Сельский пастух. Люди и события

     На дворе стоял апрель. Было, как никогда для этого времени года, тепло. Ясное весеннее солнце ласковыми лучами согревало озябшую за долгую зиму землю. Оно играло весёлыми бликами в оконных стёклах сельских домов, отражалось слепящим полымем в разлившейся от меловых круч правобережья Дона до Широкой улицы нашего села, полой воде. Вся широкая пойма реки была затоплена вешними водами, с каждым днём всё прибывавшими и прибывавшими с верховьев Дона, из центральных областей России. Лес, луг, озёра, рощи и низовые огороды находились под водой. Кудрявые зелёно-золотистые вербы стояли по пояс в воде, и купали свои распустившиеся ветви, словно косы, в прохладном весеннем потоке. Уже заметно зазеленела трава на задонских пригорках. Неугомонно и радостно щебетали воробьи на ещё не распустившихся, но уже оживающих, тополях и вязах. Выводили свои неповторимые трели, прилетевшие скворцы, радуясь весне и солнцу. Прозрачная голубоватая дымка стояла над селом и его окрестностями. Первозданная тишина царила вокруг.
     На завалинке старой крестьянской хаты, возвышавшейся над улицей на пологом песчаном взгорке, сидел древний старик, худой и сгорбившийся. Одет он был в старую крестьянскую шубу, на голове возвышалась большая шапка-ушанка, ноги покоились в растоптанных и неоднократно подшитых валенках. Опершись на старую сучковатую, отполированную временем, палку, почти вертикально стоявшую между его ног и служившую ему костылём-упором, старик слезящимися глазами внимательно смотрел на окружающий его мир. Со стороны бросалось в глаза это странное сочетание на фоне новых современных крестьянских дворов с кирпичными домами, крытыми железом и шифером, огороженными добротными заборами, старая полуразвалившаяся изба и ещё более древний её хозяин. Сияние весеннего солнца, пахнущая теплом и жизнью полая вода, радостный вид распускающихся деревьев, пение парующихся птиц - казалось, в ни какой мере не действовали на древнего деда. Тепло и солнце не могли согреть его старые, высохшие за долгие годы, кости. Радость возрождающейся жизни не возбуждала его душу.
     О чём он думал сейчас? Какие события и моменты вспоминал он из своей столь долгой, не в меру затянувшейся, жизни? А жизнь его была бесконечно длинной и однообразной. Вся она прошла в родном селе Песчаном, практически безвыездно от первого дня до дня сегодняшнего. Сколько ему было лет – он и сам точно не помнил. По имевшимся документам ему шёл сто четвёртый год. Память у него сохранилась, и он вспоминал и судил о своей жизни не по хронологическим датам, а по тем или другим событиям, которые происходили в его жизни или в жизни родного села за последнее столетие. Старик был живой историей села. Писать и читать он практически не умел. Всё своё крестьянское хозяйство, все денежные и другие расчёты всю жизнь держал в своём уме или по своим, известным только ему, методам. Счёт хлебу, скоту и деньгам знал хорошо. Короче, знал всё, что было необходимо ему для жизни и ни грамма больше. Другими "материями", как он сам выражался, голову не забивал.
     Звали старика Петром Васильевичем, а фамилия у него была Подсошков. Были у Петра Васильевича в своё время и детство, и юность, и первая любовь, и женитьба, и зрелость, и дети,и внуки, и правнуки. Теперь всё осталось позади. За его долгую жизнь дети, внуки и правнуки разъехались по всему свету и забыли старика. У каждого из них была своя кипучая, современная жизнь.
     Жил старик последние годы со своей старшей дочерью Меланьей, которой тоже было уже за восемьдесят лет. Была она крепкой жилистой женщиной, с  изрытым оспой лицом. Замуж так и не вышла, детей не имела. Всю свою жизнь Меланья прожила при отце. В хозяйстве она заменила рано умершую мать. Являлась опорой, повседневной помощницей и заступницей постаревшего отца. Лучше и аккуратнее сделать любую сельскую работу, чем Меланья, в селе мало кто мог. В молодые годы была она весёлой певуньей и плясуньей, но только при народе. В душе постоянно страдала от одиночества и сознания своей не сложившейся жизни.
     -Жизнь Меланьи пошла наперекосяк! – любил выражаться Пётр Васильевич, но помочь ей ничем не мог.
     Обходили женихи рябую и некрасивую девку, женились всё больше на красивых и богатых. Богатства и достатка у Подсошкова не было никогда в жизни. Всю жизнь он трудился, но концы с концами сводил редко. А занятие, или как теперь говорят профессия, у Петра Васильевича была самая обыкновенная. Был он сельским пастухом. Ещё в детские годы, сколько он себя помнит, ходил он в подпасках у своего отца, тоже пастуха, многодетного и бедного. Четыре брата выросли и избрали себе другие занятия, а вот он, Пётр, пошёл по стопам отца – навсегда остался пастухом.
