Бывает все на свете хорошо...

                «Если во всей губернии есть что-нибудь интересное,
                даже замечательное, так это только наш вишневый сад»
                А.П. Чехов

                «Когда-то на месте этой каменной лестницы, на Болоте,
                против Кремля, стояла на шесте голова Степана Разина...»
                В.А. Гиляровский


     Без чего невозможно представить современную Москву?  «Без мата?!» - спросит читатель. Э-э-э... Без мата невозможно было представить десятилетия два тому назад, а сегодня, сейчас...  Во-первых, без видеорегистраторов. Во-вторых, без торгово-развлекательных центров. В-третьих, без таджиков, узбеков, украинцев, белорусов, молдаван, татар, азербайджанцев, армян, чеченцев, евреев, кубинцев, индусов, вьетнамцев, афроафриканцев, окающих, акающих, гэкающих, говорящих только по-русски и не говорящих по-русски вообще, банкиров, менеджеров, охранников, домохозяек, приезжих и укоренившихся,  словом, без москвичей. Москва не бывает пустынной и никогда не спит. Выгляните в половине четвертого ночи из окна спального района, обязательно кто-нибудь да гуляет с собакой. Современную Москву легко представить без тараканов, без кроличьих шапок-ушанок, без магазинов «Овощи-фрукты», без завода имени Ленина и завода «Серп и молот», без математиков из института прикладной математики, без физиков из ФИАНа, без мужиков, забивающих на бульварах «козла».

    Время течет, город меняется.

    Архитектура Москвы удивляет веселого итальянца и вгоняет в тоску высокомерного швейцарца. Архитектура Москвы - сумбур столетий и эпох, когда одна эпоха вгрызается в другую с единственной целью, коли не стереть предшественницу со страниц истории, то хотя бы изувечить. Облик Москвы — феномен победы архитектурной фантасмагории над пространством. Отправляйтесь в воскресный день на Новый Арбат, в трактир «Елки-палки», сядьте у окна и, поглощая холодец с хреном, внимательно рассмотрите городской пейзаж за окном.  Перед вами церковь Симеона Столпника конца семнадцатого века, правее дом в стиле модерн, в глубине - невзрачная постройка тридцатых годов, стоящая углом, и образующая угол с недобитым особняком, хрущевкой времен Хрущева и замызганной девятиэтажкой имени следующего генсека. Левее церкви огромный зубь из стекла и бетона, врезанный дантистом в мясо дворянских палаццо в шестидесятых годах прошлого века, и по сю пору устремленный в туманное московское небо. Новый Арбат — одна из центральных улиц столицы, вернее, вторая по значимости и в путеводителях иностранцев и в умах обыкновенных сограждан: Тверская, Арбат (Новый и Старый сливаются). Катятся по NA новенькие, блестящие мерседесы, бентли, майбахи и алфа-ромео. Ах, ах, закрыли казино! Ах, ах, нет больше проституток на Тверской! Зато на Трубной площади появилась стеклянная «Легенда Цветного», бетонирующая, резонирующая с воздухом старой Москвы... Был бы жив де Мопассан,  рекомендовал бы нам поселиться в «Легенде», чтобы ее не видеть...

     «Время собирать камни, и время разбрасывать»... В Москве так: куда камень упадет, там дом и построят. Не взирая на этажность и фасады близстоящих. Эклектика! Чарующая эклектика Москвы!  Божественный каламбур стилей!

     С Манежной и Тверской проституток вытеснили на Ленинградку. Нынче на Тверской другие панели: современные, прогрессивные, плазменные. И бомжи в качестве эклектического довеска, проще говоря, для антуража. Это Нью-Йорк — город контрастов, а Москва... Москва — город абсурда?.. Нет, Москва — город солнца. Солнце преображает столицу так, как талантливый пластический хирург потрепанную старостью красотку.  Сверкают мытые и годами немытые окна, сверкают золотые купола, блестит в реке вода, и на лицах прохожих, сквозь прищур, проступает подобие улыбки. Город преображается, город сияет, город поет: «Бывает все на свете хорошо, - В чем дело, сразу не поймешь»... Жаль, солнечные дни редки, и ими невозможно полюбоваться из московской подземки, где каждый порядочно несостоятельный горожанин проводит немаловажную часть своей жизни. Зато ночи случаются каждый божий день. А ночь — это еще один доктор столицы, не менее пластический, чем солнце. Все, что не подсвечено, ночью не видно. Зато подсвеченное магически притягательно и особенно сильно воздействует на провинциальные умы нашей необъятной родины. «Москва! Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси — бездомный. Мы все к тебе придем».       Страшно? Не боись! Границы Москвы не обозримы!


