосца?
      – Я здесь, – откликаюсь я.
      – Поднимай задницу и топай на башню. Дозорные говорят, на берегу озера началась драчка.
      – Иду. Тай Дэй?
      – С этого дня я всегда иду впереди тебя, – говорит он. Это не громкие слова, не клятва верности, не обещание. Просто констатация факта, прямая и незамысловатая. Будет именно так, как он сказал. Теперь мне никогда от него не отвязаться – пока я или он не отправимся на вечный постой к Разрушительнице Союзов.
      Я еще не знаю, рад я этому обстоятельству или нет. Сколько лет я безнадежно искал того, кому можно доверять, а он сам нашел меня.
      Неужели я не буду одинок?
      Странное ощущение.
      Сны никуда не денутся, но Кина теперь не сумеет отыскать меня.
      Больше ей не затащить меня в обитель боли.
      Но почему, почему я видел во снах сгоревшие рукописи?..