     В прошлые времена пастух на селе – занятие было не последнее. В сельской жизни он занимал видное место. Каждый крестьянин в селе имел одну, а то и несколько коров, и их нужно было пасти на прилегающих к селу пастбищах, от ранней весны до поздней осени. Оплата за труд пастуха была мизерной, и никогда ещё ни один пастух в селе не мог разбогатеть от этого тяжёлого и изнурительного труда. Всё время на ногах – и в жару, и в холод, и в дождь, и в ветер. И не дай Бог, что случится с коровой – в ответе за всё был пастух. В пастухи обычно шли самые бедные, забитые и малограмотные люди.
Ранней весной, когда только начинали появляться первые проталины, собирались крестьяне на сельский сход, чтобы нанять пастухов для общего сельского стада. Село было большое и таких стад было несколько. Пётр Васильевич со своими товарищами-пастухами нанимался пасти стадо нашей западной окраинной части села. Торговались долго и упорно. Оплата причиталась с каждого двора и за каждую корову. Обычно расчёт производился зерном, картошкой, овощами и, частично, деньгами в конце сезона. До окончательного расчёта пастухи обычно жили в долг и к тому времени, когда подводились итоги, они почти всегда едва сводили концы с концами, и с трудом зимовали до следующего сезона. И так из года в год. От весны до осени, от осени до весны.
     С детства я помню нашего постоянного пастуха Петра Подсошкова. Ему уже в то время было за шестьдесят лет, но был он всегда бодрый, весёлый и подвижный. Вечно в своей брезентовой накидке с башлыком, в добротно сплетённых лаптях, заменённых потом на кирзовые сапоги, и неизменной пастушьей палкой, называемой в селе дубинкой, каждое утро собирал Пётр Васильевич на рассвете крестьянских коров на просторном выгоне села и угонял их большим стадом на пастбище. Вечером на закате солнца пригонял он стадо на тот же выгон, откуда коровы разбредались по домам уже сами. Наиболее непослушных коров выходили встречать хозяева. В полдень стадо обычно отдыхало у озера Кривого на водопое, и пастухи тоже могли посидеть в тени развесистых деревьев, растущих у озера. В наиболее тяжёлые годы по условиям найма пастухи должны были питаться по очереди за счёт хозяев коров. Помню, как бабушка Маша в такие дни была вся в хлопотах. С вечера она собирала пастухам еду на день – бутылка молока, пяток яиц, кусок сала, краюха хлеба. Весь день она готовилась к ужину – рубила утром голову курице и варила борщ, готовила кашу, взвар или квас. Каждый хотел угостить пастухов получше, не упасть в грязь лицом перед другими сельчанами. Пастухи всё лето жили на готовом обеспечении, как короли.
     Вечером, как именитый гость, Пётр Васильевич со своими подпасками пришёл в нашу хату. Повесил свою знаменитую накидку с не менее знаменитым картузом на гвоздь в сенях, поставил там же в угол дубинку, вошёл в горницу, перекрестился на святой угол, где висела икона, и уселся за стол. Два его подпаска, проделали такие же процедуры вслед за ним, тоже уселись за стол с ним рядом. Для ужина всё уже давно было готово. Ел он степенно, не торопясь, ведя интересные разговоры с рядом сидевшим дедом Андреем, который участливо поддерживал разговор, но в еде участия не принимал. Так было заведено. О хмельных напитках в те годы даже и разговора не было. Это уже потом, после войны, пристрастились к этому зелью. Пётр Васильевич хмельных напитков никогда в рот не брал. Был он великий трезвенник. Курить тоже не любил. Вот, в отношении к женскому полу, тут греха нечего таить – пошаливал. Умел Пётр Васильевич, пока собиралось коровье стадо, уговаривать на зорьке многих женщин, где-нибудь под ракитовым кустом на своей неизменной накидке, особенно тех, у которых мужья ленились это делать на зорьке сами. Женщины за это на него не обижались. Обижались обычно мужья, до которых доходили отдалённые слухи всё от тех же женщин, безбожно выдававших одна другую. Поэтому многие сельские мужики для собственного спокойствия гоняли коров в стадо и встречали из стада сами.
     -За этим бугаём так и гляди, - говорили они между собой, - любую бабу вмиг обгуляет.
     Но ничего сделать не могли. Делалось всё это при обоюдном согласии и так аккуратно, что уличить или заподозрить пастуха в этих грехах было невозможно. А бабы помалкивали или отшучивались. Сам Пётр Васильевич этим делом не любил хвастаться.