     Архитектурный шедевр современного города — небоскребы, под общим названием «Москва-Сити». С высоты двадцать второго этажа каширской онкологической больницы, по утру, в тумане они прекрасны как черные обелиски. Им, как ничему другому, чертовски не хватает безоблачного неба.

     Впрочем, отдельно возвышающиеся бетонные гиганты даже во мглистой дымке вызывают веселье. Дом на улице Дыбенко. Посмотришь издали и вспомнишь, что жизнь прекрасна и полна фаллических символов.

     Идея строительства в туманной Москве небоскребов будоражила многие головы задолго до появления «Москва-Сити». Что стоит взрыв храма Христа Спасителя, кстати, восстановленного в городе после того, как Юрий Михайлович ознакомился со школьным сочинением рассказчика, хотя последний, как и подобает рассказчику, немного наврал, приукрасил и сгустил.  Если бы на месте храма буйные головы все-таки  построили бы дворец, да еще водрузили на крышу вместо шпиля фигуру вождя революции, то данная конструкция несомненно получила бы название «Ботинки Ленина», так как именно на уровне ботинок и заканчивалась бы видимость здания в неясную погоду. А неясная погода свирепствует в столице 248 дней из 365...

     Семь сталинских высоток безусловно лучшее, что осталось в городе от диктатуры. Визуально они кажутся подобными средневековым замкам, но по сакральности своей ближе к египетским пирамидам. И возводили их бесчисленные, безликие, как-будто и несуществующие рабы — зэки и военнопленные.   Самая большая и величественная пирамида на Воробьевых горах. Здесь на холме в объятьях парка она, -  ни с чем не перепутываемая, не замусоренная хрущебами, жемчужина и гордость. Строительство курировал... Берия Лаврентий Палыч. Напроситесь в гости к иногороднему аспиранту мехмата. Одиннадцатый этаж центральной башни — превосходная декорация к любому фильму ужаса, общежитская келья — каменный ящик шириной в четыре шага, а в каждой отштукатуренной стене замуровано по скелету. Впрочем, десятилетия два тому назад в этих мрачный гнездах весело жили и плодились многочисленные китайцы... или вьетнамцы...

     Подобно другим высоткам административно-жилого характера, Главное здание МГУ было  задумано как дом с самодостаточной развлекательно-коммунально-бытовой инфраструктурой (дворец культуры, почтовое отделение, телеграф, столовые, продовольственные и промтоварные магазины, парикмахерская, предприятия бытового обслуживания, поликлиника, спортивный центр с 25-метровым бассейном, смотровая площадка) плюс все необходимое для получения знаний (аудитории, научная библиотека, музей, та же смотровая площадка). Теоретически, попавший в здание первого сентября студент, мог полностью отрешится от внешнего мира, и, не покидая пределы вольера, жить и учиться до окончания сессии, а, если повезет, то и учебного года. Вначале девяностых, до реконструкции, на четырнадцатом этаже в секторе «Б» зияла дыра (на улицу), размерами чуть меньше среднечеловеческого роста. Трудно предположить, кто и как уничтожил кирпичную кладку... Возможно, какой-то первокурсник не согласился с ролью заложника знаний и проломил стену. Или клаустрофобу стало душно? А может быть, это был не один сумасшедший, а группа взбесившихся единомышленников. Но точно не террористы. Студенты советской и постсоветской поры не увлекались терроризмом в отличии от тех, кто получал университетское образование во второй половине девятнадцатого века.


     Ностальгия, ностальгия — каналья! 

     В советскую эпоху в Москве, кроме обыкновенных магазинов «Овощи-фрукты», «Молоко», «Колбасы» были булочные, гастрономы, универсамы и элитные рыбные магазины под названием «Океан». В «Океане» ловились треска и кальмары, а слово «элитный» было не в моде.  В середине лета на улицах рядом с гастрономами появлялись конструкции из деревянных ящиков, внутри которых толстые тетки продавали  зеленые бананы. Эти драгоценные гроздья полумесяцем - лакомства обезьян и детей Советского Союза, обладатели бережно заворачивали в газету и прятали в темное труднодоступное место, где бананы дозревали и перезревали. А предвестники нового года мандарины? Где сейчас тот восхитительный долгожданный аромат, обещающий праздник? А длинный свежий огурец, резанный в оливье на восьмое марта, — признак достатка в семье и наступления весны?..

     Сейчас мы жрем мандарины в июне, чтобы лучше загореть, и в октябре и в апреле для телесного тонуса, бананы круглый год. И совсем не жрем черную икру, даже по праздникам, по крайней мере, для рассказчика черная икра закончилась вместе с советской эпохой.  Нет, рассказчик не ратует за реставрацию Советского Союза ради банки черной икры, рассказчик побаивается, что норвежские селедки да французские сыры канут в Лету вместе с эпохой демократии...

     Однако, мы отклонились... Если Париж — декорация, в которой в течение последних ста пятидесяти лет драму жизни разыгрывают попавшие на сцену парижане, то Москва — не декорация. Москва — участница драмы. Эта старая ведьма воображает себя распорядительницей всех явлений. Ее властный капризный голос слышим под сводами Малого театра в любой классической пьесе... Например, если погода — пакость, Москва устроит своим жителям пытку многокилометровыми пробками, покроет тротуарный асфальт льдом и по-коленными лужами, которые не обойти, не перепрыгнуть. И дело здесь не в отсутствии таджиков с лопатами, у столицы сварливый характер.  Год от года она увеличивается в размерах,  ее застраивают, в нее въезжают, прежние любимые наряды становятся беспощадно малы, а новые требуют о-го-го каких финансовых затрат. Ну как не дать волю злости, да при скверной  погоде! Потому, сколько ее не покрывай плиткой, сколько не чисть, лужи будут все равно. И не просто скопища дождя или талого снега, а грязные сточные воды с не заасфальтированных близлежащих земель, полных мужицких плевков и собачьих какашек.

     Среди возведенных за последние два десятилетия башен выделяются две вблизи Мосфильмовской улицы — образцы каламбура: одна - высокая, худощавая, на тонких ногах устремленная в туман, другая — широкая и по плебейски темная. Обе охренительно  вписались в низкорослую поросль псевдосталинок, павильонов Мосфильма, стрел на Поклонной горе и строенного заключенными здания МГУ. Что хотели сказать  архитекторы?  "Комплекс на Мосфильмовской был удостоен множества престижных зарубежных и российских архитектурных наград и в 2012-м году был признан "Домом года в России". Черт знает, что хотели сказать архитекторы... Может быть, они имели в виду величайших героев Сервантеса? Странствующих Дон Кихота и Санчо, так и не добравшихся до кремлевских мельниц? Впрочем, и круглый приземистый Дом музыки в купе с тонким, напоминающим пожарную каланчу, «Swissотелем» выглядит из пыльного окна такси ну... по меньшей мере, не ахти...

      А вот доживший до наших дней Кремль (башни и стены) смотрится стильно.  Возможно потому, что был построен итальянцами. Впрочем, и Успенский собор, и Архангельский, и колокольня Ивана Великого, и великокняжеский дворец, от которого сохранился нижний ярус, также возводились под руководством итальянских зодчих.  В советское время итальянцев в Кремль не приглашали, и сооруженный на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов Дворец съездов был «made in USSR». Не важно, что дворец попроще и покондовее  своего предшественника – Оружейной палаты, смотреть внутри него балет одно удовольствие!


      При вечернем освещении башни Кремля кажутся заснеженными, и в памяти мгновенно всплывают коллекционные минуты молодости, когда, по законам этой самой молодости, счастье мнится близко-близко...  Чем дольше живешь, тем приятнее эти воспоминания...


      Словосочетание «у кремлевской стены» временами, особенно в пасмурную погоду, ассоциируется у рассказчика с празднованием дня города в далеких девяностых, когда туалетный бизнес не расцвел в Москве в полную силу. Не зная куда податься в толпе всеобщего веселья, нетерпеливые гости праздника пристраивались и присаживались у кирпичных красных стен справлять естественную нужду, и, освободившись, уступали место другим подошедшим.   Что только не видели кремлевские стены! Помнят они и  самолетик Матиаса Руста. Их жизнь, как жизнь города, многообразна, многолика, эмоциональна, иррациональна, подвижна и нестабильна.

      Да-да, нестабильна. Сколько лет должен прожить среднестатистический  человек, чтобы усвоить, единственная стабильная вещь в его жизни - солнце, встающее на востоке?         
    


      Отличается ли москвич от парижанина или лондонца? И если отличается, то чем? Несколько дней назад телевизор поведал рассказчику, что покойный Рональд Рейган шесть раз смотрел «Москва слезам не верит», чтобы понять русскую душу. Не понял... А русская душа, как и русский уклад, отличаются от всего остального мира архитектурой. Этими восьмериками на четверике, шатрами вместо куполов, и куполами из чистого золота! Этой внешней асимметрией и внутренней иррациональностью.

      Она! она, каменная, деревянная, кирпичная, хрущебная, бетонно-панельная, бетонно-монолитная песнь московского зодчего отражает и формирует архитектуру русской московской души. Именно в ней кристаллизуется разгадка, не понятая умом и не измеренная временем. Все, что нас окружает, есть мы сами. Москва тому пример.

P.S.
      В связи с упоминанием рассказчиком Матиаса Руста не могу не внести отсебятину в виде старого, но не потерявшего актуальности советского анекдота: «После приземления немецкого самолета у собора Василия Блаженного, у фонтана возле Большого театра выставлен пост милиции, на случай если всплывет американская подводная лодка».