     Последние лет пятнадцать Пётр Васильевич пастухом не работал. И не потому, что старость мешала, а больше из-за того, что в селе коров почти не стало. Если раньше в селе было до десятка стад, то теперь едва набиралось два-три. Да и Меланья не разрешала. Достаток в её доме был – на еду и одежду хватало. Дочь жалела отца. Уговаривала его больше быть дома, и работать во дворе по хозяйству. Первые годы Пётр Васильевич сильно маялся – вставал по старой привычке на зоре, ходил по хате и по двору, стучал о землю своей неизменной подругой- дубинкой, выгонял свою коровёнку на выгон, и с тоскою провожал уходящее в степь стадо. Возвращался домой и весь день не находил себе места. Иногда в полдень уходил к озеру Кривому, где пережидали жару коровы и пастухи, присаживался к ним в компанию и вступал в разговоры. Постоянных пастухов в селе теперь не было. Коров стерегли по очереди. И у Петра Васильевича каждый раз были новые собеседники. Разговоры велись, в основном, о коровах. Привычки, повадки и достоинства коров за свою долгую пастушью работу он изучил на столько, что с ним в этом вопросе тягаться в селе никто не мог, да и не рисковал. В этом деле Подсошков был профессором и академиком. Потом годы стали брать своё, и Пётр Васильевич всё больше находился дома, редко выходил из села. Последние лет десять он вообще не отходил далеко от своего двора. Всё больше сидел на завалинке своей хаты, смотрел на окружающий его мир, думал о прошлом и переосмысливал всю свою жизнь, которая была у него так однообразна, проста и несложна. И пролетела она, словно один день. Будто ещё вчера рано утром он молодым подпаском выгонял вместе с отцом коров в степь, а вечером уже древним стариком и опытным пастухом пригонял их в село.
     Проходили годы. Бушевали людские страсти на земле. Революции, мировая и гражданская войны, годы разрухи и голода, гигантские изменения в стране, коллективизация и индустриализация, потом Отечественная война и снова возвращение к мирной жизни, к восстановлению разрушенного войной хозяйства. А он Пётр Васильевич – сельский пастух - всё пас ежедневно коров от зори до зори, весь в своих заботах, весь в своей работе. И всё, что происходило в стране, в родном селе, касалось Петра Васильевича только стороной, косвенно. Никому не было дела до сельского пастуха, как и у него не было дела ко всему происходящему, кроме доверенных людьми ему коров. Только забота о коровах, их благополучии и сохранности тревожили его. Сколько поколений коров прошло перед его глазами? Много! И он почти всех их помнил. Помнил их привычки, повадки и достоинства. Не всегда помнил их хозяев, но коров помнил хорошо. Жизнь он прожил в труде и в заботах - честно
     Рождаются люди, растут и учатся чему-то, к чему-то постоянно стремятся, беспрестанно ездят по всей земле, что-то всё ищут. Одни теряют что-то, другие находят потерянное, в конце концов, стареют и умирают. И только великие люди оставляют след на земле, и долго сохраняются в памяти народной. Миллионы других людей, прожив свою жизнь, умирают, и память о них не остаётся даже в их поколении. Кто они были, зачем рождались и жили, что сделали – уже через десять лет после их смерти никого не интересует. Их жизнь уходит в небытие.
     Пётр Васильевич не философ, чтобы думать о таких высоких материях. Но он сейчас сидит и думает о своей прошедшей жизни. Примерно такие мысли, но преломленные по-своему, по-крестьянски, в его голове будоражили старческий ум. Сто четыре года безвыездно прожил он в родном селе, всю свою сознательную жизнь пас коров, делал для людей нужное и доброе дело, и, в конечном счете, был доволен своей участью. И люди всегда за его труд и усердие его уважали. Уважали настолько, насколько он им был необходим и полезен. Если бы не было его, Петра Васильевича, кто-то другой должен был бы оказаться на его месте. Ведь без пастуха люди бы не обошлись. Значит, он для того и родился, чтобы служить людям. Без людей и он бы оказался никому не нужным. Всё в жизни взаимоувязано. Каждый должен прожить свою жизнь, коль родился, быть на своём месте, чтобы служить таким же, как и он, людям, которые нуждаются в нём, как и он в них. Значит, жизнь Петра Васильевича была не напрасной, а необходимой и целесообразной.
     Сидит древний старик на завалинке своей покосившейся от старости хаты. Смотрит он на окружающий мир, вспоминает и переосмысливает свою прошедшую жизнь, а вокруг бушует весна, всё цветёт и радуется. Новая жизнь приходит на смену старой жизни. И так вечно!